Спор продлился недолго. Хотя Ламил всячески отстаивал свою точку зрения, Седой оказался непреклонен. Закончилось все тем, что капитан просто рявкнул на десятника и приказал тому заткнуться. Решение было принято окончательно.
До вечера никаких новых происшествий не последовало. После всего никто уже не считал происшествием гибель нескольких человек от укусов змей, пауков и Дарен знает каких еще ядовитых тварей, водившихся в этих джунглях. Хвала богам, что хоть наш десяток смерть сегодня миновала. Остановились засветло. Несмотря на то что каждый хотел как можно дальше убраться от затерянного в джунглях города, еще одно желание оказалось сильнее — голод. Со всех сторон доносилось бурчание пустых желудков. Молин даже пошутил, что мы словно стая квакающих жаб. Но ответа на свою шутку так и не дождался — только Молин мог шутить в такой ситуации.
Снова во все стороны отправились группы охотников. На этот раз задача у них была попроще — ведь число ртов, которые следовало накормить, сократилось с тысячи до двух с небольшим сотен. Мы же расселись у костра, вытянув уставшие за день ноги.
— Молин, чего погрустнел вдруг? — Баин пихнул друга в бок. — О чем задумался?
— Идиот я! — Молин вдруг с силой ударил кулаком о землю.
— Ну, это не секрет, — хмыкнул я. — Из-за чего на этот раз?
— То золото… — начал Молин.
— Тебе мало? — Баин приподнял бровь. — Скажи спасибо, что у тебя в кармане всего лишь жук ожил, а не какая-нибудь гигантская змея.
— Да нет же! — Молин скривился, будто раскусил кислую ягоду. — Можно ж было как-то разломать те фигурки, пока они золотые. Разрубить мечом…
— И получить потом куски дохлого эльфа, — закончил за друга я, — или какую-то другую тварь, порубленную на кусочки.
— А вдруг они так и остались бы золотыми! — продолжал настаивать Молин. — Или переплавить их…
— На чем? — спросил Баин. — Там даже для костра дров не было.
— Да ну вас! — Молин махнул рукой и отвернулся.
— Хотя в чем-то Молин прав, — не обращая на обиду друга внимания, продолжил Баин. — Можно было поискать фигурку, например, свиньи или быка.
— Зачем? — удивился я.
— Затем, — Баин поднял вверх палец, — что тогда мы получили бы гору мяса и не пришлось бы сейчас охотиться.
— А то ты сейчас охотишься… — пробурчал Молин.
Ночь прошла тихо и спокойно. Правду говорят — плохое и хорошее чередуются между собой. Если прошлая ночь обернулась сущим кошмаром, то эта — благодатным отдыхом. Есть какое-то равновесие… Настораживает только одно — раз сегодня все хорошо, то завтра ведь, уравновешивая сегодня, может быть очень плохо. Как бы то ни было, уже наутро мы, подкрепившись коптившимся всю ночь мясом, снова отправились в путь.
— Скажи, Нарив… — Женщина, идущая рядом со мной, уже не обнажена, как вчера. Рубаха снова вернулась ко мне, а Нарив забрала себе одежду тех несчастных, которые погибли вчера. — Как ты голыми руками убила того эльфа?
— Я же — жрица Роаса, — усмехнулась Нарив. — Он и дает мне силу. Все, посвященные Богу войны, обучаются с самого младенчества. А после посвящения получают частицу силы нашего господина.
— И то красноватое сияние вокруг твоих рук, когда ты убивала эльфа и его тварей, — это сила Роаса?
Нарив молча кивнула.
— Как же тебя смогли победить, — удивился я, — если у тебя есть божественная сила?
— Я всего лишь человек. — Нарив говорит спокойно, таким тоном, словно объясняет очевидные вещи неразумному ребенку. — Частичка божественной силы делает человека сильнее, но не делает его богом.
— Ты и железо смогла бы прошибить так? Голой рукой?
— Железо — нет. Только живую плоть. Доспехи и оружие эльфа — это живые существа.
Вид у меня, наверное, был настолько разочарованный, что Нарив даже рассмеялась. Ну а я решил не уточнять, почему же сила Роаса настолько избирательна — сквозь плоть рука его служительницы может пройти, как сквозь масло, а железо, видите ли, пробить не может. Вместо этого я спросил о другом:
— Как эльфам удалось приручить этих тварей? Ну, которые у них вместо доспехов и оружия.
— Говорят, что они сами их создали, — ответила Нарив. — У эльфов с кхреес'к что-то вроде договора. Или союза, если хочешь. Эльфы, как ты сам понимаешь, используют их для того, чтобы защитить свои тела и убивать врагов. Как доспехи и оружие. А кхреес'к, в свою очередь, когда эльф надевает их, питаются его кровью.
— Как? — Я ошарашенно уставился на Нарив.
— Вот так! Присасываются к коже и понемногу пьют кровь хозяина. И на вас они напали, скорее всего, только из-за того, что сильно оголодали. Эльфов ведь вы в городе не видели?
— Нет, — покачал головой я. — Но… чтоб добровольно дать сосать у себя кровь… Лучше уж махать старым добрым железом!
— То-то вы стольких потеряли, пока пытались эльфа железом убить, — усмехнулась Нарив. — Кхреес'к — не просто оружие и доспехи. Когда эльф ранен, они выделяют слюну, которая убирает боль. Они могут сами подправить направление движения хозяина…
— Все равно, свою кровь сосать не дал бы! — упрямо заявил я.
Нарив лишь пожала плечами. Дальше шли молча. И не в том дело, что говорить не хотелось. Просто разговоры требовали внимания, а надо было еще внимательно следить, что творится по сторонам и под ногами.
Еще один день прошел без приключений. Мы снова остановились на ночлег, и снова перед нами была река. Переправляться капитан решил утром. Еды, добытой вчера охотниками, пока хватает. Можно отдохнуть. В эту ночь дежурить снова выпало нашему десятку.
— Каждый раз, как мы дежурим, — пробурчал Молин, — что-то случается.
— Ты жив, — сказал ему Крамм. — На что тебе жаловаться?
— На то, что я сейчас мог бы сидеть себе спокойно в таверне и пить вино, — вздохнул Молин.
Я посмотрел на готовящуюся ко сну Нарив. Вроде бы она и в нашем десятке, а дежурить вот ей не приходится. Завидую… Ляжет сейчас себе, выспится нормально…
— Алин, ты ей еще в любви не объяснился? — Молин воспринял мой взгляд по-своему.
— Такой объяснишься… — хмыкнул Навин. — Оторвет все, что болтается.
— А у него, — Крамм, засмеявшись, указал на меня, — что надо, как у настоящего мужика, не болтается. А остальное и не жалко!
— Шутники, чтоб вас… — буркнул я и отошел в сторону.
Стоит признаться, что слова Молина меня действительно зацепили. Несмотря ни на что, Нарив мне определенно нравится. Более того, я вдруг заметил, что лицо Лары, оставленной в Агиле, стало тускнеть в памяти, стираться… А сквозь него все чаще стали проступать иные черты — очень похожие на Нарив. Дарен, я что — влюбляюсь? В кого? В женщину, действительно способную, как сказал Крамм, оторвать мне что-нибудь?
— Нет, ребята, — послышался сзади тихий голос Комила, — мне такие бабы не по нраву. Вот если бы тихую, спокойную… Чтоб хозяйство вела…
Ответом ему был взрыв смеха и предложение познакомиться с какой-нибудь овцой, высказанное Вассоном.
— Нарив… — Я подошел к женщине.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Спокойной ночи! — Резко развернувшись, я зашагал к остальным, чувствуя, что лицо заливает густая краска. Дарен, зачем я подошел к ней?
Вопреки всем ожиданиям и опыту всех прошлых дежурств, эта ночь прошла спокойно. Отдежурив свое время, я лег на землю и проспал до утра как убитый. И даже не хотел просыпаться, пока чей-то твердый сапог не ткнул меня в бок. Тут уж пришлось вставать.
Через реку переправились быстро. Единственное — на другом берегу оказалось, что к моему бедру, прямо через штаны, присосалась жирная черная пиявка. Пока отдирал ее, пришлось выслушать несколько сомнительных шуточек и предложений проверить, в целости ли остальное. Впрочем, этим предложением я не пренебрег — хвала Дарену, все оказалось в целости.
Снова в путь. Шаг за шагом продвигаясь вперед и буквально пробивая себе дорогу. Иногда, в редких просветах между листьями, на фоне неба уже виднелись далекие вершины гор. Почва понемногу становится каменистой. Ближе к середине дня те, кто шел впереди, наткнулись на огромный, вросший в землю камень. Поначалу мы даже испугались, что снова перед нами какие-то древние развалины, но камень оказался просто камнем… А к вечеру мы уже достигли и самих гор.
Джунгли давно остались позади. Густая растительность сменилась нагромождением скал всех форм и размеров, а бешеная гамма цветов — одним-единственным серым цветом, правда, разных оттенков. Лишь изредка глаз цепляется за пожухлый пучок травы или искривленный, словно в агонии, колючий куст, неведомо как уцепившийся корнями за голый камень. Вместо множества насекомых из-под ног с сухим стуком разлетаются мелкие камушки. Как только мы вошли в ущелье, идти стало легче и одновременно сложнее. Легче — потому, что теперь не надо бороться с зарослями за каждый шаг, не надо беспрестанно махать мечом, прорубая себе дорогу, не надо внимательно следить, чтобы на голову не свалилась какая-нибудь ядовитая гадость… Но и в ходьбе по мелким камушкам, толстым слоем покрывающим землю, мало удовольствия. Очень легко оступиться, поскользнуться… Всего за полдня двое, неловко ступив, уже подвернули ноги и ковыляют сейчас где-то в хвосте колонны. Да и, если не считать физические неудобства, все равно очень быстро устаешь от однообразно-серого пейзажа.
— Сюда! — Нарив указала на узкий, не шире пяти шагов, проход, ответвляющийся от основного ущелья. Указала и, только сделав шаг, тут же подняла руку. — Стой!
Ее глаза устремлены на небольшой выступ, нависший на высоте двух человеческих ростов над проходом, по которому нам следует идти. Что она там заметила? Обычный выступ, каких много… На краю лежит здоровенный, почти круглый валун… Что-то блеснуло в лучах солнца, еще не успевшего спрятаться за вершину у нас за спиной. Какое-то движение…
— Я — Нарив, жрица Роаса из Красного монастыря, сотник армии его величества Когана! — крикнула женщина. — Выйди и назовись!
Из-за валуна появился человек. Низкорослый, затылком еле доставший бы мне до подбородка, он одет в длинную, доходящую до колен кольчугу тусклого серого, сливающегося с окружающими скалами цвета. На голове человека такой же тускло-серый шлем, похожий больше на ведро, в котором вырезано отверстие для лица. Человек подошел к краю выступа и оперся на странной формы огромный топор, орудовать которым, пожалуй, и двумя руками тяжеловато будет.
— Я — Ямал, десятник армии его величества Дрогана. — Грубый голос отразился от скал гулким эхом и унесся куда-то дальше по ущелью. — Поворачивай прочь, ведьма! Через горы тебе и идущим с тобой прохода нет!
Нарив оцепенела. Лицо ее залила смертельная бледность, рот беззвучно открывается и закрывается…
— Что он сказал? — Молин дернул меня за рукав.
Рядом с ним, выжидающе глядя на меня, стоят Седой и Ламил.
— Сказал, что нас не пропустят, — ответил я. — И назвал Нарив ведьмой.
Седой грязно выругался.
— Если попробуем пройти силой, то все тут и поляжем. — Ламил задумчиво посмотрел на нависающий над дорогой выступ. — Будь там хоть десяток бойцов, идти под этот выступ — все равно что самим в пропасть прыгнуть.
— А то я не знаю, — огрызнулся капитан и повернулся ко мне: — Спроси у него, почему мы не можем пройти и почему он назвал женщину ведьмой.
Но я не успел выполнить приказ — Нарив уже пришла в себя.
— Как смеешь ты называть меня ведьмой?!! — Ее голос зазвенел сталью. — Быстро позови командира, падаль!
— Я и есть командир. — Оскорбление не произвело на Ямала никакого впечатления. — Уходи, если хочешь жить.
Он развернулся к нам спиной, прикрытой большим круглым щитом, и неторопливо снова скрылся за валуном.
— Весело нас здесь принимают… — пробормотал Баин.
Он конечно же не понял ни слова, но достаточно было и того, что я перевел первую часть разговора, если это можно так назвать. Да и поведение стража говорит за себя.
— И что теперь? — спросил Молин.
Я посмотрел на продолжающую стоять столбом Нарив. Бледность на ее лице сменилась густой краской, глаза сверкают так, что я бы предпочел сейчас оказаться где-нибудь подальше, спрятаться за любой подходящий камень и не шевелиться. Она простояла так, неподвижно, словно статуя, мгновения два-три.
— Есть еще один путь. — Нарив резко повернулась ко мне. — Там совсем узкое ущелье и придется перебираться через завалы, но пройти можно.
Я снова перевел ее слова капитану.
— Не нравится мне это… — пробормотал Ламил.
— А мне, раздери тебя эльф через задницу, нравится! — выкрикнул Седой.
Стража, охраняющая ущелье, видимо, решила намекнуть, что задерживаться нам здесь не стоит. Небольшой круглый камень вылетел из-за валуна и упал всего лишь на пару шагов левее Нарив.
— Ты ответишь, Ямал, — прошипела оскорбленная женщина. — Я запомню твое имя, будь ты трижды проклят!
Она зашагала дальше по ущелью — прочь от прохода, где нам дали такой отворот. Нарив даже не оглянулась проверить, следуем ли мы за ней. Не знаю, какие мысли крутятся у нее в голове, но до этого момента она вела себя как весьма высокопоставленная и уважаемая особа. Она была полностью уверена, что здесь ее встретят с радостью. И тут… «Ведьма!», угрозы…
— Что стоите? — прикрикнул капитан, когда Нарив уже почти скрылась из вида. — Живо за женщиной!
Колонна, отвернув от прохода, снова двинулась по ущелью. Наемники недоуменно перешептывались, строя самые дикие версии произошедшего.
— Алин, быстро догони и останови ее! А то потеряем — век плутать здесь будем, — скомандовал капитан и указал на Баина: — А ты беги разыщи Скрота, десятника баронских. Пусть он со своим десятком найдет место поудобнее и приглядит — не идет ли за нами кто. Через два звона пусть нас догоняют — мы их дождемся. Понял?
Я, рискуя переломать ноги, помчался к скале, за которой только что скрылась Нарив. Дарен, я же говорил, что добром все не закончится! Слишком уж легко мы, после тех руин, прошли через джунгли. Слишком уж все было гладко… А когда все идет так гладко, то жди неприятностей!
— Нарив! — Когда я завернул за скалу, то успел заметить, как она поворачивает за какой-то выступ. — Нарив, подожди!
Она не ответила. И, похоже, даже не остановилась. Выругавшись, я поднажал и прямо прыгнул за выступ, где последний раз видел женщину.
— Нарив, стой! — Догнав наконец, я ухватил женщину за плечо. И тут же, сам не понимаю как, оказался на земле с выкрученной рукой. В паре ладоней от моего лица застыл кулак, окутанный красноватым сиянием.
— Нарив! — испуганно прохрипел я, стараясь не шевелиться. — Это я — Алин!
— Чего тебе? — Она отпустила меня и отступила на шаг.
— Куда ты собралась? — спросил я, потирая ноющую руку. — Подожди хоть остальных…
— Извини… — Нарив присела на небольшой валун и, упершись локтями в колени, спрятала лицо в ладонях.
— Что это был за урод? — Я присел рядом с ней. Если бы передо мной была другая женщина, то я бы ее, наверное, обнял за плечи и попытался успокоить. Но боюсь, если я так сделаю, то Нарив просто сломает мне руку. В лучшем случае… — Тот стражник? Чего он тебя так?
— Алин, заткнись, — раздался из-под ладоней глухой голос. — Пожалуйста…
Последнее слово прозвучало как-то жалобно… Такого тона от Нарив я никак не ожидал. Все вопросы разом застряли в горле, желая вырваться наружу, но одновременно будто уткнувшись в какую-то преграду. Я сглотнул и покосился на угол, из-за которого вскоре должны показаться остальные.
— Скоро здесь наши будут, — нерешительно сказал я. — Ты бы… это… Нехорошо, чтоб в таком виде…
— Наш орден был одним из самых уважаемых здесь, — не обращая внимания на мои слова, сказала Нарив. — Все командиры, чином от сотника, были жрецами Роаса. Мы сражались с проклятыми эльфами и защищали королевство. Мы гибли на границе, не допуская ни одну тварь в пределы королевства, и атаковали самих эльфов на их территории…
Затаив дыхание, я слушал Нарив и не узнавал ее голос. В нем нет слез, как можно предположить, но такая печаль звучит, словно Нарив узнала о гибели всего здешнего королевства, каждого мужчины, женщины и ребенка, а не просто ей бросили в лицо оскорбление.
— …Я одной из первых поднялась на стену эльфийской столицы, потеряв при этом половину своей сотни, — продолжала Нарив. — Я первой расчистила путь со стены внутрь города и потеряла оставшуюся половину сотни. Перед тем как меня оглушили, я, оставшись одна, убила по меньшей мере пять эльфов. И теперь какая-то мразь называет меня, жрицу Роаса, ведьмой?!! После того, как я назвала себя!