Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала стон. Он был немного похож на скрип рассыпающегося льда, однако лед обычно не поминает богов.
Приглядевшись, Сьюзен увидела кого-то лежащего в сугробе. На самом деле приглядываться пришлось достаточно долго, поскольку фигура была одета в длинный белый балахон. И лежала фигура так, будто, раскинув руки, упала плашмя на спину в глубокий снег, а вот подняться не смогла.
На голове стонущего был венок. Вроде бы из виноградных листьев.
Сьюзен невольно посмотрела вверх. Здесь крыши тоже не было, но чтобы кто-то мог упасть с такой высоты и не разбиться?..
По крайней мере, обычный человек точно не выжил бы.
А стонущий выглядел вполне по-человечески, ну юноша и юноша. Но так могло показаться только на первый взгляд, тогда как взгляд номер два немедленно задерживался на лице юноши. Даже в тусклом, отражающемся от снега свете его лицо воплощало собой всю усталость мира.
— Эй, с тобой все в порядке? — нерешительно окликнула Сьюзен.
Распростертая в снегу фигура открыла глаза и посмотрела строго верх.
— Как жаль, что я не умер… — простонал неизвестный.
Глыба льда размером с дом упала где-то в глубине замка и взорвалась облаком острых осколков.
— Еще немного здесь полежишь — и твоя мечта вполне может осуществиться, — заметила Сьюзен, хватая псевдоюношу под мышки и вытаскивая из сугроба. — Думаю, нам стоит убираться отсюда, и поскорее, а, как считаешь? Скоро тут все обрушится.
— О боже…
Наконец ей удалось закинуть одну его руку себе на плечо.
— Идти сможешь?
— О боже…
— Слушай, буду тебе очень признательна, если ты заткнешься и все-таки попробуешь идти.
— Извини… Такое ощущение… будто у меня выросла куча лишних ног. Ой.
Собравшись с силами, Сьюзен вздернула юношу вверх, забросила на себя, и они, покачиваясь, побрели к выходу.
— Моя голова… — пожаловался юноша. — О боже, моя бедная голова. Как погано. Моя голова… Словно кто-то стучит по ней. Молотком.
Кто-то и вправду стучал. Среди спутанных влажных кудрей сидел маленький зелено-лиловый бесенок, сжимающий в руках довольно большую киянку. Подняв взгляд, он дружелюбно кивнул Сьюзен.
— О боже…
— Ты… ты… — Сьюзен от удивления даже лишилась дара речи. — Ты что такое творишь?!
— Маму свою поучи, — огрызнулся мелкий бес. — Хочешь дам пару раз стукнуть?
— Я? Да ни за что на свете!
— Вот-вот, только говорить и горазды, — фыркнул бесенок. — А как до дела, так в кусты.
— Он. Часть. Соглашения, — объяснил юноша.
— Слышала? — горделиво осведомился бес. — Подержишь молоток, пока я обмажу его язык желтым налетом?
— А ну брысь!
Сьюзен попыталась поймать бесенка, но тот увернулся и, по-прежнему сжимая в лапах киянку, перепрыгнул с головы юноши на ближайшую колонну.
— Я — часть соглашения! — завопил он. — Вот я кто!
Юноша схватился за голову.
— О боже, как мне плохо. У тебя льда нет?
Едва он успел произнести это, как замок обрушился. Некоторые условности посильнее законов физики будут.
Замок Костей рушился неторопливо и впечатляюще. Он все падал и падал. Сначала сломались колонны, потом посыпались ледяные плиты с крыши, затем начали колоться и трескаться ледяные стены. В воздухе повисло огромное облако, состоящее из снежинок и ледяной пыльцы.
Сьюзен наблюдала за происходящим, стоя у деревьев. Юноша, судорожно цепляющийся за ближайший ствол, наконец открыл глаза.
— Поразительно, — едва выговорил он.
— Сначала был снег, потом замок, теперь снова снег. Ты об этом?
— Да нет, я о том, как ты бежала. Со мной на плечах. Ой!
— А, это…
Треск льда не смолкал. Рухнув, колонны не успокоились на этом, они крошились и распадались на мелкие частички.
Когда облако ледяной пыли наконец осело, их взору открылось ровное заснеженное поле.
— Ну вот, как будто ничего и не было, — подвела итог Сьюзен и повернулась к стонущему юноше. — Ну а ты как тут оказался?
— Не знаю. Открыл. Глаза. И увидел.
— Кто ты вообще такой?
— По… по-моему, меня зовут Перепой. И я… я о боже похмелья.
— А что, существует бог похмелья?
— О боже похмелья, — поправил ее юноша. — Когда я являюсь к людям, они сразу хватаются за голову и стонут: «О боже…» Кстати, сколько вас тут?
— Кого сколько? Вообще-то, я тут одна.
— А, хорошо. Здорово…
— Никогда не слышала о боге похмелья.
— Но ты слышала о Запое, боге вина? Ой.
— Да, конечно.
— Жирный такой, с венком из виноградных листьев на голове и всегда с бокалом в руке… О боже… Ты в курсе, почему он такой веселый? Почему у него такое радостное лицо? Потому что Запой знает: на следующее утро он будет чувствовать себя просто прекрасно. Ведь это я…
— Вместо него страдаешь от похмелья ты? — догадалась Сьюзен.
— А я ведь даже не пью! Ой! Но кто просыпается каждое утро, уткнувшись в сортир? Ай! — Юноша замолчал и опять схватился за голову. — Слушай, голова может быть подбита изнутри собачьей шерстью?
— Вряд ли.
— А. — Перепой закачался. — Знаешь, иногда говорят: «Вчера выпил пятнадцать кружек пива, а проснулся свежий как огурчик»?
— Да, иногда я такое слышала.
— Сволочи! Ведь это я просыпаюсь утром в тарелке с полупереваренным чили. О, как я мечтаю открыть утром глаза и увидеть, что моя голова ни к чему не прилипла! — Он замолчал. — В этом лесу водятся жирафы? — спросил вдруг Перепой.
— Здесь? Нет, по-моему.
Он встревожено смотрел куда-то поверх головы Сьюзен.
— Цвета индиго, растянутые такие и все время мигающие?
— Очень сомневаюсь.
— Ну и хорошо. — Перепой едва стоял на ногах. — Прости, кажется, завтрак просится наружу.
— Но уже поздний вечер!
— Правда? Значит, ужин.
Перепой аккуратно сложился и упал на снег за деревом.
— Тот еще пацан, правда? — раздался голос с ветки. Это был ворон. — Пить надо меньше!
После шумной интерлюдии о боже похмелья снова появился из-за дерева.
— И еда… — пробормотал он. — Я ведь ничегошеньки не ем, но оно все выходит и выходит…
— Что ты там делал? Ну, в Замке Костей? — спросила Сьюзен.
— Ой! Понятия не имею, — признался о боже. — Еще повезло, что я не держал в руках дорожный знак и не был одет в… — Он неожиданно замолчал и поморщился. — И на мне не было женского белья. — Перепой вздохнул. — Кто-то где-то хорошо поразвлекся, — промолвил он с тоской в голосе. — И это был точно не я. А жаль.
— Попробуй что-нибудь выпить, — посоветовал ворон. — Опохмелись. Клин клином вышибают.
— Но как ты здесь очутился? — настаивала Сьюзен.
О боже оставил бесплодные попытки сфокусировать презрительный взгляд на вороне.
— Не знаю, — пожал плечами он. — А здесь — это где?
Сьюзен посмотрела туда, где только что высился замок.
— Вон там буквально пару мгновений назад стояло одно очень важное здание, — сказала она.
О боже осторожно кивнул.
— Я часто вижу то, чего мгновение назад еще не было, — признался он. — И то, что еще через мгновение уже не вижу. Хоть за это спасибо уж не знаю кому. В общем и целом я стараюсь не запоминать свои видения.
Он снова сложился и упал на снег.
«От замка ничего не осталось, — подумала Сьюзен. — Ничего, кроме мелких льдинок и ветра».
Она снова почувствовала уверенность, что замок не просто исчез. Нет… его тут никогда и не было. Поэтому нет руин, не осталось ни единого свидетельства…
Место было достаточно странным. Согласно легендам, именно здесь жил Санта-Хрякус. Странно, если подумать. Трудно было даже представить, чтобы тут обитал веселый игрушечных дел мастер.
Ветер свистел в деревьях. Снег падал с ветвей. Откуда-то из мрака донесся топоток мелких копытцев.
Похожая на паука фигурка скользнула по сугробу, приземлилась прямо на голову валяющегося без сознания бога и уставилась на Сьюзен глазками-пуговками.
— Не возражаешь? — осведомился бесенок, доставая из ниоткуда свою огромную киянку. — Работу нужно выполнять, несмотря на метафорические, вернее фольклорные, убеждения.
— Слушай, сгинул бы ты, а?
— Думаешь, я плохой? Подожди, вот скоро розовые слоны прилетят, — пообещал бесенок.
— Я тебе не верю.
— Они вылезают из его ушей и с противным чириканьем кружат вокруг головы.
— А, — глубокомысленно изрек ворон. — Очень похоже на малиновок. От них всего можно ожидать.
О боже опять застонал.
Сьюзен вдруг поняла, что не хочет бросать его тут. Он ведь человек. Во всяком случае, внешне. Две руки, две ноги. А здесь он может замерзнуть. Конечно, божество, пусть даже о божество, вряд ли способно замерзнуть, и все равно… Человек человека в беде не бросит. Сьюзен мысленно даже похвалила себя за нормальное, человеческое, мышление.
Кроме того, у Перепоя могли быть некоторые ответы — если, разумеется, она сумеет привести его в состояние, в котором он сможет понимать ее вопросы.
С опушки скованного морозом леса за ними наблюдали звериные глаза.
Господин Крохобор сидел на мокрых ступеньках и рыдал. Ближе к отделу игрушек подобраться он не мог. Всякий раз, когда он пытался туда подойти, людским течением его тут же уносило прочь.
— Доброго вечера, сударь, — услышал он чей-то голос.
Перед ним стоял маленький человечек, весь какой-то кривоватый и неправильный.
— Ты один из эльфов? — наконец спросил господин Крохобор, мысленно перебрав все возможные варианты.
— Совсем нет, сэр. Никакой я не эльф, а капрал Городской Стражи Шнобби Шноббс, а это констебль Посети, сэр. — Существо посмотрело на клочок бумаги, зажатый в руке. — А ты, насколько понимаю, господин Крохобой?
— Крохобор!
— Да, да, все верно. Итак, ты послал сообщение в штаб-квартиру Стражи, и мы отреагировали с достойной похвалы скоростью, сэр, — сообщил капрал Шноббс. — Несмотря на канун страшдества, и работы у нас по самое не хочу, а тут еще страшдественская попойка ждет не дождется, сэр… Впрочем, это не так важно, сэр, поскольку наш Горшок, вернее, констебль Посети, присутствующий здесь и сейчас, не пьет, ему запрещает религия, тогда как я пью, но все равно пришел, ведь это мой гражданский долг, сэр!
По окончании данной тирады Шноббс бодро отдал честь — или то, что, по его мнению, сходило за честь. Разумеется, он мог бы добавить нечто вроде: «И такой богатый ублюдок, как ты, должен отблагодарить упомянутого выше капрала праздничной бутылочкой, а то и двумя или еще каким-нибудь ощутимым способом выразить свою благодарность», — однако не добавил. Все это и так было написано у него на лице. В подобных случаях даже уши Шноббса могли говорить.
К сожалению, господин Крохобор находился в настроении, не способствующем сообразительности. Он встал и указал дрожащим пальцем на верхнюю площадку.
— Я хочу, чтобы вы поднялись туда, — сказал он, — и арестовали его!
— Арестовали кого, сэр? — уточнил капрал Шноббс.
— Санта-Хрякуса!
— За что, сэр?
— За то, что он нагло сидит в гроте и раздает детям подарки!
Капрал Шноббс задумался.
— Сэр, может, ты по случаю праздника того? Ну, рюмашка, другая, третья?.. — с надеждой спросил он.
— Я не пью.
— Очень мудро, сэр, — одобрил констебль Посети. — Алкоголь — позор души. Святой Урн, книга вторая, стих двадцать четвертый.
— Я не совсем понял, сэр, — с некоторым недоумением признался капрал Шноббс. — Я полагал, что Санта-Хрякус как раз и должен раздавать детям подарки.
Теперь уже господину Крохобору пришлось призадуматься. Он еще не успел рассортировать в голове события, успел лишь осознать их неправильность.
— Но этот Санта-Хрякус — самозванец! Он ненастоящий! — наконец воскликнул он. — О да! Он пробрался сюда обманом!
— Ну, это, знаешь ли, для меня не сюрприз, — пожал плечами Шноббс. — А я что думал? Будет настоящий Санта-Хрякус целых две недели сидеть в какой-то анк-морпоркской лавке? Это в самое жаркое время? Ха! Сейчас, как же! Я так и думал, что ты нанимаешь какого-нибудь старичка, приклеиваешь ему бороду…
— Но это не тот Санта-Хрякус, которого мы обычно используем, — попытался объяснить господин Крохобор, чувствуя, как земля качается у него под ногами. — Он занял грот незаконно!
— Стало быть, этот Санта-Хрякус — другой Санта-Хрякус? Совсем ненастоящий?
— Ну… да… нет…
— И он начал раздавать детям подарки? — уточнил капрал Шноббс.
— Я ж и говорю! Бандит! — Шнобби задумчиво почесал нос.
— Ну… — дипломатично выразился он. Надежда на праздничное вознаграждение таяла с каждой секундой. И тут его осенило: — Он что, раздает твои подарки, сэр?
— Нет! Нет! Принес их с собой!