— Угу. Понятно. Значит, все-таки галлюцинация. Тогда не обращай внимания…
Пока Палач спускался с крыши, я не отрывал глаз от Серого Плаща. Тот уставился на меня и, казалось, решал какую-то сложную арифметическую задачу.
Пожалуй, даже хорошо, что я уснул именно сейчас. Нам все равно пришлось бы ждать до утра — сегодня первый поезд на Москву отправлялся только в четверть десятого. Мы приобрели СВ — двухместное купе. Хорошо, что не будет попутчиков, — мне совсем не улыбалось двое суток сидеть закутанным в это шмотье.
Кстати, на меня и так косились. Я таки приобрел Палачу темные очки, дабы он мог скрыть нестандартные глаза, но сам все равно оставался приметной фигурой, несмотря на все ухищрения. А как же — яркое майское утро, солнце бьет в глаза, на небе ни облачка, а я закутан по самые уши. Капюшон надвинут так, что лица практически не видно, а то, что все-таки видно, скрывает повязка. Со стороны я, наверное, напоминал какого-нибудь таежного егеря.
— Беляши! Горячие беляши! С мясом, с луком, с яйцами!
Бабка с беляшами расхваливала свой товар так аппетитно, что я мгновенно почувствовал, как у меня сосет под ложечкой. Палач тоже заинтересованно посмотрел в ту сторону и неожиданно произнес:
— Палач желает утолить чувство голода. Палач просит Якова приобрести ему несколько этих вкусно пахнущих предметов.
— А ты разве ешь? — поддразнил его я. На самом-то деле я помнил, как он уминал травку, но меня удивило, что ему, оказывается, не все равно, чего жрать.
— Палач нуждается в подпитке органической пищей. Еще Палач нуждается в энергетической подпитке, но сейчас аккумулятор Палача заполнен на восемьдесят пять процентов. По расчетам Палача, Палачу потребуется подключение к сети не раньше чем через шестнадцать суток.
— Угу. Бабушка, дайте нам беляшей…
— Пару? — привычно уточнила продавщица, уже открывая свою коробку.
— Нет, мало… Тебе сколько? Ладно, не важно. Вот, на все.
Бабуся ошалело воззрилась на пятисотенную купюру, а потом расплылась в довольной улыбке. Еще бы — мы только что приобрели почти половину ее товара! О таких покупателях мечтают все продавцы. Она деловито извлекла откуда-то огромный целлофановый мешок и наполнила его беляшами доверху. Оказалось, мало — она наполнила еще один, точно такой же. Вообще-то я даже не спрашивал, сколько эта жратва стоит, но всего вышло штук пятьдесят.
— Да куда ж вам столько, касатики? — озабоченно покачала головой бабуся, глядя, как растерянно балансирует с пакетами Палач. — Неужели вдвоем все съедите?
— А вот смотри! — прохрипел я, отправляя в пасть сразу три беляша. Разумеется, перед этим я отвернулся — не следовало показывать кому попало, что скрывается под моей повязкой.
Палач не отставал. По-моему, он даже не пережевывал — просто пихал свой завтрак в рот, как пихают мясо в мясорубку.
— Палач испытывает приятные ощущения, — в перерыве между пятым и шестым сообщил он. — Палачу нравится насыщаться этими предметами.
Я его не слушал. Дело в том, что в это время я внимательно прислушивался к собственным ощущениям, отчаянно молясь, чтобы это оказалось именно тем, чем кажется. Я почувствовал вкус беляшей! Очень слабо, но чувствовал! Быть может, мои вкусовые рецепторы наконец-то начинают просыпаться? Вот было бы хорошо…
— Палач сыт, — констатировал мой партнер где-то после двадцатого беляша.
Мне тоже больше не хотелось. В огромном пакете сиротливо бултыхалось еще штук пять беляшей. Свернув целлофан, я кое-как запихнул его в карман. По дороге доем.
До отправления нашего поезда оставалось еще часа два, и мы заглянули в зал ожидания. Я купил в газетном киоске авторучку и журнал с кроссвордами и уселся их разгадывать. Палач и вовсе не скучал — он вновь впал в то же оцепенение, что в прошлый раз.
Впервые в жизни я держал в руках ручку. Это оказалось неожиданно неудобно — второй большой палец мешал ухватить ее так, как мне представлялось естественным. Через некоторое время я все-таки наловчился, но в этот момент я поймал пораженный взгляд мальчишки, сидевшего напротив меня. До меня дошло — я ведь снял перчатку с правой руки, чтобы поудобнее держать ручку, а под ней у меня… правильно. Семь длинных серых пальцев, похожих на лапки какого-то диковинного насекомого. Хорошо еще, когти не выпустил, а то был бы здесь кошмар на улице Вязов, часть… не помню какая.
Пока пацан не опомнился, я быстро вернул перчатку на ее законное место. Это вывело его из оцепенения, и он быстро зашептал что-то папаше, который тоже внимательно изучал газету. Свою, естественно. Разумеется, я слышал все до последнего слова — он лепетал, что у меня-де семь пальцев и вообше я похож на пришельца из измерения Икс. Интересно, а это где такое? Папа недовольно выслушал свое чадо и тихо приказал сыночку не придуриваться. Потом он смерил меня подозрительным взглядом — я старательно наклонил голову пониже, чтобы он даже краем глаза не заметил моего лица.
Я было решил, что на этом инцидент исчерпан. Но не тут-то было. Мальчишка попался настырный, он упорно продолжал доказывать отцу, что у меня семь пальцев и они явно нечеловеческие. Отец раздражался с каждой секундой все сильнее, но под конец не выдержал.
— Извините, пожалуйста, — насколько мог вежливо обратился он ко мне. — Вы не покажете моему пацану свою ладонь? Понимаете, ему там померещилась какая-то, чепуха…
— Нет, — грубо огрызнулся я.
— Да ладно, что тебе, трудно, что ли? — Мужик сам не заметил, как перешел на «ты». — Сними перчатку на секунду, пусть посмотрит!
— Нет! — повысил я голос.
По-моему, мой жуткий хрип только сильнее уверил папу, что со мной что-то не в порядке. Он задумался, что ему в этой ситуации делать. Самолюбие не позволяло сдаться вот так просто, а в то же время хрен его знает, кто я такой.
Связываться неизвестно с кем ему явно не хотелось.
— Мужик, ну тебе трудно или как?! — наконец решился он. — Ну видишь, вбил пацан себе чего-то в голову, ну и покажи ему!…
— Палач желает знать, досаждает ли Якову данный объект, — неожиданно прозвучал монотонный голос — киборга-убийцы. — Палач предлагает устранить данный объект.
— Не надо, — прохрипел я, заметив, как перекосился наш собеседник, — Хочешь посмотреть мою руку? На, смотри!
Я резко сдернул перчатку, одновременно выпуская когти. Узрев эту жуткую конечность, сынок возбужденно завизжал что-то вроде: «Вот видишь, вот видишь!» — а отец переменился в лице, сильно побледнел и поспешил побыстрее смыться от греха подальше.
Я проводил его взглядом, спрятал когти, надел перчатку и довольно расслабился. Имелось крохотное подозрение, что сейчас эти двое кому-нибудь старательно на меня стучат, но почему-то я в этом сильно сомневался. В конце концов, в Уголовном кодексе РФ не написано, что иметь семь пальцев запрещено.
Когда мы уже заняли наши места в купе и поезд тронулся, я вновь заметил этого типа. По-видимому, они с сыном кого-то встречали — теперь с ними были две женщины. Все четверо стояли на перроне и оживленно беседовали. Самое любопытное, что речь велась обо мне, — это я услышал даже сквозь толстое стекло.
На миг взор мужчины упал прямо на меня, и он окаменел на месте. Внезапно мне захотелось пошутить. Я поднял руку и резким рывком сдернул с головы капюшон, очки и маску. Увидев то, что скрывалось под этой незамысловатой маскировкой, мужик схватился за сердце и зашатался. Когда я снял плащ и продемонстрировал полный набор моих многолезвенных рук, он окончательно впал в кому. Он даже не мог ничего произнести, только открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная на берег. Что было дальше, я уже не видел — поезд унес нас слишком далеко, а заглянуть за угол невозможно даже с моим сверхзрением.
Колеса стучали мерно, убаюкивающе, и вот сейчас я вздремнул бы с удовольствием, но, к сожалению… Палач сидел напротив и с интересом таращился в окно. Один раз он даже просунул голову сквозь стекло, но я тут же вташил его обратно. Не хватало еще, чтобы машинист в своем зеркальце заметил такое чудо! Вряд-ли, конечно, но мало ли что бывает…
А потом Палач уселся поудобнее и начал издавать какие-то странные звуки. Они напоминали похрапывание пополам с жужжанием и для моего чувствительного уха оказались неприятными. Просто ужасно неприятными. Я терпел несколько минут, а потом потребовал объяснений. Палач внимательно посмотрел на меня и равнодушно сообщил:
— Палач проводит сканирование и поиск поврежденных участков электронной части мозга Палача.
— А бесшумно это нельзя делать?
— Ответ отрицательный. Сканирование электронной части мозга Палача не может не сопровождаться незначительными звуковыми эффектами.
— Угу. Незначительными, говоришь… И долго ты еще собираешься храпеть?
— По расчетам Палача, полное сканирование займет от сорока до семидесяти минут.
— Угу. Ладно, пойду прогуляюсь пока…
Я с грохотом захлопнул дверь в наше купе. Звуки были слышны и здесь. Вот чертов Палач… Придется, видно, поискать местечко потише.
Только вот где оно, это местечко? Я отходил все дальше и дальше, но мне все равно было слышно. А еще мне было отлично слышно, как болтают в соседних купе, как стучат колеса, как звякает ложечка в стакане с чаем, как переругиваются проводницы, как…
— Ти-и-и-ихххха-а-а-а-а!!! — взревел я, не в силах больше выдерживать этот кошмар. Сверхчувствительный слух… да какая скотина его выдумала?!
По-моему, мой вопль услышали. Во всяком случае, разговаривать действительно вроде бы стали потише. Я угрюмо двинулся дальше. Прошел тамбур… еще один… еще… Следующий вагон был общим — купе здесь не закрывались на замок. Собственно, здесь и не было никаких купе — просто лавки с пассажирами и проход между ними. На меня сразу же настороженно уставились несколько десятков глаз. Еще бы… Фантомас какой-то, а не человек.
— Ветяр с моря-а дуль, ветяр с моря-а дуль, нагоняль беду, нагоняль беду!… И казал ты мне, и казал ты мне, боше не приду-у, боше не приду-у!
Это еще что такое?! Пара цыганят — мальчик и девочка.
Ну правильно, побираются по вагонам, песенки поют, дело житейское… Но до чего же отвратительно поют, до чего же фальшиво… Я уже упоминал, что у меня сверхчувствительный слух? Так вот этот самый слух от их кошачьего концерта мгновенно взбунтовался, громогласно заявив, что, если это будет продолжаться еще хоть несколько секунд, он сожжет мне мозги.
— Молча-а-ать!!! — заорал я во всю глотку. — Молчать!
Молчать! Молчать!
Цыганята немедленно заткнулись, в ужасе подняв на меня черные глазенки. Потом испуганно пискнули и бросились обратно в тамбур. Все остальные пассажиры тоже удивленно пялились на меня.
Мне стало стыдно. Наорал на детей… Я решительно двинулся за ними, чтобы как-то извиниться. Но меня встретили на полпути. Хмурый цыган, похожий на Будулая из известного кино, вынырнул из дверей, за которыми скрылись две его уменьшенные копии, и поманил меня пальцем. За его спиной я заметил знакомую туманную фигуру — Серый Плащ явно уже успел настучать на меня куда следует.
— Эй, гаджо, ты зачем наших детей пугаешь? — спокойно поинтересовался он, когда я приблизился. — Храбрый, да? Справился с маленькими? У тебя совесть есть?
Я почувствовал, как мой несчастный мозг снова начинает раскалываться от бешеной злобы. Состояние у меня сейчас какое-то… был бы я женщиной — однозначно критические дни.
— Твои дети отвратительно поют, — прошипел я прямо ему в лицо, — Им платят не за их пение, а только чтобы они заткнулись!
— А ты лучше споешь, да? Может, послушаем, а, гаджо?
— Заткнись, рома! — рявкнул я. — А что до совести — ты сам бессовестная мразь, детей заставляешь попрошайничать!
— Вот как заговорил… — грустно покачал головой цыган. — Знаешь, гаджо, мне кажется, мы друг друга не понимаем. Может, выйдем в танбур, потолкуем по душам?
Даже не дожидаясь моего согласия «потолковать по душам», цыган повернулся и направился туда, куда сказал. Я молча двинулся следом. По-моему, в вагоне все вздохнули с облегчением, когда мы свалили с их глаз.
— Ну что, гаджо, ничего не хочешь мне сказать? — насмешливо посмотрел на меня цыган. — Прощения попросить, например?
— Да что ты заладил — гаджо, гаджо! Я тебе не гаджо!
— А кто же ты тогда? — усмехнулся цыган. — Все люди либо рома, либо гаджо, вот так-то.
— Люди, говоришь? — прохрипел я. — А я не человек, рома!
Я резко сдернул очки и маску. Но, к моему удивлению, цыган вовсе не испугался. Он преспокойно полюбовался на мою рожу и сказал:
— Детей напугал, теперь меня хочешь напугать? Страшная маска, гаджо… Сколько заплатил? Борнагкуй, да?
— Что еще за борнагкуй? — удивился я.
— Да я не помню, страшила какой-то из детских сказок, — равнодушно пожал плечами цыган. — Вот, гаджо, смотри, чем надо пугать.
Он медленно вытащил из кармана нож. Длинный такой нож, острый. И держал он его умело.
— Придется поучить тебя уму-разуму, гаджо, — грустно сообщил цыган и уже собирался пырнуть меня своим лезвием…
Однако на полпути его руку встретила моя семипалая ладонь. Я схватил его за запястье и сдавил со всей силы. Второй рукой я выхватил этот дурацкий нож, третьей сжал другую руку Будулая, а четвертой, пятой и шестой поднял его над полом. Одновременно я открыл дверь хвостом и, как следует размахнувшись, вышвырнул его наружу. Бедный цыган, по-моему, даже не успел ничего сообразить, как оказался на свежем воздухе.
— Счастливого пути! — злорадно прохрипел я ему вслед, высунувшись наружу насколько смог.
Злорадствовать плохо. В тот день я понял это особенно ясно. То, что случилось потом, не назовешь иначе как возмездие свыше. Потому что в тот самый момент, когда я окончательно потерял из виду улетевшего цыгана и собрался вернуться обратно, я почувствовал за спиной какое-то шевеление, а потом — сильный удар в спину. Уже вываливаясь из тамбура, я увидел там по-прежнему молчащего Серого Плаща. Этот гад только что вышвырнул меня из поезда!
Больше я ни о чем подумать не успел — падение завершилось… под колесами едущего поезда. Вы никогда не попадали под поезд? Тогда вы не поймете, что я почувствовал в этот миг. Если описать вкратце, то я ощутил, как в глазах стремительно темнеет, а тело наполняется болью, которая усиливается, усиливается, усиливается… и наконец все заканчивается и меня накрывает блаженная чернота…
В самый последний миг перед глазами промелькнул успевший опостылеть Серый Плащ — все это время он стоял рядом с путями, внимательно наблюдая за тем, как я корчусь от невыносимой боли.
ГЛАВА 9
Как болит голова! И все остальное тоже…
Я очнулся уже на рассвете. Следовательно, прошло не меньше суток. Боли не было, остался только какой-то странный зуд во всем теле. И еще чувство голода. Ужасного, всепожирающего голода. Еще чуть-чуть — и я начал бы глодать собственную ногу, так нестерпимо мне хотелось есть.
— Точно, я тоже чувствую, — услышал вдруг я. — Нам с тобой нужно срочно чем-нибудь подкрепиться, а то ослабнем, двигаться не сможем. Ты два дня регенерировал, все внутренние резервы исчерпал.
Я не обратил на это внимания. Каюсь, я решил, что это остатки той боли, которая все еще отдаленно чувствовалась где-то в глубине головы. Хотя было в этом голосе, звучавшем из недр подсознания, что-то такое смутно знакомое…
Не знаю, где я очутился, но это точно был не поезд. Я лежал в какой-то яме неподалеку от железнодорожной насыпи. Неподалеку, но отнюдь не вплотную — со стороны меня, скорее всего, видно не было. Еще из наблюдений наличествовали — стена леса, мелкий дождик и облезлая псина, рассеянно обнюхивающая кончик моего хвоста.
— Пошла отсюда! — громко потребовал я. Собака фыркнула в мою сторону и продолжила свое увлекательное занятие. — Что со мной случилось?
— А это я тебе могу сказать, — снова послышался тот же Голос. — Ты вывалился из поезда. Это тебя тот странный тип столкнул, которого ты Серым Плащом окрестил. И вывалился очень неудачно — тебя швырнуло прямо под колеса и почти километр волокло по шпалам, пока поезд не закончился и тебя не отбросило сюда. Ты долго катился по склону и в конце концов угодил в эту яму. Здесь и остался.