Грусть всё равно не отпускала, особенно когда Евгения проходила мимо лаборатории. Несколько шакренских учёных остались на станции, но среди них не было Сирила.
«Ох, веечки, веечки, никогда не влюбляйтесь в самрай-шак!» — этот популярный девиз вейских форумов следовало написать у себя на лбу, а лучше выжечь калёным железом.
В приступе тоски Женька всё же дочитала историю о Лерани и Фиримине, надеясь, что хотя бы у неё будет счастливый конец… Нифига!
Миритин закрыл ей больничный, и Евгения вышла на работу. Теперь, когда она чуточку больше разобралась в ксенопсихологии, испытав её на собственной шкуре и набив шишки, работать стало гораздо сложнее. Женька боялась снова влипнуть в историю. И Миритин понимал её как никто другой. У них с доктором, благодаря Сирилу, установились доверительные отношения.
Было во всей этой истории и кое-что положительное. Грегори! Он почти махнул на Женьку рукой, перестав её контролировать. То ли устал бороться, то ли был по уши занят медсестричкой Лизой. А Женька ему о себе и не напоминала. Всё, что было нужно англичанину — это раз в неделю брать у неё кровь на анализ.
У Талеха были свои заботы. Он так и не нашёл взрывное устройство. Искала охрана, разведчики, сапёры и вся служба безопасности, но безрезультатно. На командора лёг двойной груз ответственности. Он понимал, что станция может в любой момент расщепиться на молекулы. Поэтому бытовые жалобы обитателей станции вызывали у него оскомину.
Как Женька ему сочувствовала! Ей по многу раз на день приходилось выслушивать: «мне плохо, она меня бросила…», «он меня не любит!», «этот не так на меня посмотрел…», «меня раздражает, как он делает это!», «помогите выбрать!», «помогите изменить»… И такая дребедень — целый день! Тут вселенная рушится, к такой-то матери, а они со своим нытьём лезут…
Евгения с головой ушла в работу. И первый же серьёзный случай заставил её собраться и на время забыть о своих переживаниях. Довелось поработать и скорой психологической помощью. Ксенопсихолога вызвали в доки, где у целой бригады окезов случился приступ спонтанной тревоги. Вообще-то, это было типично для некоторых окезов. Но массовый приступ «трево-лихорадки», как её по-научному называли, считался крайне ненормальным и граничил с патологией.
Поэтому Евгения взяла с собой Грегори с медицинским набором и пачку голографических очков. Женька, как человек в ксенопсихологии слегка подкованный, уже знала, что и как лечить. Трево-лихорадка снималась посредством визуальной терапии для окезов. Штук двести программ, напоминающих детские мультики, давно болтались в компьютере службы. Всего-то надо было загрузить образы в голо-очки. Благо, комплект очков прилагался к оборудованию кабинета.
В итоге, им пришлось вызвать санитаров и Талеха. Особо тяжёлым сделали инъекции успокоительного и перенесли в медотсек. Остальных Женя лечила на месте, с помощью визуального ряда. Грегори тем временем изучил анализы, и нашёл в крови окезов геном, стимулирующий психосоматические нарушения врождённого характера. Этим и объяснялась повальная вспышка трево-лихорадки. Талех загрузился по полной.
— Ясно, это диверсия, — констатировал он. — Удар был рассчитан точно.
Командор вызвал Дмитрия и команду безопасности. Пока его люди допрашивали свидетелей или возможных подозреваемых, Талех куда-то отлучился. Видимо, у него были собственные догадки насчёт генома-диверсанта.
— Как геном попал в организм? — бурчал Грегори, разглядывая зрачки очередного пострадавшего.
Талех вернулся, когда Женька сняла очки с последнего пациента, а охрана допрашивала последнего свидетеля.
— Как у вас дела? — спросил командор.
— Нужна повторная терапия, — отчиталась Женька. — Думаю, день-два, и всё будет в порядке.
— Ничего хорошего, — хмурился Грегори. — Нужно отследить источники генома-возбудителя. Прививки им давно делали, значит, через воду или пищу…
Охрана молча предоставила командору электронные отчёты.
— Всё это неспроста, — загадочно ответил Талех и вновь удалился.
Станцию лихорадило ещё несколько дней. Учитывая, что начальником службы безопасности был окез. Волна генетических диверсий прокатилась по станции, и каждый окез, рано или поздно угодил в медотсек или психологический кабинет. Так продолжалось, пока джамранские учёные не создали антиген и нейтрализовали каверзный геном.
Только вроде бы всё успокоилось, как Женю с Грегори снова вызвали в доки. К счастью, анализы показали, что лёгкий приступ трево-лихорадки случился у рабочего естественным образом, без вмешательства постороннего генома. Поэтому Грегори ушёл, а Женя надела пациенту очки и подключила визуальный ряд. На десятой минуте просмотра «мультиков» окез принялся смеяться. Явный признак положительной динамики! Но для закрепления эффекта следовало продолжать терапию ещё полчаса. Поэтому Женя повесила на дверь отсека табличку:
«Не входить!
Экстренная терапия».
И отправилась смотреть, как ремонтируют шаттлы и звездолёты. В конце длинного сводчатого коридора-склада, уставленного ящиками, виднелся главный цех, где монтировали, демонтировали и тестировали фрагменты кораблей. Роботы-ремонтники: шагающие погрузчики и монтировщики передвигали, подвешивали, соединяли. Вспыхивало голубоватое пламя сварки. Искрило, трещало и гремело. То и дело раздавался скрежет металла о металл. Подгонка и калибровка двигались полным ходом. Затем готовые части запускались по конвейеру к шлюзовым камерам, а оттуда на основные верфи — в открытый космос.
У правой стены коридора грудами лежали рулоны изоляционного материала из упаковочного цеха напротив. Оттуда их выкатывал невысокий, щупленький рабочий в синей робе. Тщётно пытаясь закинуть наверх большущий рулон, он зацепил остальные, и куча развалилась. Рулоны покатились и рассыпались по всему складу. Мужичок, едва не погребённый под кипами изоляции, выругался таким трёхэтажным, что Женька застыла на полушаге с поднятой над полом ступнёй. И мигом сообразила, что ни одна джамранская сыворотка не в состоянии этого перевести. Что сразу навело на некоторые мысли и винтики резво закрутились в мозгах.
Как успела выяснить Женька, земляне больше так не выражались. Даже безобидное ругательство «ёшкин кот» считалось нецензурным. Ну ладно Грегори, он хотя бы англичанин, но Дмитрий Анатольевич… Однажды сделал ей замечание. А от этого трёхэтажного за версту разило двадцатым веком и перегаром. Но боясь ошибиться, Евгения решила удостовериться. Вопрос — как? Чтобы не спугнуть клиента и самой не оказаться в психушке. Женька подумала и придумала. Эксперимент! Такому и джамрану позавидовали бы.
Ради этого пришлось поступиться некоторыми принципами, но… Она приблизилась и… сматерилась… Дождалась, пока мужичок поднялся, отряхнулся, в сердцах пнул подвернувшийся рулон и… Пииип! Надо было видеть размер его глаз, чтобы понять, как он потрясён. Похоже, Женька не прогадала. И для чистоты эксперимента, снова выругалась. На этот раз поскромнее. От изумления он икнул и еле сумел выговорить:
— Ё-моё… Я уж думал, труба. Никогда уже не…
Он запнулся, озираясь по сторонам.
— … Не услышите? — закончила за него Женька.
Мужик закивал. Окинул взглядом её униформу и, попахивая перегаром, просипел:
— Вы из ентих, как их, из кураторов?
«Кураторы? Что ещё за новости?» — подумала Женька, а вслух сказала:
— Нет, меня тоже похитили, но я, — она многозначительно подняла палец кверху, подражая Ралу. — От них…
— Ё-моё! *Трёхэтажный*! Ой, деушка, простите, — и зажал себе рот.
Это было так характерно для русского мужчины конца двадцатого века, учитывая, что сама «деушка» только что выдавала.
— Да ничего.
Женька была права. В общем-то, она ничем и не рисковала. Если бы рабочий отреагировал неадекватно, то притворилась бы, что проводит статистический опрос среди населения станции: «Как вы относитесь к фразеологизмам прошлого?». Психолог как-никак. Ей повезло, и реакция мужика оказалась более чем красноречивой. Поэтому она наклонилась к нему и доверительно сообщила:
— Теперь — это наш пароль.
— Чего?
— Маты — это пароль. Чтобы узнавать друг друга. И передайте своему куратору… Нет, лучше отведите меня к нему. Я сама передам.
— Ну, я, это, как-то, — замялся он и подозрительно сощурившись, спросил:
— А из какова ты году?
Вообще-то, Женька сама собиралась это у него уточнить, а новоявленный земляк её опередил.
— Из две тыщ пятого, — ответила она. — А вы?
— Из тыщ девятьсот восемьдесят девятого, — выдохнул он, вместе с перегаром.
Сам этот факт абсолютно указывал на его происхождение. Сомнений не оставалось. Вот только бы встретиться с таинственным куратором и попытаться из него что-то вытрясти, раз из Грегори не получается.
— Так отведёте? — переспросила она.
Он кивнул.
— Тока у меня смена не кончилась ищё. Попозже.
— Лады, — ответила Женька. — Я тоже на работе… Ой, а зовут вас как?
— Петрович… Николай Петрович.
— А меня — Евгения.
Они договорились встретиться на том же месте в семь, и он принялся с матами собирать рулоны.
Да уж, встреча получилась не такой радостной, как она себе представляла. Похоже, дмерхи всё сделали для того, чтобы похищенные не только не встречались, но и друг другу не доверяли.
«А вдруг не придёт?» — засомневалась Женька, заканчивая терапию с окезом. — «Ну, хотя бы знаю, где он работает».
Она вернулась в службу и приняла оставшихся посетителей. Зашла к себе и переоделась. Всё-таки лучшая одежда для доков — это брюки. Внутри тихонечко ёкало. Какой-то вертлявый червяк поселился в груди и крутился, извивался. Женька страшно волновалась, так, что ладони вспотели.
Николай Петрович ждал её на складе, за рулонами. Как и был в робе, и… в тёмных очках. Шпионские страсти!
— Женя? — нарочито серьёзно уточнил он.
— Я самая, Петрович.
— Идём, у меня тута каптёрка неподалёку.
И провёл землячку через пустой цех. Они прошли мимо аппаратной, завернули в коридорчик, и Петрович толкнул обитую изоляцией переборку. Переборка отъехала, открыв комнатушку без окон, освещённую микроновыми лампами. Комнатушка была захламлена вещами непонятного назначения и загромождена ящиками. Вдоль стен протянулись стеллажи с запчастями. Посреди каптёрки торчал стол, уставленный металлическими кружками, и валялись табуретки; у стены притулился топчан. В глубине комнаты болталась штора из полиэтилена или чего-то идентичного.
— Моисеич! — позвал Петрович. — Привёл.
Штора отъехала, открыв другого мужчину — в сером халате, увеличительных очках, перчатках и со скальпелем в руке. А за его спиной виднелся операционный стол, на котором вытянулся человек. Он лежал неподвижно, запрокинув голову, а из живота у него торчали внутренности…
Глава 25. День сорок второй… Полный неожиданностей
Как выяснилось позже, это был не человек, а всего лишь андроид. И не скальпель, а плоскостная отвёртка. Но сначала двум напуганным бедолагам пришлось приводить гостью в чувство нашатырём. Как в двадцать пятом веке у них отыскался нашатырь, Женька даже и не спрашивала. Хотя потом оказалось, что был он в кармане у Петровича, когда того похитили. Другой вопрос, что он там делал и как бутылёк не изъяли при похищении? Женьке только одежду и оставили.
— Шоже ты такая впечатлительная? — сокрушался Петрович.
— Не видела барышня андроида в разобранном виде, — пожимал плечами Моисеевич. — Со всяким бывает.
— Угу, с кем не быват, — соглашался Петрович, — всяко и разно.
Петрович был слесарем высшего разряда, на пенсии. Он так рассказал историю своего похищения:
— Сижу я значица на кухне, супружница моя ушла по магазинам… Пью чай, закусываю…
— Чай? — усмехнулась Женька.
— Ну, коньячку туды капнул, для бодрости. Жена, знашь, у меня строгая насчёт ентого дела. Смотрит, кабы чего. Ну я-то знаю, где она прячет. А ни-ни, так, душа иногда просит. На пенсии жешь, одна радость…
Глаза у Петровича осоловели, и он ударился в воспоминания.
— А дальше что? — напомнила ему Женька.
— А чё дальше? Сижу, значица, на кухне, звонят, в дверь. Иду открывать, пенсию, значица, должны принести. Открываю, а там шпендик такой, почтальон. «Вам, — грит, — посылка». Взял я ручку, шоб расписаться, значица, и всё… Шум, гам, и я незнамо хде…
А Рал славно постарался. Или это был другой маркафи? Кто знает, сколько их на службе у дмерхов?
— А на ручке случайно не было камушков? — поинтересовалась Женька.
— Да не помню я! Можа и были. Дык, очнулся в космосе, на корабле ихнем. Там и Моисеич был. Сказали, «куратор, от него ни на шаг». А чё каво, значица, поди разберись… Притащили сюды. Работай, грят, а тута енти… оранжевомордые… Во!
Он живописно растопырил пальцы над головой, имитируя окезский гребень.
— Жутко по первости *трёхэтажный*!
Моисеевич поморщился.
— Что ж ты, Петрович, при барышне?
— Дык, она грит — теперича это пароль.
Моисеевич вопросительно глянул на Женьку. Она лишь пожала плечами.
«Выходит, Грегори мой куратор, что ли? — подумалось ей. — Почему мне не объяснили?»
С Моисеевичем оказалось ещё запутанней. Его похитили из начала двадцать второго века. Он был русским евреем. То есть, папа Моисеевича был евреем из Одессы, а мама — русской. Жили они в Сибири. Моисеевич работал инженером по робототехнике. Женька надеялась, что он хоть что-то знает, но, увы.
— Честно, барышня, — разводил руками Моисеевич. — Я такой же похищенный, как и вы. С чего мне вас обманывать?
Да, похищенный. И почему-то из двадцать второго века… То, что Грегори что-то скрывал, Женька была уверена. Но возможно, Грегори тоже не всё знал. Женя сопоставила факты и пришла к выводу, что хитрые дмерхи выдавали каждому по кусочку, по клеточке, будь он похищенным или куратором, или и тем, и другим. Ровно столько, сколько им, по разумению дмерхов, полагалось знать. Какова их стратегия? Что они замышляют? Вот если бы землянам из прошлого собраться вместе и сложить воедино кусочки мозаики… Был бы толк?
Однако у Моисеевича обнаружилось некое преимущество, как у куратора. Его похитили сами дмерхи. Он мельком видел их и слышал обрывок разговора.
— Какие они? — допытывалась Женька.
— А никакие, — отвечал Моисеевич. — Как будто из воздуха, только более плотного. И видимые, и невидимые. Не видно очертаний. Сгустки какие-то полупрозрачные. То ли маскировка такая, то ли такие и есть. И двигаются, как привидения. Только мотался здесь, а смотришь — нет уже.
— А что вы слышали?
— Один пробубнил другому: «Эту партию мы выиграем…» И всё.
Женя задумалась. Как джамрану удалось раздобыть языковые коды дмерхов? Или дмерхи намеренно говорили по-русски. Она высказала свои соображения Моисеевичу.
— Они не говорили, — вздохнул Моисеевич. — Я их будто в голове слышал… Потом, словно канал перекрыли. И ничего не объяснили. Мол, надо за Петровичем следить и работать. Инженером, как и в прошлом.
Новая загвоздка и куча домыслов. Впрочем, Женьку ожидали сюрпризы и покруче.
— Сдружились мы, — расплылся в улыбке Петрович. — А как не сдружиться? Моисеич мастер на все руки, да я тож не промах…
Слесарь вдруг засуетился, потирая ладони.
— А надо бы нам это дело отметить.
— Давай, — улыбнулся Моисееч. — Давление только проверь. А то, как в прошлый раз.
— Сделаю, — ответил Петрович, выудил из-под стола пустую бутыль и скрылся за ящиками. Оттуда раздалось смачное бульканье, Петрович вернулся с полной бутылкой и водрузил её на стол.
Женька, хлопая глазами, смотрела на прозрачно-зеленоватую жидкость и горлышко, заткнутое чистой скрученной тряпицей. В душе зародились подозрения.
— Что это?
— Крокодильи слёзы, — с гордостью ответствовал Петрович, собирая со стола грязные кружки. — Собственного производства.
— Скорее уж зелёного змия, — пробормотала Женька, догадываясь, что это самогонка, и ломая голову, откуда.
Петрович щедро выложил на стол закусон: батон хлеба, огурцы, соль, лук, ломти протеиновой колбасы.