— Я ИМЕЮ В ВИДУ СИТУАЦИЮ. МОЖЕТ, НАМ ВСЕ ЭТО БРОСИТЬ? ЗНАЕШЬ, В БОЛЬШИНСТВЕ ПИСЕМ… ОНИ НЕ ВЕРЯТ. ПРОСТО ПРИТВОРЯЮТСЯ, ЧТО ВЕРЯТ. ТАК, НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ[8] . БОЮСЬ, МЫ НИЧЕГО НЕ СМОЖЕМ СДЕЛАТЬ. СЛИШКОМ УЖ БЫСТРО РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ РЕАКЦИЯ. ПРИЧЕМ ИЗМЕНЯЕТСЯ ДАЖЕ ПРОШЛОЕ.
— По-моему, ты, хозяин, несколько преувеличиваешь, — с набитым ртом откликнулись мешки. — Все не так смертельно.
— А ПО-МОЕМУ, ВСЕ ИМЕННО ТАК.
— Я хотел сказать, перспективой полного и окончательного поражения нас не испугаешь.
— ГМ, ДА? НУ, ХОРОШО. ПОЛАГАЮ, НАМ ПОРА. — Фигура взяла в руки вожжи. — НО, ДОЛБИЛА! НО, КЛЫКАЧ! НО, РЫВУН. НО, МОРДАН! ПОЕХАЛИ!
Четыре запряженных в сани огромных кабана даже не пошевелились.
— ПОЧЕМУ ОНИ НЕ СЛУШАЮТСЯ? — недоумевающе вопросила фигура.
— Понятия не имею, хозяин, — ответили мешки.
— С ЛОШАДЬМИ У МЕНЯ ЛУЧШЕ ПОЛУЧАЕТСЯ.
— Может, попробовать: «Но, мои свинки»?
— НО, МОИ СВИНКИ! — Некоторое время царила тишина.
— НЕТ, КАЖЕТСЯ, ДО НИХ НЕ ДОХОДИТ. — Послышался неразборчивый шепот.
— ПРАВДА? ДУМАЕШЬ, ПОДЕЙСТВУЕТ?
— Будь я свиньей, хозяин, на меня бы точно подействовало.
— ХОРОШО.
Фигура снова встряхнула поводьями.
— ВКУСНЫЕ! ЯБЛОКИ!
Ноги кабанов мгновенно пришли в движение. В воздухе возник серебряный луч, удаляющийся в сторону горизонта. Стронувшись с места, сани почти мгновенно превратились в точку, а потом и вовсе исчезли.
— ПИСК?
Смерть Крыс пробежал по снегу, спустился по водосточной трубе и приземлился на крышу сарая.
Здесь сидел ворон и с безутешным видом что-то разглядывал.
— ПИСК!
— Нет, ты только посмотри, — риторически произнес ворон и ткнул когтистой лапой в сторону птичьей кормушки. — Чего только не положили в эти сеточки! И половинку кокосового ореха, и кусочек бекона, и горсть арахиса! И эти существа считают себя божьим даром для дикой природы? Ха! А где глазные яблоки? Где потроха? Ау! Нету. Самая умная птица умеренных широт встречает холодный прием только потому, что не умеет висеть вниз головой и миленько щебетать. Взять, к примеру, малиновок. Что за сварливые, мелочные создания! Все время дерутся, только и умеют, что чирикать, а от хлебных крошек уже клювы воротят. В то время как я могу цитировать стихотворения, знаю массу смешных фраз…
— ПИСК!
— Да? Что?
Смерть Крыс указал на крышу, на небо и взволнованно запрыгал. Ворон развернул один глаз верх.
— А, да. Он, — кивнул ворон. — Всегда появляется в это время года. Наверное, дальний родственник малиновок, которые, кстати…
— ПИСК! ПИ-И-ИСК! — Смерть Крыс изобразил фигуру, упавшую в камин и ходившую по комнате. — ПИСК! И-ИСК ИСК ИСК. ПИСК «ХИСК-ХИСК-ХИСК»! ИСК ИСК ПИСК!
— Переусердствовал, ожидая Санта-Хрякуса, да? Накушался коньячного масла?
— ПИСК?
Глаза ворона завращались.
— Послушай, Смерть — это Смерть, а не работа на полставки, понял? Ты не можешь устроиться в свое свободное время мыть окна или подстригать людям лужайки.
— ПИСК!
— Ну хорошо.
Ворон немного присел, чтобы крошечная фигурка смогла забраться к нему на спину, потом взмахнул крыльями и взлетел.
— Конечно, оккультные фигуры частенько съезжают с катушек, — сказал он, поднимаясь над садом в озаренное лунным светом небо. — Взять, к примеру, Лихо…
— ПИСК.
— Что ты, что ты, я ни в коем случае не провожу никаких параллелей…
Сьюзен терпеть не могла «Заупокой», но, когда бремя нормальности становилось особо нестерпимым, она шла именно туда. Запах, выпивка и клиентура этого трактира оставляли желать лучшего, и все же в «Заупокое» был один большой плюс. Здесь не обращали внимания. Никто. Ни на что. Свячельник традиционно предполагалось проводить в кругу родных и близких, но некоторые местные завсегдатаи выглядели так, что у них вполне могли быть не семьи, а выводки или, допустим, стаи. А кое-кто, похоже, и вовсе сожрал своих родственников, ну, или по крайней мере чьих-либо еще родственников.
В «Заупокое» пили умертвил. И когда у трактирщика, которого звали Игорь, заказывали «Кровавую Мэри»… в общем, вы получали то, что заказывали.
Завсегдатаи не задавали вопросов — и не только потому, что многие вместо связной речи изъяснялись рычанием. Просто никому не хотелось знать ответы. Каждый в «Заупокое» пил в одиночестве, даже если сидел в группе. Или, скажем, в стае.
Несмотря на криво развешанные страшдественские украшения, призванные создать некий уют и ощущение праздника, «Заупокой» так и не превратился в семейное заведение[9] .
Именно воспоминаний о семье так хотелось избежать Сьюзен.
Сейчас ей в этом помогал джин с тоником. В «Заупокое», если, конечно, вам не было все равно, следовало заказывать прозрачные напитки, потому что у Игоря иногда возникали очень странные идеи по поводу того, что можно надеть на кончик трубочки для коктейля. Если вы видели что-то круглое и зеленое, оставалось только надеяться, что это оливка.
Она почувствовала за ухом чье-то горячее дыхание. Рядом с ней на стуле устроился страшила.
— И что же здесь делает нормальная девочка? — прохрипел страшила, окутывая ее облаком алкогольных паров и несвежего дыхания. — Решила, что это круто — прийти сюда в черном платье и потусоваться с потерянными мальчиками? Или мрак опять вошел в моду, а?
Она немного отодвинула свой стул. Страшила усмехнулся.
— Хочешь поиметь страшилу под своей кроваткой?
— Перестань, Шлимазель! — сказал Игорь, продолжая протирать стакан.
— А чего она сюда приперлась? — прохрипел страшила, хватая Сьюзен за руку огромной волосатой лапищей. — Может, ей хочется…
— Я повторять не буду, Шлимазель, — предупредил Игорь.
Сьюзен повернулась к страшиле.
Игорю не было видно ее лица, но страшила явно что-то увидел. И отпрянул так быстро, что свалился со стула.
Когда девушка заговорила, это были не просто слова, но высеченное в камне утверждение, гласящее, каковым будет будущее.
— УХОДИ И ПЕРЕСТАНЬ НАДОЕДАТЬ МНЕ.
Затем Сьюзен повернулась и несколько виновато улыбнулась Игорю. Страшила, быстро выбравшись из обломков стула, вприпрыжку ускакал к двери.
Сьюзен почувствовала, что посетители отвели глаза и вернулись к своим прежним занятиям или разговорам. В «Заупокое» и не такое могло сойти с рук.
Игорь поставил стакан на стойку и поглядел на окно. Оно было неожиданно большим для питейного заведения, успех которого зависел от поддержания внутри темноты. Впрочем, некоторые завсегдатаи прибывали сюда по воздуху.
Как раз сейчас кто-то стучал в стекло.
Прихрамывая, Игорь выбрался из-за стойки и открыл окно.
Сьюзен посмотрела вверх.
— О нет… — В трактир влетел громадный ворон, и с его спины Смерть Крыс спрыгнул на стойку прямо перед Сьюзен.
— ПИСК ПИСК ИИСК! ИИСК! ПИСК ИСК ИСК «ХИСК-ХИСК-ХИСК». ПИ…
— Убирайся, — сказала Сьюзен холодно. — Мне совсем не интересно. Ты просто плод моего воображения.
Ворон опустился на край большой чаши, стоявшей за стойкой.
— Великолепно, — прокаркал он.
— ПИСК!
— Это что? — спросил ворон, счищая что-то с кончика клюва. — Лук? Какая гадость!
— Вы, оба, давайте, кыш! Валите отсюда! — откликнулась Сьюзен.
— Крыса говорит, твой дедушка совсем свихнулся, — сообщил ворон. — Начал разыгрывать из себя Санта-Хрякуса.
— Послушайте, я не… Что?
— Красный плащ, длинная борода…
— «ХИСК-ХИСК-ХИСК»!
— …Твердит «Хо-хо-хо», разъезжает в санях, запряженных четверкой кабанов, все такое…
— Кабанов? А где Бинки?
— Понятия не имею. Конечно, такое иногда случается, я говорил крысе, эти оккультные сущности, они ведь…
Сьюзен закрыла уши руками — скорее в качестве эффектного жеста, а не для того, чтобы не слышать дальнейшего.
— Я ничего не хочу знать! У меня нет дедушки! Да, да, это факт. Неоспоримый. Дедушки нет. Надо держаться фактов…
Смерть Крыс что-то долго пищал.
— Крыса говорит, ты должна его помнить. Он высокий, не слишком упитанный, носит косу…
— Пшел! И забери с собой эту крысу!
Она взмахнула рукой и, к своему стыду и ужасу, сбила маленький скелет в балахоне прямо в пепельницу.
— ПИСК?
Ворон подцепил скелетик клювом и собрался было взлететь, но тот вдруг выхватил свою крошечную косу.
— И-ИСК ИСК ПИСК!
— Он говорит, ты еще пожалеешь.
Ворон взмахнул крыльями и вылетел в ночь. Игорь, не говоря ни слова, закрыл окно.
— Они были ненастоящие, — поспешила заверить его Сьюзен. — Ну, то есть… ворон, скорее всего, был настоящим, но эта крыса… Не стоило ему с ней связываться.
— Потому что она ненастоящая, — понятливо кивнул Игорь.
— Вот именно! — с облегчением подтвердила Сьюзен. — Впрочем, ты, наверное, их и не видел.
— Ага, — откликнулся Игорь. — Ничего не видел.
— Сколько я должна? — спросила Сьюзен. Игорь долго считал пальцы.
— Доллар за напитки, — наконец сообщил он. — И пять пенсов за то, что ворон, которого здесь не было, поклевал пикули.
Это была ночь перед страшдеством.
В ванной аркканцлера Модо вытер руки тряпкой и с гордостью оглядел результаты своего труда. Белоснежный фаянс, медь и бронза, сверкающие в лучах лампы.
Его немного беспокоило то, что он не все успел проверить, но господин Чудакулли сказал, что проверит сам, когда будет пользоваться, а Модо никогда не спорил с начальством. На то оно и начальство, чтобы лучше знать. Подобное положение вполне устраивало Модо. Он не вмешивался в вопросы времени и пространства, а начальство, в свою очередь, не лезло с советами к нему в теплицы. Такие отношения он называл сотрудничеством.
Особенно тщательно он надраил полы. Господин Чудакулли настоял на этом.
— Грибной гномик, ну надо ж такое придумать! — фыркнул он, в последний раз проводя тряпкой по крану. — Что за воображение у этих господ…
Где-то далеко, неслышный для всех, раздался некий шум, за которым последовал звон серебря-ных бубенцов.
«Динь-динь-динь».
— Вот черт! — выругался кто-то, упав в сугроб. Не совсем подходящее выражение для самого начала жизни.
А в ночном небе сквозь пространство и время летели сани, даже не подозревая о только что зародившейся и рассерженно отряхивающейся от снега новой жизни.
— ЭТА БОРОДА МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ.
— А зачем тебе понадобилась борода? — раздался голос из-за мешков. — Ты же сам сколько раз говорил: люди видят только то, что хотят увидеть.
— НО НЕ ДЕТИ. ОНИ ЗАЧАСТУЮ ВИДЯТ ТО, ЧТО СУЩЕСТВУЕТ НА САМОМ ДЕЛЕ.
— По крайней мере, хозяин, борода создает настроение. Держит в роли, так сказать.
— НУ А СПУСКАТЬСЯ ПО ТРУБЕ? КАКОЙ В ЭТОМ СМЫСЛ? Я МОГ БЫ ПРОЙТИ СКВОЗЬ СТЕНУ.
— Проходить сквозь стены не совсем правильно, — возразил голос из-за мешков.
— МЕНЯ ВПОЛНЕ УСТРАИВАЕТ.
— А положено по трубе. И борода, кстати, тоже положена.
Из-за мешков высунулась голова, которая, казалось, принадлежала самому древнему и непривлекательному эльфу во всей вселенной. Не спасало даже то, что ее венчала причудливая зеленая шапочка с бубенчиком.
Древний эльф помахал скрюченной рукой, в которой была зажата толстая пачка писем, написанных, как правило, карандашом на цветных листках. А еще на листках изображались кролики и плюшевые медвежата.
— Вряд ли эти бедняжки стали бы писать письма тому, что проходит сквозь стены, — сказала голова. — Кроме того, не мешало бы еще поработать над «Хо-хо-хо».
— ХО. ХО. ХО.
— Нет-нет-нет! — воскликнул Альберт. — Не хочу ни на что намекать, хозяин, но в этом восклицании должно быть больше жизни. Смех должен быть заразительным. Это… это нужно произносить так, словно писаешь ты чистым бренди, а ходишь по-большому рождественским пудингом, прошу прощения за мой клатчский.
— ПРАВДА? НО ОТКУДА ТЫ ВСЕ ЗНАЕШЬ?
— Когда-то я был молодым, сэр. Каждый год как послушный мальчик вешал на камин свой чулок. Чтобы там оказались игрушки. Впрочем, тогда в нем появлялись лишь сосиски да кровяная колбаса, если очень повезет. Но еще в чулке я всегда находил леденцовую свинку. Ночь перед страшдеством считается неудачной, хозяин, если ты не нажрешься как свинья. Примета такая.
Смерть посмотрел на мешки. Это был странный, но очевидный факт: из мешков, в которых Санта-Хрякус переносил игрушки, всегда торчали плюшевый мишка, игрушечный солдатик в форме настолько яркой, что от нее рябило бы в глазах даже на дискотеке, барабан и красно-белый леденец — независимо от того, что бы там ни содержалось на самом деле. А действительное содержание оказывалось намного безвкуснее и стоило, как правило, пять долларов и девяносто девять пенсов.