— Подозрительный тип, — не сговариваясь, буркнули мы с капралом.
— Милые дамы, я очень рад видеть вас в вашем чудном городе. Надеюсь, мы с вами подружимся. Как говорится…
— Среди роз один барбос! — обрадованно выкрикнул Флевретти, радуясь возможности продемонстрировать свою образованность.
— Именно, среди роз один барбос, — широко улыбнулся ему профессор, всем видом показывая, что он умеет не обижаться, когда над ним шутят.
Могучая толпа засмеялась и зааплодировала. Растерявшийся лектор-пикапщик не успел опомниться, как был подхвачен на руки ликующими женщинами и с почестями унесён в гостиницу. Кстати, о багаже никто не позаботился. Это легло на наши плечи, мне лично пришлось и нанимать грузчика, и платить за доставку всех чемоданов козлоногого сатира.
— Ну что, мы тоже пойдём? — ткнул меня локтем капрал, когда я рассчитался и получил чек. — А то что-то вон те две горгулии за углом как-то странно на меня уставились. И не потому, что я им нравлюсь, уж поверь…
— Вроде не местные, — присмотрелся я.
— Да кто их разберёт, они вечно перелетают с места на место. Нелегальные мигранты, чтоб их…
Поскольку отыскать в толпе Эльвиру мне никак не удалось, то ничего не оставалось, кроме как последовать совету капрала и вернуться в участок.
Рабочий день постепенно подходил к концу, вызовов сегодня не было, значимое событие в участке одно — возвращение Чунгачмунка. Поэтому мы все помогали ему организовать рабочее место (которого у него раньше не было), перетащив из чулана (читай: комната для вещдоков) старый списанный стол, ещё вполне пригодный, если замотать ножку скотчем, и стул. Вождь разместился в основной комнате рядом с чуланом Флевретти.
Потом мы всем коллективом перечли вслух жалобу одного пожилого чёрта на своего соседа, столь же почтенного пенсионера, который каждый вечер включает себе медитативную музыку на полчаса, чтобы уснуть. Ну, знаете, такое… карканье ворон, крики утопающих, скрипы дверей, детские колыбельные с лихим свистом и притопыванием. Суть самой жалобы заключалась в том, что как раз таки соседу эта музыка тоже нравилась, но он не успевал заснуть, а посему требовал не выключать магнитофон всю ночь. Жалоба в принципе вполне справедливая. Но кто пойдёт спорить с другим пенсионером, который засыпает за полчаса, а музыка отключается сама на автомате? Такие бодрые дедульки вечно живут в ожидании судебных приставов и описи имущества, поэтому не глядя стреляют через дверь, и доказывай потом, что ты был просто из полиции…
После работы Флевретти предложил всем посидеть в баре с пивом, отметить возвращение Чмунка, но шеф не смог из-за тёщи, а у меня просто не было настроения. Да и сам вождь честно сказал, что устал в дороге и предпочёл бы выспаться. Капрал обозвал нас предателями и ушёл один.
Когда я, выходя последним, запирал двери участка, телефон вновь разразился звонком.
— Ирджи, привет, это я. Если твоё предложение ещё в силе, то у меня есть полчаса. Можешь угостить меня мохито с веточкой экзотического саксаула и пищевой содой!
Я, конечно, согласился, и пятнадцать минут спустя мы встретились в маленьком баре неподалёку от работы Эльвиры. Она ждала меня у входа в распахнувшемся плаще, взволнованная, а оттого ещё более прекрасная, чем всегда.
— А что, интервью с профессором уже закончилось?
— К нему сейчас не пробиться даже с пулемётом! К чёрту всё, повторю попытку завтра, после лекции. Никуда он не денется…
Мы сели на высокие вращающиеся стулья у барной стойки и заказали напитки. Я взял нефильтрованное пиво, но и оно не охладило нарастающую во мне обиду. По крайней мере, уж один вопрос я точно должен был задать. Время настало.
— Как ты ко мне относишься? — в лоб спросил я.
— В каком смысле? — Эльвира пригубила мохито, выплюнула листик саксаула и вопросительно уставилась на меня.
— В самом прямом. Мы ведь… Как бы это… правильнее сказать… общаемся. И я думал, что ты испытываешь ко мне… Ну то есть… я-то точно испытываю, а-а-а…
— Ирджи, ты можешь говорить более внятно? — пристально глядя на меня, попросила Эльвира.
Мне казалось, что я и так говорил понятно. И если она в упор не хотела понимать, значит, не так я ей и нужен?
— Я просто хочу понять, — осторожно и тщательно подбирая слова, начал я. — Если судьба постоянно сталкивает нас вместе, мы ходим по зоопаркам, сидим вдвоём в кафе и ты знакомишь меня со своей мамой, то это, возможно, намёк на развитие более долгих и глубоких отношений. Но тогда зачем тебе лекции по одноразовому соблазнению кого-то там?
— Ты ревнуешь? — Вытаращившаяся Эльвира едва не проглотила соломинку от мохито.
— На это у меня нет прав.
— И всё-таки ты ревнуешь! О дьявольщина, какой же ты зануда, оказывается… Ладно, сейчас попробую всё объяснить по-хорошему. Короче! Мы живём в мире, где правят мужчины. Общеизвестно, что женщине труднее устроиться на работу. Нам стараются меньше платить. Нас увольняют тут же, как только на наше место появится претендент мужского пола, как только мы забеременеем или даже просто заболеем. Нам приходится вечно разрываться между бытом, семьёй и карьерой. А если ещё ты умеешь делать хоть что-то лучше мужа, так это вообще мрак, такого не простит ни он сам, ни его драгоценная мамочка! Поэтому мы, женщины, должны уметь выживать в самой жёсткой среде, и пикап — наше оружие. Оружие, не более. Может быть применено, может быть нет, но у любой женщины оно должно быть…
Она была во всём права. Я не сразу нашёлся, что ответить.
— А твоя мама об этом знает?
— Ещё бы. Более того, она записалась ещё до меня.
— У него подозрительное лицо, — продолжал давить я.
— Для вас, полицейских, все подозрительны!
— Что делать, ведь он сатир. Их преступный характер известен. Любого сатира, не отсидевшего в тюрьме хотя бы два срока, сородичи просто не уважают…
— Чтоб ты знал, этот профессор Зак Фигувамнакис — известнейшая личность! Умница, интеллектуал, интеллигент, ни разу не был замешан ни в одном скандале, и вся его биография чиста, как простынь ангела.
— А вот это стоило бы проверить, — буркнул я себе под нос, чувствуя, что по большому счёту разговор уже закончен и мне её не переубедить.
Мы ещё немного поболтали на нейтральные темы, но обоим было ясно, что свидание уже напрочь испорчено. Эльвира вежливо попрощалась и ушла, так и не допив свой мохито.
Я устало вернулся в гостиницу. Но в номере мне не сиделось, взбрело спуститься вниз, где на рецепции был один старый компьютер с подключённым Интернетом. Поисковик мгновенно выдал аж пятьсот двадцать результатов на имя профессора психологии и специалиста по женскому пикапу Зака Фигувамнакиса. Так, посмотрим-посмотрим… должно быть что-то горяченькое. Уверен, этот благообразный господин имеет кучу пятен различного происхождения на своей безупречной репутации. Каково же было моё удивление, когда после двух часов кропотливого поиска я не нашёл ничего мало-мальски значимого, к чему можно было бы придраться, и если уж не использовать как причину запрета его завтрашнего выступления, так хотя бы показать моей упёртой журналистке…
Отчаявшись, я выключил комп и пошёл бродить по ночной улице, обдумывая невесёлую ситуацию. Я погулял по центру, мрачно глядя на веселящуюся молодёжь, выписал штраф одинокому водителю-дальнобойщику, неправильно припарковавшему машину у главного городского фонтана. Хотя, по настоянию шефа, на такие непритязательные мелочи проще закрывать глаза, но сейчас мне надо было на ком-нибудь сорваться. Потом долго бродил без цели, пока ноги сами не привели меня к нашему участку. Окна горели, значит, Флевретти на месте.
Я поднялся по скрипучим ступеням и вошёл в отделение — сигнализация заголосила, но это никого здесь уже не беспокоило, наоборот, звучало для наших ушей как мелодичный звон колокольчиков небесного стада коров для их звёздного пастуха, поэтому мы её редко выключали. Зато я ещё раз убедился, что наш капрал практически не нуждается в сне, хотя работал он двадцать четыре часа в сутки. Причём отнюдь не из честолюбия, коего он, кажется, вообще был лишён. А просто потому, что участок постепенно заменил ему дом и бедолаге самому было проще ночевать на старом продавленном диване для посетителей в отделении, чем дважды тратить пятнадцать минут на дорогу до своей пятиэтажки и обратно, утром и вечером.
То есть он работал в две смены не потому, что такой уж трудяга, а, наоборот, потому, что был жуткий лентяй, — обычный парадокс. Когда он успевал встречаться с женщинами, о которых так много рассказывал, было загадкой и тайной. А может быть, и просто широко разрекламированной фантазией этого любителя женского пола, которую он выдавал за действительность. Поэтому я не сразу поверил и тому, о чём он мне живо разболтал, едва я вошёл.
— Привет, Ирджи! Представляешь, а мне сегодня пришёл конверт с деньгами. Прямо в почтовый ящик кинули. Обратного адреса нет и адресата тоже, только фраза «Среди роз один барбос», составленная из букв, вырезанных из газет. Круто, да? А ты что здесь делаешь?
— Просто так зашёл. — Я взял у него из рук конверт, который он достал из ящика стола и протянул мне. — Ну что могу сказать на первый взгляд… Не запечатано. Конверт старый, без марки, края обмахрились, долгое время валялся в кармане или сумке. Адресата нет, найти подателя по почерку не удастся. Кто-то склеил пошлый слоган. Зачем? Сами буквы вырезаны из дешёвой прессы, но шрифт не местных газет.
— Да? Здорово. Ты прям Шейлок с Лондонского Холма из того сериала.
— Я просто постоянно читаю три выходящие у нас газеты за завтраком. Да и без того их слепенький шрифт не так трудно запомнить, он обычной слюной размазывается.
— A-а, да, точно. Я тоже пробовал.
— «Среди роз один барбос». По-моему, именно это ты сказал на вокзале сегодня днём, когда мы встречали поезд с этим шарлатаном-психологом.
— Шарлатаном? — на всякий случай уточнил капрал.
— Да! Конечно, это ещё не доказано, но я…
— Так что мне теперь делать с этими деньгами? Пересчитай, сумма довольно крупная, я столько за год не получаю.
— Ну не знаю, вариант только один. Но ведь ты не согласишься, если я скажу «отдать на сохранение в полицию до выяснения обстоятельств»?
— Ещё бы я на такое согласился?! — искренне возмутился капрал, едва не подпрыгивая от негодования. — Может, это моя бабушка прислала! А из казённого счёта потом их уже никакими клещами не вытянешь.
— Ты же точно знаешь, что это не бабушка.
— Я-то да, а вот откуда ты это знаешь? Мог бы сделать вид, что веришь, хотя бы из соображений простого товарищества. И вообще, чего ты сюда припёрся? Вечер не задался?
Подумав секунду и махнув на всё рукой, я просто выложил ему все свои сомнения насчёт приезжего сатира. К моему изумлению, Флевретти не стал надо мной издеваться или глупо хихикать, частенько комментируя таким образом мои просьбы и приказы, а просто развернулся к монитору, с невероятной скоростью щёлкая кнопками по всем служебным базам данных.
— Ну что я могу тебе сказать, по обычным сетям его не пробить, — буквально через две минуты начал он. — Однако в отчётах таможни и речной полиции кое-что накопать можно. Итак, профессор Зак Фигувамнакис, он же Захендер Моргаунс, он же Зузу Али ибн Аазинян, он же Зигфрид 201614-й, так или иначе засветился в полицейских сводках почти каждого округа. Не только у нас, но и ещё в четырёх сопредельных странах.
— Я так и знал! За что его сажали?
— А вот тут, увы… ни за что. — Флевретти склонился над монитором, как охотничья собака, вынюхивающая след. — Представляешь, этот тип был неоднократно обвинён в фальшивомонетничестве, подделке акций и деловых бумаг, аферах на сексуальной почве, многожёнстве: у него целых шестнадцать браков, официально зарегистрированных за последние восемь лет. Из них шесть закончились разводом, но красавчик умудрялся отсудить себе половину имущества. Дважды приговаривался к пожизненным алиментам, и тем не менее засадить его за решётку не удалось ни разу. Последние шесть лет известен как лектор, переезжающий из города в город и проводящий мастер-классы по женскому пикапу. Налоговая бдит за ним во все глаза, но и она не может выявить никаких нарушений. Вот, собственно, и всё, что я смог тебе нарыть…
— То есть я прав: он преступник?
— Ирджи, — душевно обернулся ко мне капрал, — ну что ты взъелся на козлонога? Не пойман — не вор. Да и кто бы из нас, мужиков, не хотел кататься как сыр в масле за женский счёт?
— Я бы не хотел.
— Ты у нас уникальный. — Капрал повернулся ко мне спиной, давая понять, что, с его точки зрения, разговор окончен.
Я скрипнул зубами, сухо попросив его сделать распечатку всех файлов, касающихся профессора Фигувамнакиса, и подумал, что лучше мне подключить к этому делу Чунгачмунка. Краснокожий вождь имел более консервативные взгляды на подобные вопросы.
Поэтому мне осталось только дождаться тёплых страничек из принтера, поблагодарить Флевретти, попрощаться и уйти, не хлопая дверями. Он меня, кажется, даже не услышал, потому что отвернулся в угол и весь ушёл в какие-то свои подсчёты на калькуляторе. Наверное, высчитывал, за что и откуда ему всё-таки могли прийти деньги, по крайней мере легально. Подарок от забытой тётушки, перерасчёт в налоговой, наследство заокеанского дяди, возврат за перерасход горячей воды, которой он, как я понимаю, вообще не пользуется, случайная находка на улице, сделанная в сомнамбулическом состоянии, выигрыш в лотерею… да мало ли ещё что. В нашей системе дебета-кредита любой чёрт ногу сломит.
Идти куда-либо ещё было уже поздно, поэтому я просто вернулся в гостиницу. Придя в номер, вдруг почувствовал, какая свинцовая усталость навалилась на мои плечи, и рухнул не раздеваясь. Всю ночь мне снился один и тот же сон: профессор Фигувамнакис, держа меня за шиворот, целится мне в грудь из моего же табельного пистолета и гнусно хихикает. Я пытаюсь вырваться и убежать, а он увеличивается в размерах, становясь огромным и страшным. Я бегу от него по улице, а моя же Эльвира вместе с тёщей моего шефа почему-то ставят мне подножки и заламывают руки за спину. Проснулся в холодном поту от собственного крика, часа за три до обычного подъёма. Глотнул холодной минералки, пытался уснуть снова, но ничего не получилось. Идти на работу было ещё слишком рано, но на сотовом высветились три эсэмэс от капрала Флевретти, отправленные час назад: «Ирджи, я тут нарыл ещё кое-что». Вторая эсэмэс гласила: «Этот типус всё-таки сидел». Третья продолжала: «Его восемнадцать раз арестовывали. По всем обвинениям он должен был сидеть тридцать шесть лет, но всякий раз под давлением властей его выпускали на второй же день».
Теперь, в свете новой информации, мне нужно было сесть и серьёзно подумать. Заезжий месье пикапщик явно в чём-то серьёзно замешан, просто так у нас в тюрьму не сажают. То есть сажают, конечно, но ведь не так чтобы в стольких городах и округах сразу? Это было бы похоже на организованный заговор против одной конкретно взятой личности. А уж попав в тюрьму, выбраться оттуда очень и очень непросто. Наши власти, судьи, мэры, прокуроры, даже обычные комиссары полиции, безумно любят сажать всех подряд. Но чтобы они всей толпой вдруг резко делали всё для освобождения преступника на следующий же день — это нонсенс! Я всей шкурой чувствовал фальшь и явные должностные преступления…
Но с чего начать? У меня не было ни одной улики, как не было даже намёка со стороны шефа начать служебное расследование. А как я могу получить его распоряжение, если не имею на руках ничего, кроме распечаток полицейских отчётов? Я уж не говорю о том, что Базиликус, если узнает, как вынужденно отпускали этого нахального типа полицейские других городов, вообще запретит мне и на километр к нему приближаться! Главная задача моего начальника остаётся прежней — не парясь дослужить до пенсии. На совершённое преступление я ещё заставлю его раскрыть глаза, а вот на непонятно-гипотетическое — вряд ли…
Пожалуй, единственное, что мне стоит сделать, не вызывая ничьих подозрений, так это пойти на их курсы и вежливо пообщаться с профессором лично. А Чунгачмунк подстрахует меня от возможных провокаций со стороны разгневанных женщин. В том, что они будут (и женщины, и провокации), сомневаться не приходилось, раз речь идёт о пикапе — дамском оружии против мужчин. А тут ещё мало того что мужчина — полицейский лезет на запрещённую для его внимания лекцию…