Илане казалось, что об её участии в случившемся никто даже не догадывается. В тот вечер, когда мерзкая троица встретила её в школьном дворе, стоянка возле 7-й гимназии была почти пуста — ведь занятия давно закончились. Там стояли всего два наземных авто. И вроде бы, без водителей. А если в них кто-то и находился, то вряд ли он обратил внимание, сколько детей забирались в маленький автолёт — трое или четверо.
Илана успокоилась и теперь даже радовалась, что Снежана и её прихвостни решили разделаться с ней, спровадив бабушку Полли подальше. В результате получилось так, что это Илана разделалась со своими врагами, и хорошо, что это произошло в отсутствие бабушки. Та звонила каждый день и судя по голосу была в прекрасном настроении. Говорила, что Джон О'Кири уже почти выздоровел. Подробности она обещала рассказать, когда вернётся, а вернуться собиралась в воскресенье.
«Вот и хорошо, — думала Илана. — К тому времени уже вообще всё утрясётся».
В течение двух дней она была уверена, что никто её ни в чём не подозревает, но на третий день — в пятницу — поняла, что ошибается.
В пятницу у четвёртого класса был Божий Закон.
— А теперь мне кто-нибудь скажет, что говорил пророк Теодот о необходимости сознаваться в содеянном, — гнусаво пропел пастор Коул в конце опроса.
И устремил взгляд своих заплывших водянисто-голубых глаз на Илану. И она впервые встретила этот взгляд спокойно. Она поняла, что вопрос не случаен. Пастор Коул не видел, как она садилась в автолёт — он свернул на улицу Первопроходцев, едва покинув школьный двор, но он был единственным, кто в тот вечер видел Илану Стивенс в обществе «пострадавших». Знай он, кому суждено пострадать, он бы, наверное, вмешался. Лицемерная сволочь! Оставил её одну против троих, а теперь, заподозрив, что она причастна к случившемуся, пытается вывести её на чистую воду.
Не дожидаясь, когда пастор назовёт её имя, Илана подняла руку. Он явно удивился, но кивнул.
— Пророк Теодот сказал: «Всегда следует признаваться в содеянном, и чем раньше это сделаешь, тем лучше. Ведь утаивание правды — худшая разновидность лжи, и как одна ложь влечёт за собой другую, ещё большую, так сокрытый дурной поступок влечёт за собой ещё худший и порой ведёт к преступлению».
— Верно, — промолвил пастор.
— Господин учитель, можно задать вопрос?
Теперь уже не только Коул Джефферсон, но и все одноклассники смотрели на Илану с недоумением. К пастору следовало обращаться «святой отец». Только так и больше никак.
— Кто-нибудь из пророков говорил о том, что зрелый муж обязан защитить ребёнка, если тот попал в беду?
— Об это говорили многие отцы церкви, — улыбаясь одними губами, ответил пастор. — Мы ещё обратимся к этой теме, но сегодня у нас другой разговор.
На субботнюю исповедь Илана не пошла, но когда школьная часовня опустела, тихонько пробралась туда, чтобы в очередной раз полюбоваться статуей ангела.
— Что ты здесь делаешь, дитя моё?
Голос пастора заставил Илану вздрогнуть — она была уверена, что Коул Джефферсон отправился на службу в церковь Святой Бригитты. Почему он вернулся в часовню? Он что — следит за ней?
— Я смотрю на статую, господин учитель, — с вызовом ответила Илана. — Этот ангел очень красив. Наверное, скульптору позировал красивый мальчик. Я бы очень хотела с таким дружить.
— Неподобающие речи для святого места, — нахмурился пастор.
— Я всего лишь говорю то, что думаю, господин учитель. Разве вы не твердите нам каждую неделю, что надо говорить правду?
— А разве ты забыла, как ко мне положено обращаться?
— Нет, не забыла. У меня прекрасная память, господин учитель. Считается, что она у меня нечеловеческая. Разве может дочь дьявола называть вас отцом, да ещё святым?
— Ты сама не знаешь, что говоришь, дитя моё, — пастор перестал хмуриться и надел маску терпеливого, доброго наставника. — Твоя душа в смятении. Ты сегодня пропустила исповедь, но я готов выслушать тебя сейчас.
— Я не хочу исповедываться.
— Разве тебе не в чем покаяться? Нечего рассказать мне? Грехи, которые мы скрываем, ложатся на наши души тяжким камнем…
— Я не буду перед вами исповедываться, господин Джефферсон. Мне действительно есть что скрывать, но если мне станет совсем паршиво, я поговорю с кем-нибудь их своих друзей. А от Бога всё равно ничего не утаишь — вы же сами так говорили. Я больше не буду перед вами исповедываться и ходить на ваши службы. Насколько я знаю, из школы меня за это выгнать не могут. Задания по вашему предмету я выполняла и буду выполнять, а если вы будете ставить мне двойки, бабушка потребует, чтобы я сдавала Божий Закон перед комиссией из Министерства. Я даже буду этому рада. Пусть услышат, как я хорошо отвечаю. Гораздо лучше, чем безмозглые дети Адама и Евы, которым вы ставите пятёрки. Я не знаю, каким должен быть человек, который служит Богу, но я точно знаю, что он не должен быть таким, как вы.
— Я надеюсь, ты всё же одумаешься, Илана Стивенс, — немного помолчав, промолвил пастор Коул. — Я прощаю тебе твою дерзость, которая является одним из проявлений обыкновенной детской глупости. Да пребудет с тобой Всевышний…
— Если он и пребудет со мной, то независимо от ваших пожеланий!
Илана выбежала из школы с сильно бьющимся сердцем. Ещё несколько дней назад она и представить себе не могла, что посмеет так разговаривать со взрослым человеком, тем более со священником. Больше она не боялась пастора Коула. Ничего он ей не сделает. Ни он, ни кто-либо другой. Больше она не позволит над собой издеваться. Никому! Ей вдруг вспомнилось, с каким трудом её удерживали Адольф и Роберт, когда она кинулась на Снежану. Ещё немного — и она бы вырвалась. И Снежане бы здорово досталось. Но тут вмешался пастор Коул… Илана остановилась и внимательно посмотрела на свои руки — тонкие, белые, с узкими ладонями и длинными пальцами. Неужели она стала не только красивее, но и гораздо сильнее, чем раньше? Недавно она разбила бронированный грузовик. Как ей это удалось, Илана не знала, но она знала, что это сделала именно она. А в Лабиринте… Она открыла окно в зазеркальный мир, и тот, кто оттуда явился, помог ей… Стоп! Ещё неизвестно, явился он оттуда или вошёл в Лабиринт так же, как и она. И возможно, не только перед ней открывались магические двери. Ведь если верить слухам, кое-кто из этого проклятого Лабиринта не вернулся. Дьявольское место… Место, где ей помогли одолеть врагов. Девочка невольно поёжилась, вспомнив чёрта, которого она однажды вызвала в «магической» ледышке Марго Аффенштайн.
По дороге домой Илана свернула к «часовне». Ветхий дом ответил на её стук виноватым молчанием. Да когда же они все вернутся? Ладно хоть, бабушка завтра приедет. Оказывается, её племянник всё-таки болел… Странное совпадение. Хорошо, что с ним уже всё в порядке, а главное — что всё в порядке с бабушкой. И скоро она будет дома.
Эта ночь была для Иланы сплошным кошмаром. Она никак не могла выбраться из Лабиринта, и в какой бы коридор она ни сворачивала, её всюду преследовала похоронная процессия. Впереди с букетом белых лилий шла высокая женщина, одетая в чёрные шелка и бархат. На ней была античная маска — идеально-правильное красивое лицо, совершенно бесстрастное и потому особенно жуткое. В конце концов похоронная процессия окружила Илану, словно хоровод. Люди с пёсьими головами несли на плечах хрустальные саркофаги — судя по размерам, детские. Кто в них лежал, Илана не видела, потому что все гробы были заполнены мерцающим туманом. Да она и не хотела видеть, кто в них. Однако туман стал рассеиваться, и уже можно было разглядеть застывшие в саркофагах детские тела. Илана похолодела, узнав в одном из мертвецов Таддеуша Бельски. Следом за ним несли гроб, в котором покоилось тело темноволосого мальчика. Возглавлявшая процессию женщина неожиданно скинула маску, и Илана увидела лицо королевы Изабеллы. Не узнать её было трудно. Королева достаточно часто появлялась на экранах — неизменно красивая и элегантная, всегда с одинаковой улыбкой на безжизненном лице. Илане показалось, что королева хочет с ней заговорить. Хочет и не может. Прекрасное бледное лицо исказила судорога, а в Лабиринт неожиданно ворвался снежный вихрь. Всё вокруг побелело, замерцало серебряными искрами. Илана с удивлением обнаружила, что она стоит посреди заснеженной равнины, а над головой у неё кружат огромные белые птицы… Или какие-то крылатые чудовища? Сейчас они на неё набросятся! Илана, задыхаясь, бежала сквозь пургу, пока не наткнулась на куст белых лилий, так странно смотревшийся в этой снежной пустыне. Приглядевшись, девочка увидела, что лилии оплетают воткнутый в сугроб меч. Он сиял так, словно был выточен из алмаза. Это сияние становилось всё ярче и ярче. Илана зажмурилась. А когда открыла глаза, всё опять изменилось. Яркое солнце хозяйничало в спальне, вытеснив тени почти из всех углов. За стеной бубнил телевизор. Запах оладий заставил Илану проснуться окончательно. Кубарем скатившись с кровати, она кинулась на кухню.
— Наконец-то она встала… Ой! Отпусти меня, убоище! Бедные мои старые косточки… Руки прочь от оладий! Марш умываться, а потом за стол. Я вижу, в холодильнике почти не убавилось. Небось, сидела на одном мороженом? Боже! Да от неё один скелет остался! И откуда только такая силища? Я попросила госпожу Ирвин присматривать за тобой и, если что, позвонить мне… Она хоть заходила?
— Пару раз заходила и каждый день звонила. Не стоило её вообще беспокоить. Я же не маленькая…
За завтраком бабушка рассказала о своей поездке, которую считала весьма удачной.
— Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Не заболей Джон, так когда бы мы ещё увиделись…Слава богу, ничего страшного с ним не случилось. Пневмония. У него с детства слабые лёгкие… Джон и Элли — просто прелесть! Такие деликатные люди. Сказали, что не посылали мне ни сообщения, ни билета. Вообще замяли этот разговор. Думаю, они просто не хотели, чтобы я им деньги отдавала — они же знают, что мы живём гораздо хуже их…
— Бабушка, а я сильно изменилась?
— Ты постоянно меняешься, — засмеялась бабушка. — Ты же растёшь…
— Нет, я имею в виду за эти дни, пока тебя не было.
— Ещё худее стала. Ты хоть что-нибудь готовила? Или всё бананы с мороженым…
— Ну бабуля! Тебе вечно кажется, что я похудела. Я о другом.
— По-моему, ты здорово повзрослела, детка, — сказала бабушка после небольшой паузы, в течение которой задумчиво разглядывала Илану сквозь толстые стёкла очков. — Наверное, иногда даже полезно ненадолго расстаться, хотя бы на несколько дней. Потом сразу бросается в глаза то, чего раньше не замечал.
— А я… Я за эти дни стала красивей?
— Да ты хорошеешь день ото дня…
— Я имею в виду те дни, когда тебя не было!
— Да что с тобой, деточка? — бабушка смотрела на Илану с недоумением. — Ты прямо как звезда шоу-бизнеса, которая сделала пластическую операцию и допытывается у подруги, на сколько лет помолодела. Ты сегодня какая-то странная… Илана, дорогая, что тут без меня произошло?
— Ничего. Просто я недавно посмотрелась в зеркало и… И мне показалось, что я вижу не себя, а какой-то зеркальный призрак…
— Господь с тобой! — перекрестилась бабушка.
— Я стала смотреться в другие зеркала. И везде видела одно и то же. И никто не говорит мне, что я изменилась в одночасье, словно меня заколдовали… Значит, я уже давно такая? Я ведь уже давно не уродина, правда?
— Илана, детка, для меня ты никогда не была уродиной. И я всегда тебе говорила, что ты хорошеешь не по дням, а по часам.
«Я считала, что ты просто меня утешаешь, — подумала Илана. — Я тебе не верила. И боялась зеркал. Пробегала мимо них, как кошка мимо псарни…»
Больше всего её удивляли одноклассники. Почему они до сих пор её дразнят и твердят, что она уродина? Возможно, потому, что слишком привыкли её таковой считать. Насмешки над Иланой Стивенс давно уже стали такой же неотъемлемой частью их жизни, как и необходимость ходить в школу. Да, они видят её каждый день, а когда видишь человека ежедневно, перемены, которые с ним происходят, заметить трудно. Но всё равно наступает момент, когда не замечать очевидное становится просто невозможно. Наверное, это был тот момент, когда Таддеуш Бельски заступился за Илану в школьном вестибюле и пригляделся к ней получше. А вслед за ним и все остальные. И они возненавидели её ещё сильнее — за то, что она уже не была тем, за кого они её привыкли держать. Кокон уродства, в который Илану рядили окружающие, ломался всё быстрее и быстрее, осыпаясь у них на глазах. Именно поэтому её травили всё с большим и большим ожесточением. Её ещё никогда так часто не обзывали уродиной, как последние полгода. Илана вспомнила, с какой ненавистью выкрикивала это слово Снежана Грундер. Она повторяла его как заклинание, словно стремясь убедить Илану в её уродстве. И её, и всех вокруг. Она прекрасно поняла, что означал взгляд, который устремил на Илану Таддеуш Бельски тогда, в конце зимы. Взгляд, пробивший первую брешь в том коконе уродства, к которому Илана так привыкла, что уже и не надеялась от него избавиться. Снежана сразу всё поняла. «Снежная принцесса», одна из первых красавиц школы испугалась, что может лишиться своего титула, а главное — своего прекрасного принца. Что ж… Как знать, как знать. Илана улыбнулась. Бабушка права — за эти дни она действительно очень повзрослела. Она наконец поняла, кто был её главным врагом. Кто так долго мешал ей избавиться от проклятия уродства. Она уже давно могла стряхнуть этот омерзительный кокон. Если бы не боялась зеркал. Если бы не боялась своего отражения — своего собственного «я», которое и было её злейшим врагом. Одолев его, а точнее помирившись с ним, она избавилась от страха. Больше она не будет бояться. Никого. Хорошо, что судьба занесла её в этот жуткий Лабиринт. Магические зеркала иногда лгут. А иногда показывают правду. И не просто показывают, а заставляют её увидеть.
— Ну вот, теперь она уснула с открытыми глазами.
— Что? — встрепенулась Илана. — Ты что-то спросила? Извини, бабуля, я задумалась.
— Надеюсь, ты тут допоздна не гуляла?
— Нет. А что?
— А то, что мальчик опять пропал. Утром передали. Что ж это такое творится! Сколько за последние годы детей пропало! А ещё тут про твою одноклассницу какие-то ужасы передают. Про дочку Отто Грундера. То ли она на своём антиграве в королевский дворец врезалась… То ли в Лабиринт зашла, а на неё там какие-то чудовища набросились. Говорят, это ещё во вторник вечером случилось. Расскажи-ка мне поподробнее.
— Да я и сама ничего толком не знаю, — пожала плечами Илана. — А болтают разное.
— А что в школе-то говорят?
— Что она действительно побывала в Лабиринте, но вышла оттуда уже не она… — Илана сделала страшное лицо. — Оттуда вышел зеркальный призрак. Он убил Снежану и вселился в её тело. Так что, бабуля, придётся мне теперь учиться в одном классе с демоном из зазеркалья…
— Перестань-ка ты лучше болтать чего не следует! Разве так шутят?
— Господи, бабуля, да лучше с демонами и троллями учиться, чем с такими, как эта Грундер. Ничего с ней страшного не случилось. Просто её собака покусала. Её же собственная. Представляешь, какой надо быть дрянью, чтобы тебя покусала твоя собственная собака! И хватит о ней. Знаешь, бабуля, мне хочется большое зеркало. В мою комнату. Они же недорого стоят. Можно какое-нибудь попроще, не обязательно в красивой раме…
— Теперь ты целыми днями будешь перед зеркалом вертеться?
— Не целыми, но буду. И вертеться, и прыгать. Я буду перед ним танцевать. Я ведь давно уже занимаюсь — по телевизору. На втором канале есть программа «Балетная школа». Она три раза в неделю.
— Да слышу я, как ты там скачешь…
— Теперь буду скакать перед зеркалом. А то даже толком не знаю, как у меня получается.
— Ну а как у тебя в школе? — осторожно спросила бабушка. — Всё спокойно?
— Всё нормально, бабуля. Не волнуйся. У меня всё будет хорошо.