— До свидания.
С щелчком закрывающегося замка, темнота подъезда рухнула сверху лавиной и мы вновь оказались там, откуда пришли. На втором этаже, на захламленном лестничном марше. Ни коробки, ни надписи. И на самом деле за этой дверью была заброшенная пустая квартира с несколькими высокими комнатами и заколоченными окнами, где никто не жил, кроме пыли и брошенной мебели.
Нил негромко помянул святых. Принял боевое крещение, что называется.
— Эта твоя работа и есть. Только в следующий раз всё придётся делать одному и разговаривать с человеком тоже тет — а-тет. А как только с десяток случаев наберётся, научишься уже и без ответов разбираться, — хочет ли человек "реставрировать мост" или нет, и жива ли связующая ниточка.
— Ну, ты и втянул меня, дружище, в историю… — в голосе Нила мешалось удивление, восхищение и боязнь.
— Привыкнет, вот увидишь, — Трис шепнул мне это прямо в ухо, — я в нём не ошибся.
Глава 11.Строитель
Был уже конец марта, а дело мы всё никак закрыть не могли. Переживали за Сыщика, а загвоздка вышла с Тристаном. И Вельтон, и Зарина и Пуля недоумевали, почему же наш Строитель медлит, когда столь очевиден тот самый пункт, после которого люди разошлись раз и навсегда.
— Ты уже сколько раз подряд эту историю читаешь, а? — возмущался Вельтон. — Нет там ничего другого, кроме телефонного звонка!
Половина нашего агентства была на стороне того, что работать нужно именно с тем самым случаем, когда Ирен позвонила Анне и разговаривала с ней про шоколадки. Вторая половина не примыкала к первой по разным причинам, — сам Трис нутром чуял подвох и выискивал что‑то, что ему мешало. Нил придерживался нейтралитета, потому что, как новичок, только вникал в специфику нашей работы и не решался делать выводы, а я поддерживала Тристана, потому что была в нем уверена. Он никогда ничего просто так не говорил.
На реплику Вельтона Трис не отреагировал. Сидел за своим столом, застряв на одной странице и молчал, целиком и полностью погружённый в размышления. Видя, что убеждать его бесполезно, Вельтон посмотрел на часы и вздохнул:
— Чуть не забыл… Нил, я тебе сегодня дежурство поставил первый раз. Через десять минут у нас обеденный перерыв, так что вперёд.
Тот не возражал, даже за дело взялся с энтузиазмом, — записывая гастрономические пожелания, ретиво присел на край стола у Пули и Зарины, детально опросил Архивариуса, получил недовольную молчаливую отмашку от Триса, и на финише оказался у моего стола.
— Один апельсин, — я загнула палец…
— Давай сходим вместе, а то я дороги не знаю.
— Заблудиться боишься?
— С тобой получится быстрее. И мне веселей.
— Первый и последний раз.
Ночь с воскресения на понедельник, двадцать третье марта, а погода как в апреле. Совсем тёплая. Правда, синоптики обещали возвращение циклонов. С этого Нил начал беседу, когда мы вышли на улицу и двинулись по направлению к круглосуточному магазину.
— Как тебе здесь, не жалеешь?
— Нет. Я всегда готов к приключениям.
— Большая часть времени в агентстве проходит в ожидании. Мы сидим в комнате наверху и ждём появления посетителя. Бывает, в течение недель.
— Хорошая у вас компания. У Вельтона не кончаются истории. Но я готов, как очень храбрый человек, терпеть даже скуку.
Я для порядка порасспрашивала его о том, откуда он приехал и нашёл ли работу, а Нил умудрился уклончиво ответить и сменить тему.
— А что Трис тянет?
— Он работает.
— Всегда так?
— На моей истории впервые.
— А давно ты в агентстве?
— Не очень, — отчего‑то мне тоже захотелось отвечать уклончиво.
— Здесь познакомились?
— Нет.
— А где?
Я хмыкнула. Историю нашего знакомства никто не знал, ни я, ни Трис, не сговариваясь, ни с кем деталями не делились, предпочитая отвечать "на улице", а если вопрос звучал "кто вас познакомил?", отвечали "никто". Я человек не суеверный, но внутренне мне хотелось свой счастливый случай уберечь от любых комментариев. Так, словно если про него прознают, то растащат по кусочкам, разберут на составные, и не останется никакого волшебства и необычайности дождливого летнего дня. Это семейная тайна.
— На улице.
— Как это?
— Очень просто. Ты дорогу запоминаешь? После этого дома нужно свернуть.
— Конечно, запоминаю.
В магазине работников агентства знали уже в лицо. Каждую ночь в строго определённый отрезок времени кто‑нибудь один обязательно появлялся в дверях, и говорил "Доброй ночи". Я пошла за апельсинами, предоставив Нилу самому ориентироваться в отделах для закупки всего, что он записал на листочке. Мы встретились на кассе, пошли обратно в агентство, и я спросила:
— Нил, а Трис изменился со времён студенчества?
— Постарел, конечно.
— А что это значит?
— Стал более скучным… хотя сейчас я вижу, что многие его воздушные замки оказались действительностью. Я бы никогда не поверил, что сам буду в этом участвовать, во всём этом паранормальном явлении вашего Здания.
— Ты хочешь сказать, — я даже сбавила шаг, чтобы мы не слишком быстро вернулись, и я смогла бы расспросить его, — он уже тогда говорил об агентстве?
— Нет, — Нил качнул пакетом с продуктами и выдержал паузу, вспоминая, — я не скажу дословно, что он говорил в те времена, когда мы сидели на скучных парах, но общий смысл сводился к тому, что он хотел чуда. Это сейчас звучит по — детски, но его словами это выглядело не так, это было серьёзно… но не научно обоснованно и не религиозно, а как‑то…
Нил не нашёл слов для продолжения, только покрутил пальцами в воздухе.
— Я потому и поверил ему про "Сожжённый мост", он когда мне стал объяснять об этой работе, это было по — настоящему и нешуточно. И тогда он мне про чудеса объяснял точно так же. Никогда не подумаешь, что это бредни или ребячество. Или безумие. Я не поверил сразу лишь про одно, — что он теперь женат.
— Он говорил, что никогда не женится?
— Не то чтобы. Трис был и, наверное, остался идеалистом, и слишком привередничал. Он никогда не предъявлял никаких требований девушкам вообще, но я знаю, что рядом с собой он мог видеть только идеал. Так что ты, Гретт, совершенство!
— Как же.
Прекрасная мы пара — он идеальный мужчина, а я, выходит, идеальная женщина. Я‑то знала, что женился он на мне вовсе не из‑за того, что решил, будто нашёл идеал, а совсем по другой причине. Мне стало грустно, и то, что Нил стал рассказывать ещё об их общем студенческом прошлом, я уже пропускала мимо ушей.
Мы с Трисом условились об одной вещи, — если кто‑то из нас полюбит и захочет создать настоящую семью с другим человеком, то мы отпустим друг друга. Мы останемся друзьями, конечно, как прежде. Сейчас мне стало тревожно от представления, что вдруг это произойдет, — Трис найдет леди безупречность, полюбит её и навсегда меня оставит. Он станет делить себя между мной и ей, между дружбой и любовью, и есть уверенность, что доля, выпадающая мне, будет очень и очень маленькой. Неизмеримой с тем, что сейчас Трис принадлежит только мне. Даже когда у него были небольшие увлечения, я знала, что это не грозит нам разлукой. Я знаю, в моём чувстве было что‑то ненормальное на посторонний взгляд, но сердцу не прикажешь. Так же и он понимал, что я привязана к нему. Это было родство такого рода, такая привязанность, что я обретала веру в единство. Духовное единство. Созданное где‑то не на земле ещё до нашего рождения. За оставшиеся минуты до возвращения, я успела решить, что Трису идеала никогда не сыскать, а значит, мне можно не волноваться.
За обеденным перерывом все, жуя, заняли себя разговорами. Пуля с Зариной, Вельтон расспрашивал Нила, а я подсела поближе к Тристану и протянула ему очищенный апельсин. От его аромата у любого бы слюнки потекли, а он отмахнулся:
— Не хочу.
— Ищешь ответ?
— Вот — вот поймаю. Кажется, что разгадаю, а эта истина уходит у меня из рук, как приятный сон от памяти. Я не могу здесь сосредоточиться, — он окинул комнату раздражённым взглядом, — мне нужна тишина.
— Но ты не можешь уйти с этим из Здания. И ты не можешь войти ни в одну из пустующих квартир, ты же знаешь.
— И попросить помолчать всех тоже не могу.
— Иди в мою каморку.
— Там всё твое, для Реставратора.
— А ты попробуй.
— У меня путаются мысли, Гретт. Логикой я вижу очевидный поворот, — если бы этот телефонный разговор состоялся иначе, если бы эта Анна зацепилась за этот дурацкий повод с шоколадками, и сказала, что обязательно к ней приедет, или пригласила бы к себе, или просто договорились встретиться на улице, то всё бы наладилось. И дружба бы не прервалась. А внутри меня всё против этой логики.
— В чём сомнения? — тихо спросила я, стараясь своим разговором не привлекать внимания.
— Я просто вижу. Как Строитель вижу, что рухнет этот мост от первого на него шага, не выдержит. Словно он склеен из бумаги, всего лишь модель, видимость. Вся его схожесть с настоящим мостом из дерева лишь в том, что оба могут сгореть. А бумажный — сгореть моментально.
— Посиди у меня, в тишине. И съешь апельсин, — я опять сунула ему апельсин под самый нос, и Трис не удержался, неуклюже откусил прямо с руки, забрал оставшееся и пошёл в каморку.
Через пять минут прямо из‑за двери раздалось:
— Гретт, как это называется?!
В комнате все стихли, а я даже вжала голову в плечи, когда через мгновение из каморки Тристан выскочил с листом в руках.
— Как ты могла потерять это? Вот он, тот самый рисунок!
Все всполошились. Зарина и Пуля первыми подскочили к рисунку, чтобы посмотреть на изображение, Нил легко подлетел и заглянул через плечо Зарины, и только я с Вельтоном остались сидеть на своих местах. Я была ошеломлена.
— А что, что здесь такого?
Он повернул лист ко мне. Обе девочки были нарисованы стоящими в дверях палаты. Коридор освещён, а в палате уже не горел свет, так что оба силуэта получились по — разному. Ирен была освещена, а Анна вся как тень. Выражение лица у маленькой Ирен было грустное. Даже обиженное.
Никто ничего не понимал, как бы не смотрели.
— В чём смысл? — подал голос Нил, а Тристан неотрывно смотрел на меня укоризненными глазами.
— Этого не написано в тексте, — наконец произнес он, — потому что в словах "не помнить" правду легче.
Как я могла объяснить всем, что была сама не своя после своей работы. Мне выбил из равновесия отображённый Тристан, целующий эту Анну! Я и не помнила, как я отбирала настоящие рисунки от фальшивых и смутных воспоминаний, как могла ошибиться и пропустить один. Никогда прежде со мной не было таких ошибок и такой халатности.
— Ребята, простите.
— Объясни же нам!
Пуля не выдержала, взяла в руки уже сшитое дело и стала пролистывать, быстро пробегая глазами напечатанное.
— Рассказывай, Тристан!
— Она обидела её.
— Кто кого?
— Анна Ирен…
— И?
Он вдруг замолк и его взгляд уперся в стену. Меньше чем за секунду, я успела заметить, что он сделал новое открытие, и что он вновь в тупике. Но это не возвращение на круги своя, всё к тем же воротам, это какая‑то новая проблема. Никто другой этих перемен не увидел, все также вопросительно смотря то на него, то на рисунок, а сам Трис встряхнулся и очень спокойно произнёс:
— Мне нужно ещё подумать.
Вздох усталости и разочарования мягко потряс стены. Все разошлись за свои столы, а Тристан опять уткнулся в папку, аккуратно вложил иллюстрацию между листами и сделал вид, что углублённо читает. Я сидела с боку, я видела, что это обманка, — он был погружён в свои мысли. Как же мне было стыдно за свою невнимательность.
В работе агентства всё было сплетено из тончайших связей материального и чего‑то недоступного ни разуму, ни наукам. Игры со временем и с судьбой. Чем лучше раскрепостит человека Настройщик, тем легче он раскроется со мной, Реставратором, и с Летописцем. Сыщик по собранным материалом находит потерянного и определяет — есть ли ещё обоюдная связь. А Строитель, самый последний из звеньев, выстраивает утраченное. Одна моя такая потеря, всего лишь рисунок, на первый взгляд, могла обернуться провалом в лучшем случае, и катастрофой в худшем. Как если бы хирургу дали пациента с неправильным диагнозом, а он, доверившись показаниям в мед карте, анализам и утверждениям диагностов стал проводить операцию. А какой‑то олух проглядел аллергию на вводимый медикамент.
К Строителю всё это дело должно попасть таким, чтоб не было и соринки недосказанности или тайны. Только тогда он мог выстроить мост, — и изменить жизнь.
К концу рабочего дня я заметила, что он давно уже забыл, что на меня нужно сердиться. Он был полностью и целиком сосредоточен над новыми открывшимися обстоятельствами.
Мне так нетерпелось спросить, что же это за обстоятельства, что я мучительно переживала свои классы в мастерской. В этот раз я не стала экспериментировать с уроком, и работала по старой схеме анализа чужих произведений. Всем было скучно, мне самой было очень скучно.
Заехала к родителям, как всегда, потом к старой Гелене, и только потом домой. А Тристан ещё не вернулся.
Глава 12.Нравится
К ужину я Триса не дождалась, легла спать. Оказывается, он после работы встречался с Нилом, чтобы обсудить его обустройство в городе и поиски официальной работы. Трис занял ему денег на первое время, и вместе они смотрели несколько комнат в наём, получше, чем у Нила была сейчас. Со своими родителями он категорически отказывался жить, даже учитывая трудное положение. Кто знает, от чего сам Нил уехал когда‑то из родового гнезда, этого он не рассказывал.
Одним словом, с Тристаном поговорить о деле мне удалось лишь за завтраком. Завтрак всегда готовил он, и обычно так получалось, что я всегда становилась зрителем этого процесса. За то зачастую Трис никогда не видел, как готовлю я, потому что отсутствовал дома. Черта совершенно потрясающая для мужчины, если он не повар по своей профессии, — не уставать готовить каждый день. И не просто пожарить яичницу, щедро засыпав её зелёным резаным луком, а довольно сложные блюда, требующие времени и внимания. Его нисколько не смущала кухня, он знал, что где находится не хуже меня, а может быть и лучше, и управлялся со сковородками и кастрюлями просто. Сказались годы самостоятельной жизни и любовь к вкусной еде.
— Твой упущенный рисунок, это иллюстрация того случая, что произошёл ещё раньше звонка. В тексте этого нет подробно, но и так уже можно понять, что Анна её чем‑то обидела. Что‑то пустяшное, и Ирен стерпела, сделала вид, что это её нисколько не задело. И поэтому потом, много времени спустя, когда их обоих выписали, всё равно решила позвонить ей и не дать дружбе забыться. Если бы Анна не струсила и не скапризничала, они бы стали подругами, дружили все эти годы…
— А в чём загвоздка тогда? — я сидела на стуле, подобрав ноги и подперев коленками подбородок, рассеянно следя за тем, как он резал овощи, и внимательно слушая.
— Я уверен, что все эти годы Ирен будет глотать обиды, делать вид, что всё в порядке, только бы сохранить дружбу. У неё в детстве не было подруг. А у Ани полно. Только её как подругу, никто не ценит, и с её сложным характером мириться не будет. Никто, кроме той самой Ирен, что ещё в больнице стерпела обиду.
— Поэтому Анна сейчас так и страдает об утраченной возможности дружить с той, кто может её терпеть?
— Да. Ирен, как выяснилось, тоже порой вспоминает об Аньке, как она говорит. И тоже бы хотела, чтоб то, что когда‑то пошло не так, повернулось иначе, но она не представляет сейчас, что дружба выйдет мучительной. Что такая подруга больше отравит ей жизнь, чем принесет радости и сочувствия. Анна будет счастливой, а Ирен будет о своих ранах молчать.
— И что делать? Ты будешь восстанавливать такой мост?
— Я должен поговорить с этой Ирен.
— Ты ей скажешь всё? — я удивилась. У нас ещё не было случая повторного визита, и тем более не было случая посвящения в ход возможных событий жизни участников дела.