— Я должна найти его и поговорить с ним прямо сейчас, — воскликнула Риченда, стремительно вставая.
Азим усмехнулся и схватил ее за запястье, отрицательно качая головой.
— Нет, не сейчас, малышка. Пока что ему ничего не угрожает. Ты ведь говорила мне, что на сегодняшнее утро у него не назначено никаких аудиенций, а я не осмелюсь слишком задерживаться здесь. Давай уж сначала закончим дело, по которому я официально сюда явился. Я уверен, ты действительно хочешь купить те свитки, которые я принес, не так ли?
— Да, да… конечно.
Освободившись от внутреннего напряжения тем способом, которому когда-то научил ее Азим, Риченда снова села и придерживала черную сумку Азима, пока тот доставал из нее с полдюжины футляров со свитками; некоторые из них были настолько длинными, что Азим с трудом извлек их наружу.
— Прежде всего, мне не удалось раздобыть те копии, о которых ты меня просила, — сказал Азим. — Но я пока что не теряю надежды. Во всех известных мне архивах удивительно мало документов о святом Камбере, даже в нашем собственном архиве, а отыскать записи о его канонизации, пожалуй, вообще невозможно.
— Но что же тогда ты нашел?
— Ну, вот это, пожалуй, наиболее интересное, — сказал он, протягивая ей футляр, который на вид был самым потрепанным и вытершимся из всех. — Это отчет о заседаниях Совета в Рамосе — он очень сильно поврежден и запачкан, и скорее всего был неполным, но, возможно, окажется полезным. Одному господу известно, как он попал в архив в Джелларе, особенно если учесть отношение наших предшественников михайлинцев к церковной иерархии, в те времена.
Риченда изучила пометки на внешней стороне свитка.
— Ну, мне от этого, пожалуй, радости немного, но Арилан будет в восторге, — сказала она. — И Дункан тоже. — Она передала свиток Росане. — И ничего такого, что непосредственно касалось бы Камбера?
Азим подал ей следующий футляр.
— О нем — нет, но есть кое-что о его детях, — ответил он. — Вот это — счет, по которому уплачено каменщикам за работу, произведенную в некоей церкви… подписан сыном Камбера Джоремом, он был рыцарем-михайлинцем и священником. Однако дата, как видишь, относится к дням правления короля Райса-Майкла Халдейна, то есть это уже минимум пятнадцать лет после предполагаемой смерти Камбера. Но что делает этот документ интересным, так это то, что здесь сохранились остатки воска печати… похоже, кроме собственно счета тут было еще какое-то сообщение, тайное. Возможно, то, что строили эти каменщики, было чем-то особенным.
— Вроде усыпальницы для захоронения останков Камбера? — предположила Риченда, задумчиво приподняв брови.
— Да, мне тоже пришла в голову эта мысль, — сухо ответил Азим. — Но я не сумел прочесть что-либо в этой печати. Может быть, тебе повезет больше.
— А еще что тут есть? — спросила Риченда, когда Азим передал ей оставшиеся свитки.
— Кое-какие стихи… я думаю, они могут тебе понравиться, и еще текст, который может быть частью древнего учения Целителей. Зная, что у твоего Аларика есть лекарский дар, я подумал, что тебя это в особенности заинтересует. Это может быть даже текст гавриилитов — хотя предупреждаю тебя, они обожали упрятывать смысл в своих текстах, так что там бывает как минимум два уровня двойных значений. Ну, вы вдвоем можете поразвлечься летом, разгадывая их загадки. И наконец, — он протянул Риченде тонкую стопку обычных писем, — это тебе официальные послания от Ройхаса и от управляющих твоих имений в Анделоне. Весенние посадки прошли отлично, так мне говорили, но они хотят получить инструкции относительно необходимого ремонта крыши в Эль-Хаите.
— Эль-Хаит… — Риченда улыбнулась и положила письма на диван рядом с собой, чтобы прочитать их позже. — Ах, если бы я могла перенести озеро оттуда к нам, в Ремут, хотя бы на лето… В такую жару, как нынче, искушение изменить погоду становится таким сильным, что ему почти невозможно сопротивляться!
Азим закрыл свою сумку и встал, усмехаясь.
— Если бы я мог подумать, что это настоящее искушение, я бы, пожалуй, выбранил тебя как следует, как это делала твоя матушка, когда ты была ребенком, — сказал он мягко. — Но я знаю, что ты настоящая моя ученица… и ты, Росана, тоже, — добавил он, нежно гладя девушку по щеке кончиками пальцев; его взгляд смягчился, в нем засветилась искренняя любовь к обеим этим женщинам. — Но теперь мне пора уходить. Подумай хорошенько, как ты можешь пустить в дело то, что я сказал тебе, Риченда. Расстроить планы Торента, наверное, не так уж и сложно, но мы пока что не знаем, насколько вовлечена в них Мораг, а она очень сильна. Так что будь поосторожней.
— Всенепременно, наставник, — пообещала Риченда, склоняясь к руке Азима и целуя ее; вслед за Ричендой руку учителя поцеловала и другая его ученица, Росана.
После этого он вышел из дамской гостиной, снова превратившись в робкого и неуверенного в себе разносчика Людольфуса; Конал, ожидавший неподалеку от двери, повел Людольфуса обратно во двор замка, и по пути замечал легкое недоумение в глазах тех, кто встречался им в длинном коридоре, — им казалось странным присутствие в Ремуте разносчика-мавра, хотя то, что рядом шел Конал, успокаивало придворных, полагавших, что принц, надо думать, знает, в чем тут дело, а значит, все в порядке.
Когда они уже дошли почти до самого выхода во двор, они столкнулись с молодым священником, спешившим в том же направлении, — священник был слишком сосредоточен на своем требнике, который он перелистывал на ходу, и не замечал Людольфуса и Конала, пока не налетел на них. Стремясь поймать книгу и не дать ей упасть на пол, Азим, задев руку священника, инстинктивно коснулся и его ума, — и с изумлением обнаружил, что перед ним — капеллан королевы Джеханы!
Он не смог устоять перед искушением. Удержав связь еще на мгновение, хотя мимолетный физический контакт уже прервался, Азим он быстро заглянул в глубины сознания священника, обшарив все, до самого дна, — и кое-что вложив туда. Священник пошатнулся, и, прижав книгу к груди, торопливо пробормотал слова благодарности, и тут же поспешил дальше, через двор, — он уже опаздывал в церковь.
Мастер Дерини тут же выбросил его из головы, поскольку они с Коналом тоже вышли уже во двор.
Конал не отходил от Азима не на шаг, держась вполне вежливо, но не стремясь к разговорам, — он следил за разносчиком, пока тот не взгромоздился на свою тускло-гнедую кобылу и не пустил ее неторопливой рысью к арке центральных ворот, ведя за собой в поводу мула с грузом. Но даже тогда принц не отвел от него глаз; он и его оруженосец смотрели вслед лошади до тех пор, пока она не скрылась за поворотом дороги, желая убедиться, что мавр и в самом деле уехал наконец; оруженосец терпеливо ждал, держа в поводу уже оседланных лошадей для Конала и для себя.
Азим, захоти только он, с легкостью мог бы отвести им глаза и они бы увидели, что он едет совсем в другую сторону, — но он все равно был уже готов покинуть Ремут, так что не стал беспокоиться из-за этого. Пусть себе молодой Халдейн играет в ревностного стража женщин, оставленных ему на попечение отцом; ему вскоре могут предстоять куда более серьезные испытания, если подозрения Азима в отношении Махаэля окажутся достаточно справедливыми.
Азим направился вдоль реки на юг, к месту встречи, назначенной на поздний вечер этого же дня, — его должно было ожидать транспортное средство, более соответствующее его общественному положению; одна из галер его ордена, шедшая из Кхартата, хотя и под флагом Фианны, поднятым на время плавания в водах Гвиннеда. По пути Азим думал о той задаче, которую он возложил на Риченду, сожалея, что Риченде придется справляться практически в одиночку, но ничуть не сомневаясь, что его ученица способна разобраться с этой ситуацией.
Но он намеревался внимательно следить за ходом событий. Тут дело было не только в том, что на карту была поставлена фамильная честь; немаловажным являлся тот факт, что в Гвиннеде постепенно восстанавливалось доброе имя Дерини. Не в первый раз Азим задумался о том, как странно подобрались силы в Ремуте именно сейчас, когда Келсон, Морган, Дункан и молодой Мак-Ардри находились в отъезде.
Риченда, само собой, будет стоять твердо, как скала, — именно так, как он учил и тренировал ее; это безупречное растение в саду простых трав, обычных человеческих существ. Такова же и Росана. Арилан, пожалуй, становится по-настоящему зрелым и глубоким мастером, хотя иной раз и несерьезен и слишком суетлив. И Нигель… да, конечно, он пока что непонятен в том, что касается вложенного в него потенциала Халдейнов, однако он по крайней мере человек очень умный, осторожный и уравновешенный. Вместе они должны без труда уравновесить силу Мораг, если она будет единственной Дерини, с которой им придется иметь дело.
Конечно, он не должен полностью сбрасывать со счетов Джехану — хотя ее сила Дерини была под еще большим вопросом, нежели сила Халдейнов в Нигеле, по правде говоря, — но Азим, несмотря на то, что только что позволил себе удовольствие заглянуть в ум ее молодого личного капеллана, сомневался, что Джехана могла сильно измениться за последние годы, проведенные в уединении. Однако теперь, направляя кобылу на тропинку, тянущуюся вдоль берега реки, Азим обнаружил, что его мысли вернулись к давним годам, и он сожалеет, что не проводил тогда, в молодости, побольше времени в Бремагне. Ведь если бы в те времена он почаще встречался с Джеханой и заставил бы ее увидеть, кто она есть на самом деле, и научил бы ее управлять собственной силой, — сейчас это избавило бы их от многих проблем.
Однако он вовсе не намеревался предаваться игре в «а что было бы, если…» Такая игра для представителей его расы была одновременно и соблазнительной, и бессмысленной, ведь она не могла принести плодов. Поэтому он стал думать о новой головоломке, которой его главный наставник раздразнил умы во время их последней встречи в Джелларе. Рокайль сказал, что это любимая задачка Сулиена, адепта Р'Кассана, однако Азим был совершенно убежден в том, что Рокайль сам ее придумал… такая головоломка отнюдь не превышала способности и возможности Рокайля. Однако головоломка и в самом деле была блестящей…
И Азим с удовольствием предался лингвистическим упражнениям, негромко насвистывая при этом, к немалому удовольствию его кобылы и топочущего следом мула.
В это самое время один из объектов его недавних размышлений — но только один, — стоял, преклонив колена и спрятав лицо в ладонях, в боковой часовне базилики крепости Ремут.
Джехана после потрясшей ее встречи с Ричендой не в состоянии была встретиться с сестрой Сесиль, а потому и не стала ее искать. Сейчас вокруг королевы несколько из недавно прибывших в Ремут сестер монастыря святой Бригитты также опустились на колени на низенькие скамейки, установленные ровными рядами в маленькой часовне; но для сестер это была первая сегодняшняя месса, а для королевы Джеханы — вторая. Отец Амброз, в алых ризах в честь дня великомученицы, стоя перед алтарем, читал входную.
— Scio cui credidi, et certus sum, quia potens est depositum meam servare in ilium diem, justus judez… Я знаю, в кого я верую, и я уверен, что Он способен укрепить то, что возложено на меня в этот день, и будет справедливым судьей…
Входная была из поминовения святого апостола Павла — не из самых любимых Джеханой; и, поскольку сегодня королева ее уже слышала, она не стала сопротивляться ходу своих мыслей и позволила себе подумать о недавней стычке с Ричендой.
Как вообще она могла не заметить, что эта рыжеволосая Дерини сидела там, в гостиной? И как вообще может быть такое, что явно религиозная Росана тоже оказалась Дерини, — как она могла посвятить себя служению богу, ведь тем самым она налагала на себя проклятие, потому что отлично знала — ее род несет в себе зло, и зло живет в ней самой…
Дочитав Славу и Господи помилуй, отец Амброз уже открывал свой апостол, чтобы начать читать первый текст; он немного замешкался, переворачивая жесткие негнущиеся страницы.
— Dominus vobiscum.
— Et cum spiritu tuo, — машинально откликнулась Джехана вместе со всеми остальными.
— Sequentia sancti Evangelii. In dies illis: Saulus ad huс spirans minarum, et caedis in discipulos Domini… Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику; и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих этому учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим…
Джехана, совершенно машинально переводя латынь, на которой звучал текст, внезапно осознала, что это не тот отрывок, который читался утром; это вообще было не «Послание к Галатам», а глава из «Деяний апостолов».
— Et cum iter faceret, contiget, ut appropinquaret damasco: et subito citcumfulsit eum lux de caelo… Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня?
Джехана в ужасе зажала уши ладонями. Что такое говорит отец Амброз?! То, что он читал, относилось к обращению святого Павла, а вовсе не к сегодняшнему поминовению! Как он мог совершить такую чудовищную ошибку?!
Но часть ее ума уже рассматривала возможность высшего вмешательства в то, что делал священник, и, возможно, почему это произошло… пусть даже остается непонятным, как это могло быть. И пока королева тщетно пыталась избавиться от невыносимых слов, пока она, не желая ни слышать отца Амброза, ни видеть его, встряхивала головой, крепко зажмурив глаза, ее память вместо отца Амброза в алых ризах рисовала другую фигуру, в серой сутане с капюшоном… эта сутана скрывала под собой красную одежду мученика иного рода…
«Нет! Этого не может быть!»
Она приложила все силы, она вообще не желала слышать о давно опозоренном святом, который поставил своей целью поддерживать благосостояние проклятой расы Дерини, — его расы… но откуда-то Джехана знала, что это именно он… он, казалось, протягивал к ней руки, он взывал к ней в видении, возникшем против воли королевы в ее измученном уме.
— Савл, Савл, что ты гонишь Меня?
Запертая в клетке своего ума, Джехана ощущала, что не к Савлу обращено обвинение, а к ней самой… и не Христос взывает с небес, а ужасный, пугающий еретик Дерини, святой Камбер! И она не в силах была ни отвернуться, ни отогнать его, она могла только слушать, а он, казалось, протянул руку и коснулся ее лба…
— Джехана… почему ты гонишь меня?..
И голос отца Амброза, продолжавшего невозмутимо читать то, что относилось к ней и только к ней, плыл в воздухе над Джеханой, все усиливая и усиливая ее страх…
— Et tremens, ас stupens, dixit: Domine, quid me vis facere?.. И он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать?
И Господь сказал ему: Встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно делать…
Глава XII
Ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня.[13]
— О, извини, я немного опоздал, — сказал Конал, когда он и его оруженосец выехали на небольшую лесную поляну, не слишком далеко от городской стены. — Ты получил ту записку, что я послал вчера? Да, конечно, получил. Похоже, мы весьма своевременно предугадали намерения твоего отца.
Тирцель Кларонский с беспечным видом подошел поближе и небрежно погладил по гриве коня оруженосца, глядя при этом прямо в глаза юноши.
— Давай-ка, сходи с лошадки, юный Джован, да отдохни немного, — приказал он, и тут же опытной рукой подхватил юношу под локоть, поскольку тот едва не вывалился из седла, уже почти заснув.
Конал тоже спешился и занялся обеими лошадьми, пустив их пастись в поросли молодого орешника, уже вставшие на другой стороне недавно расчищенной поляны. Тирцель отвел едва перебирающего ногами Джована в тень, к огромной старой березе, и уложил его там на траву, — впрочем, не столько уложил, сколько не дал свалиться со всего маху. К тому моменту, когда Конал вернулся с другой стороны поляны, молодой оруженосец уже безмятежно посапывал. Тирцель с довольным видом потер руки и удовлетворенно вздохнул, поднимаясь навстречу Коналу и внимательно глядя на него.