— Спасибо Господу хотя бы за это! — прошептала Кэйтрин в сложенные ладони, поднесенные к губам, а потом снова посмотрела на Дугала. — А мой сын?
Дугал нервно сглотнул, будучи уверен, что обстоятельства смерти сына потрясут Кэйтрин куда сильнее, чем обстоятельства смерти супруга. Но в его сердце не было ни капли сочувствия к Ителу.
— Две недели назад, в Талакаре, принц Ител был взят в плен, — сказал он. — В тот же день его и барона Брайса Трурилла судили, приговорили к смерти и казнили за их преступления.
— Казнили… как? — едва слышно спросила Кэйтрин.
— Они были повешены.
Дугал не видел ни малейшего способа как-то смягчить это известие, и он не мог как-то подготовить Кэйтрин ко всей его жестокости. И Кэйтрин обмякла в кресле, едва не потеряв сознание, а Джедаил склонился над ней, пытаясь как-то утешить, хотя и сам был бледен от ужаса — ведь если наследного принца Итела казнили подобным образом, то что ждет его самого, следующего в линии наследования?
— Я… я не настаиваю на других подробностях, — пробормотала наконец Кэйтрин, к которой отчасти вернулось самообладание. Он жестом дала Дугалу понять, что он может продолжить чтение, а сама взяла Джедаила за руку и отвернулась к окну, глядя на светлое небо полными слез глазами.
— «Третье», — произнес Дугал, снова разворачивая свиток. — «После клятвы в том, что она никогда больше не посягнет на права законного сюзерена Меары, будь то именованный король Келсон Гвиннедский или его наследники, леди Кэйтрин будет позволено удалиться в монастырь, избранный для нее его величеством, и жить там до конца ее земных дней, в покаянии и молитвах о душах тех, кто погиб в результате ее бунта».
— Это весьма великодушно, миледи, — пробормотал Джедаил, из глаз которого тоже лились слезы. Он вытер их дрожащей рукой. — Дугал, а со мной что будет?
— «Четвертое», — прочитал в ответ Дугал, не осмеливаясь посмотреть на молодого епископа. — «Касательно Джедаила Меарского, племянника леди Кэйтрин и бывшего епископа Ратаркина: поскольку он является изменником как светское лицо и как духовное, и поскольку его величество не намерен допустить, чтобы оставалась возможность нового бунта в Меаре, центром которого может стать названный епископ, как наследник леди Кэйтрин, Джедаил Меарский должен быть лишен жизни».
С губ Джедаила сорвался короткий стон, и он покачнулся, стоя на коленях, и стал еще бледнее. Кэйтрин охнула и нервно обхватила его за плечи. Но прежде чем кто-либо из присутствующих успел произнести хоть слово, Дугал, откашлявшись, продолжил чтение:
— «Однако, поскольку названный Джедаил издревле ведет свой род от принцев Меары, и по крови является принцем, а по сану — епископом, король Келсон Гвиннедский милостиво сообщает, что Джедаил будет подвергнут почетной казни и умрет от меча, в отсутствие зрителей, и будет торжественно похоронен рядом со своими родными здесь, в Лаасе».
Дугал украдкой глянул на ошеломленного Джедаила, стараясь не встречаться с ним глазами, потом посмотрел на других служителей бога, и вернулся к свитку.
— «Пятое. После определения меры светской виновности епископ Креода и все прочие священники-отступники, кто так или иначе связан с бунтом в Меаре, будут отвечать перед церковным судом, который созовут архиепископы Браден и Кардиель, король Гвиннеда вынесет свой приговор в соответствии с решением этого суда». — Дугал снова отпустил край свитка, позволив ему свернуться, и обвел взглядом всех присутствующих. — Король не намерен ни в чем отступать от этого решения.
Затем последовало несколько тревожных минут, когда Дугал кратко повторил содержание послание и уточнил ряд упомянутых в нем терминов, — и вот наконец Кэйтрин встала, пошатываясь, давая понять, что аудиенция подошла к концу.
— Дугал, передай своему королю, что его послание составлено грубо, но мы обдумаем все и к полудню дадим ответ.
— Да, сударыня, я передам ему, — негромко сказал Дугал, отвешивая вежливый поклон.
— Спасибо. И… Дугал…
— Да, сударыня?
Тяжело сглотнув, Кэйтрин жестом приказала Джедаилу и всем остальным епископам отойди подальше и, подозвав Дугала, увела его к оконной амбразуре. Солнечные лучи, падавшие в окно, осветили и позолотили медные волосы Дугала, заплетенные в косу, и казалось, что на голове юноши — золотой шлем… Дугал смущенно смотрел на Кэйтрин, и вдруг его глаза расширились от изумления: женщина достала из рукава маленький кинжал.
— Ты ведь не вооружен, Дугал, правда? — мягко произнесла Кэйтрин, видя опасение Дугала.
— Да, миледи. Я пришел сюда как посланец короля, честь честью, чтобы говорить с благородной леди, — потому что только благородная леди могла выйти замуж за моего дядю и родить ему детей, в которых текла кровь Мак-Ардри.
Фыркнув, Кэйтрин изобразила кривую улыбку.
— Храбрые слова, племянник, хотя я могу убить тебя вот тут, на этом месте… и, возможно, убью, — за то, что ты сделал со мной и моими близкими. Но ты прав: он был бесконечно честным и добрым человеком, твой дядя Сикард. Если бы я позволила нашим детям носить его имя вместо моего, все могло обернуться совсем по-другому.
— Да, миледи.
— Он действительно был хорошим и добрым человеком, Дугал, — повторила Кэйтрин. — А поскольку за последние недели я много слышала о твоих доблестных подвигах, я не раз думала, как могли бы повернуться дела, если бы твоим отцом был он, а не Каулай.
Дугал чуть было не брякнул, что Каулай вовсе не был его отцом, но он пока что не знал, что она собиралась делать со своим маленьким кинжалом.
Он подумал, что сможет отобрать у Кэйтрин оружие, если она вздумает напасть на него, — женщина была намного ниже него ростом и раза в четыре старше, — но если она действительно это сделает, другие, надо полагать, поспешат ей на помощь. Что ж, такое случалось: многих гонцов убивали за то, что они принесли плохие вести; а те новости, что принес он, видит Бог, давали все основания ненавидеть его, пусть даже он сам, лично, не дал никакого повода к ненависти.
Но Кэйтрин лишь молча повертела кинжал в руках и через несколько секунд протянула его Дугалу, рукояткой вперед, и по ее губам скользнула улыбка.
— Мне дал его Мак-Ардри, в день нашего венчания. Я хочу, чтобы он стал твоим.
— Сударыня?..
— Я хочу, чтобы он остался у тебя. Уходи, — она вложила рукоятку кинжала в ладонь Дугала. — Прости старой женщине ее фантазии. Дай мне вообразить, пусть на несколько секунд, что ты — мой и Сикарда сын, а не сын Каулая. Мои дети мертвы, мои мечты о них тоже умерли… и о Джедаиле, моем последнем родственнике…
— Но зато прекратится война, — возразил Дугал. — Никто больше не будет умирать.
Кэйтрин спросила севшим голосом:
— Ты видел, как все они умирали, верно?
— Кто?
— Все мои дети.
— Нет… Итела не видел… — пробормотал Дугал. — Ну да, я видел Сидану… и Ллюэла. Но не нужно так много думать об этом, миледи.
— Я не буду, — прошептала Кэйтрин. — Но я должна спросить о Сидане. Если бы… если бы Ллюэл не убил ее, как ты думаешь, мог этот брак действительно принести мир?
— Думаю, это могло быть. Наследники обоих родов стали бы ответом на вопрос о престолонаследии.
— А Сидана… она могла быть счастливой с Келсоном?
В горле у Дугала пересохло, и он тщетно пытался сглотнуть, не зная что ответить своей родственнице.
— Я… я не знаю, миледи, — выдавил он из себя наконец. — Но Келсон не только мой король, он еще и мой кровный брат, и… да, я верю, что он любил ее, на свой манер. Я знаю, что в ночь перед венчанием он говорил о своем браке, и как ему неприятно жениться из государственных соображений. Но я думаю, он убедил себя, что любит Сидану. — Дугал помолчал немного. — Вы это хотели услышать?
— Если это правда — да, — шепотом ответила Кэйтрин. — И я вижу по твоему лицу, что ты действительно в это веришь. — Она вздохнула. — Ах, это моя вина… Если бы я не была такой упрямой, Сидана могла бы сейчас быть жива, могла быть королевой Гвиннеда… Но я убила ее, я убила своих сыновей, я убила своего мужа… Дугал, я так устала от убийств…
— Так перестаньте убивать, миледи, — мягко сказал Дугал. — Это только в вашей власти, и ни в чьей более. Примите условия короля. Верните Меару ее законному господину, и ищите мира в те годы, что вам осталось провести на земле.
— Ты действительно думаешь, что он оставит меня в живых?
— Он дал вам слово, миледи. Я никогда не слышал, чтобы Келсон нарушал обещания.
Она снова вздохнула и горделиво вскинула голову, направляясь снова к центру комнаты, где тут же утихли все разговоры.
— Передай своему господину, что мы пришлем ему наш окончательный ответ в полдень, — сказала Кэйтрин. — Я… я должна подумать.
Когда Дугал вышел, она медленно опустилась в свое кресло и откинулась на спинку.
— Позови моих советников, Джедаил, — тихо сказала она. — И принеси мою корону.
Глава XXII
Но ты умрешь как мужчина, и как один из князей.[23]
Ровно в полдень ворота Лааса приоткрылись, пропустив одинокого герольда, несущего белый флаг, — и остались открытыми за его спиной.
— Милорд король! — произнес герольд, не сходя с седла кланяясь королю, когда его привели к сидевшему верхом на своем коне Келсону. — Миледи в основном принимает ваши условия и приглашает вас прибыть в ее замок так скоро, как вы пожелаете.
— В основном? — повторил Келсон. — Чтобы это могло значить? Я думал, что высказался совершенно ясно — никаких дальнейших переговоров!
— Я… я полагаю, она надеется кое в чем смягчить ваши требования, милорд, — едва слышно сказал посланник.
— Понятно. Милорды? — Он обвел взглядом своих главных советников и военачальников, окруживших его. — Дугал, что ты скажешь? Ты ведь разговаривал с этой дамой.
— Я не думаю, что там задумано какое-нибудь предательство, если тебя именно это тревожит, — пробормотал Дугал. — Она выглядела очень уставшей от всего и почти раскаивающейся.
— Они все выглядят раскаивающимися, когда их прижмешь к стенке, — фыркнул Морган.
— Хм… ну, я бы не сказал, что Лорис и Горони удостоили нас раскаянием, — возразил Келсон. — Я бы попросил тебя и Джодрела подвести Лориса и Горони поближе к воротам Лааса. Эван, ты — командующий армией на время моего отсутствия. Если что-нибудь случится, ты знаешь, что делать. Архиепископ Кардиель, я прошу вас сопровождать тела Сикарда и Итела. Вы вообще-то знаете Лаас?
— Боюсь, что нет, сир.
— Ну, неважно. Должна же там быть хотя бы домашняя часовня, куда можно доставить тела. И мы уже говорили о других обязанностях, которые вам придется выполнять.
— Да, разумеется, сир.
— Дункан и Дугал, вы поскачете рядом со мной.
Часом позже Келсон триумфально вступил в Лаас; перед королем двигалась колонна копьеносцев и лучников Халдейна, следом за ним — две сотни пехотинцев. Забрало шлема короля было поднято, над ним сверкала корона, а в руке он вместо скипетра держал обнаженный отцовский меч.
Проезжая по улицам города, Келсон не встретил никаких признаков сопротивления. Его торжественный въезд сопровождался лишь молчанием и напряженным любопытством; и вот наконец копьеносцы вступили во двор замка и выстроились в почетный караул. Келсон подождал, пока и пешие солдаты и лучники вошли во двор и заняли посты вокруг замка и внутри него, — и лишь тогда сошел со своего огромного белого боевого коня.
Алый шёлк мантии обнимал плечи Келсона, отчасти скрывая изукрашенные львами латы; и мантия развевалась на теплом летнем ветру, когда король поднимался по ступеням, ведущим со двора к большим двустворчатым дверям, распахнувшимся перед ним.
Внутри, в парадном зале замка, короля встречало менее двух десятков меарских вельмож: тут была, разумеется, сама Кэйтрин, — она выглядела одинокой и измученной, сидя на троне в дальнем конце зала, и на ее покрытой вуалью голове красовалась корона Меары; по обе стороны Кэйтрин стояли с полдюжины пожилых придворных вперемешку с оставшимися при Кэйтрин епископами, — причём священнослужители, одетые в парадный епископский пурпур, явно чрезвычайно нервничали. Вдоль стен зала стояли солдаты Келсона, а на галерее, окружавшей зал, виднелись его лучники.
— Внимание! — выкрикнул герольд претендентки. — Его королевское величество, великий и могучий принц Келсон Синхил Райс Энтони Халдейн, милостью Божией король Гвиннеда, владыка Пурпурной Марки… и владетель Меары!
Келсон скрыл улыбку облегчения, которая готова была появиться на его губах при последних словах герольда, и на мгновение замер в дверях, чтобы впечатление, произведенное его появлением на тех, кто находился в зале, было полным, — и даже позволил ауре Дерини слегка засветиться вокруг своей головы — неярко, так, чтобы люди могли усомниться: то ли это отсвет его особой силы, то ли просто игра драгоценных камней короны в лучах солнечного света.
Затем, медленно и с достоинством, необычайным для семнадцатилетнего юноши, он передал свой меч Моргану, снял шлем и протянул его Дугалу, потом небрежно снял перчатки и бросил их в шлем, — и лишь после этого направился через зал к трону Меарской самозванки.
Он не ожидал, что эта женщина окажется такой маленькой и такой хрупкой на вид…
Морган и Дугал шли по обе стороны от него, отстав на полшага, Дункан и Кардиель шли позади — Кардиель в митре, Дункан с герцогской короной на голове, на обоих — алые епископские сутаны поверх доспехов. Джодрел остался снаружи, с пленниками.
Кэйтрин встала навстречу королю и его свите, ее приближенные и епископы склонились в напряженном поклоне. Свита Келсона разделилась на две части, встав по обе стороны короля, когда он приблизился к подножию трона и остановился, глядя на Кэйтрин.
Страдания исказили лицо Кэйтрин, которое никогда не было красивым, даже в молодости, — но она держалась с достоинством, когда спустилась вниз и медленно преклонила колени перед королем, прижав к груди тонкие, худые руки. Однако глаза Кэйтрин горели страстью, когда она сняла свою корону и протянула ее Келсону; и она даже не моргнула, когда король забрал ее символ власти.
Кардиель уже стоял рядом, и Келсон передал корону ему, и лишь чуть повернул голову, когда архиепископ возложил на него меарский венец. Затем он протянул руку Кэйтрин, чтобы помочь ей встать, однако она сначала взяла край сутаны Кардиеля и поднесла его к губам, а потом поднялась на ноги сама, без чьей-либо помощи.
Дункан подошел к Кэйтрин, чтобы отвести ее чуть в сторону, когда остальная свита короля поднялась на ступени подножия трона в соответствии с рангом каждого из придворных, и Келсон, забрав свой меч, сел на трон Меары и положил обнаженное лезвие на колени.
В дальнем конце зала стояло множество баронов и офицеров Келсона, вместе с теми меарцами, которые уже заново подтвердили свою верность королю в долине Дорна; теперь они прошли в зал, очутившись напротив группы придворных и епископов Кэйтрин, на которых теперь было обращен взгляд Келсона. Король молчал, и над залом повисла тяжелая тишина; и тогда Джедаил Меарский, находившийся среди опальной меарской знати, вышел вперед. При первом же шаге он сбросил мантию, и все увидели, что он одет не в епископский пурпур, а в грубую домотканую монашескую рясу, а ноги его босы.
Подойдя к подножию трона, он опустился на колени и сложил руки перед грудью в молитвенном жесте, — и когда он поднял голову и посмотрел на Келсона, его лицо было лицом человека, знающего свою судьбу.
— Милорд король, — заговорил он негромко, но отчетливо, так, что его слова слышали во всех углах зала. — Я, Джедаил Майкл Ричард Джолион Макдональд Квиннел, епископ Ратаркина и принц Меары, отказываюсь на все будущие времена от каких-либо притязаний на независимость Меары и признаю вас своим законным сюзереном. Я отдаю себя на милость суда вашего величества, прошу прощения за все мои преступления и ошибки, и клянусь никогда впредь не высказываться против вас и не совершать против вас никаких действий. Если в вашем сердце найдется достаточно милосердия, я молю сохранить мне жизнь и позволить мне уйти в строгое затворничество в любом указанном вами монастыре, и я клянусь, что никогда больше не вернусь в мыслях к короне. Но если это невозможно, тогда я приму любое наказание, какое ваше величество назначит мне за мои преступления. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.