— Ты меня узнаешь? — обрадовался его ответу Яр.
— Ксс… Ксавьер… — на выдохе прошептал Сильван.
Лесной владыка рассмеялся с облегчением, обнял друга:
— Ну наконец-то! А то уж вторую неделю мертвяком прикидываешься! — и обернулся к дочери поделиться радостью: — Значит, на поправку пошел!
Та в стороне не осталась, присела перед изголовьем:
— Ванечка, ты прости за груши, я не знала! Хочешь, яблочек запеку? А хочешь бульончика наваристого? Я для тебя перепёлочек наловила утром, сама, приготовила, очень вкусненько получилось!
— «Ванечка»? — смешливо поднял бровь Яр. Дочка потупилась. Отец не стал вгонять ее в краску еще больше, распорядился: — Бульон лучше на вечер оставь, сейчас вели гоблиншам свежего козьего молока надоить и хорошо прокипятить, потом сливки сними, а молоко отнеси на ледник охладить, и теплое дашь с мёдом. Только от пенок процеди!
— Что, тоже чесотка? — расторопно метнулась к дверям дочка, на мгновение задержалась на пороге.
— Угу, икота, — кивнул отец.
Милена убежала выполнять поручение. Яр же остался сидеть на краю постели. Зная ее дотошность, он был уверен, что дочка сделает всё сама, никому не доверит. Значит, у него есть в запасе час или около того. Впрочем, столько не потребуется, он рассчитывал управиться быстро — теперь-то, имея опыт и безграничную поддержку Леса.
С первого дня, как Милена привезла в его дворец некроманта-«найденыша», Яр не только подпитывал его силой Леса, но и тщательно восстанавливал тело после длительного окаменения. Первым делом он кропотливо оживлял кровеносные сосуды, потом планировал заняться мышцами, лишь в последнюю очередь нервами, чтобы пока лишнюю боль не доносили до мозга.
Кстати, заклятье, которое бросил в некроманта дракон, оказалось недоделанным, недостаточным для полного превращения в камень. Если бы чары не были столь торопливо сплетены, после освобождения от заклятья Сильван был бы бодр и свеж, долгого лечения ему не потребовалось бы. Однако всё это время защищать свою башню или сквозь морок позвать Милену на помощь он тоже не смог бы. Чары не добрались до его мозга и сердца. Мозг впал в подобие сна, изредка просыпаясь на короткое время, поэтому остался более-менее невредим, — о чем Яр возблагодарил Небеса, ибо лечить умалишенного не имел никакого желания, из милосердия добил бы сразу. А вот сердце все эти годы билось: медленно, с неимоверным трудом, надрывно, но упрямо сжималось, пытаясь гнать сгустившуюся кровь. Отчего истощилось, грозясь в любую минуту порваться, как застиранная ветхая тряпочка. Яр мог постепенно восстановить иссохшиеся мышцы во всём теле, но главную мышцу исправить было уже невозможно. Вернее, штопать и наращивать пришлось бы так долго, что Сильван точно не стал бы дожидаться, ускользнул бы от Яра за грань бытия. А Яр устал некроманта оттуда вытаскивать — еще прошлого раза хватило, все нервы себе измотал, легче плюнуть и отпустить.
Владыка Леса забрался на постель, встал над неподвижно лежащим магом на четвереньки, лицом к лицу, расставленными коленями по обе стороны от вытянутых под одеялом длинных худых ног. Одной рукой опершись о высокую подушку, вторую руку Яр положил раскрытой ладонью на его грудь, на слабо бьющееся сердце. Негромко заговорил, без тени обычной шутливости, крайне серьезно:
— Силь, ты меня слышишь? Прости, но сейчас мне придется сделать тебе больно. Твое сердце скоро остановится. Пока ты стоял статуей, оно износилось. Человеческое сердце столько протянуть не может. Ты понимаешь меня? Я хочу снова исправить твое тело, как в прошлый раз, после костра. Ты даешь мне разрешение?
Говоря это, Яр напряженно всматривался в неподвижные заострившиеся черты. И едва дрогнувшие веки и сбившееся дыхание стали для него знаком согласия. Яр мягко улыбнулся:
— Не волнуйся, в этот раз тебе не придется терпеть боль полгода, я управлюсь за пару минут, обещаю. Теперь я стал куда сильнее! И опытнее. — Яр негромко рассмеялся, впрочем, смех вышел несколько нервным. — Пожалуйста, доверься мне еще раз.
Однако сам-то Яр знал, что даже если бы некромант отказал ему в доверии, то он всё равно поступил бы по-своему. Так, как считал нужным. Даже если бы после этого они вновь поссорились.
В этот раз у Яра было время на подготовку. В прошлом пришлось действовать очень торопливо, и спешка обоим стоила озера пролившейся крови и долгих невыносимых страданий. Когда Ксаарз снял со столба над чадящим костром обугленное тело, он едва успел донести мага живым до своего логова в загородной роще. Сильван цеплялся за жизнь, но душа не могла удержаться в истерзанной плоти: его легкие изнутри были обожжены и покрылись коркой копоти, его ноги до таза сгорели в низком пламени, остались лишь костяные кочерыжки. И всё равно он стремился выжить… Пока Ксаарз не начал свое кровавое лечение, которое обернулось последней пыткой для некроманта.
Слава Небесам, эльф-изгнанник успел проникнуть в память мага, успел считать, — с алчностью, с трепетом! — каким образом в свое время Сильвана возвращал с того света его старик учитель. Ксаарз прежде и помыслить не мог, что, оказывается, у людей можно заменять внутренние органы! Конечно, дряхлый некромант перекраивал только мертвяков, причем Сильван оказался единственным созданием его гения — он впрямь ожил после всех перенесенных операций. И эти знания, сохранившиеся в запечатанной памяти, Ксаарз получил для себя. Окрыленный некромантскими таинствами, опьяненный иллюзией всемогущества, эльф немедленно приступил к освоению новых методик лечения.
Вот только не было под рукой запасного мертвеца, у которого можно было бы «одолжить» нужные части для замены пострадавших во время казни. Тогда, чтобы заставить спасенного мага хотя бы дышать, Ксаарз, не долго думая, вспорол себе грудь и отдал ему собственное легкое. Разумеется, Сильван не выдержал: отказался принять «дар», отторгая орган всеми тканями, и разделанный, словно выпотрошенный поросёнок на вертеле, всё-таки умер на руках рискового эльфа. Ксаарз матерился и истекал кровью, ему пришлось сильно постараться, но в итоге он своего добился — лекарь-недоучка переупрямил спасенного, который не хотел принимать спасение из его жестоких рук. Кое-как он заставил легкое прирасти, заставил сердце биться, заставил некроманта ожить. Наученный этим опытом, следующее легкое Ксаарз растил в себе тщательно и без суеты, используя частичку плоти самого Сильвана, тем самым исключив возможность отторжения. А вскоре и запасного мертвеца раздобыл, да не одного — охотники за головами сами приходили к их тайному убежищу, горя желанием вернуть некроманта на костер и за компанию четвертовать эльфа, осмелившегося помешать правосудию. В общем, впоследствии недостатка в «материале» не было. Ксаарз привередливо выбирал кости для ног попрямее, мышцы посильнее. Причем ткани тщательно перерождал под мага прямо на будущих «мертвецах», используя их жизненные резервы, чтобы самому тратить меньше сил, приращивая на новое место. Кстати, не сказать, что ему подобный процесс доставлял удовольствие, однако совесть эльфа не мучила абсолютно. Для необученного лекаря это было весьма познавательно. Да и просто убивать явившихся на порог головорезов, чтобы потом закопать в землю столь ценный материал — Ксаарз считал слишком расточительным баловством.
На этот раз получив из рук дочери бездыханное тело, прекрасно изученное вдоль и поперек, ни ломать ребра-хрящи, ни вспарывать грудную клетку ножом Яру совершенно не хотелось. Запасное сердце для друга он вырастил рядом с собственным, аккуратно выстраивая клетка за клеткой, бережно лелея, за эти несколько дней вылепив из комочка одолженной плоти полноценный здоровый орган, который откроет Сильвану путь в светлое и счастливое (непременно женатое) будущее. Не напрасно после первого оживления Ксаарз оставил «на память» частичку друга в себе, запрятав кусочек плоти в укромный уголок тела, окружив пузырьком магии — вот же, пригодился спустя столько лет разлуки! Новое сердце идеально впишется во «внутренний лоскутный мир» некроманта, прирастет как родное.
Но сперва орган нужно вынуть из Яра и поместить в мага.
Яр закрыл глаза, терпя резанувшую боль. Тяжело задышал. Однако он сам управлял этой болью: орудовал невидимыми нитями силы в собственной груди, обрезая у выращенного сердца питавшие сосуды, разрывая нервные волокна. Затем стало еще больнее: орган следовало разрезать на составляющие куски, чтобы вытащить наружу. Куски мышечной ткани продолжали дергаться, согласно сокращаться — пусть и разрезанное, благодаря незримому соединению посредством волшебства, сердце всё еще было единым целым и, как ни удивительно, оставалось вполне жизнеспособным. Яр криво усмехнулся этой забавной мысли, мелькнувшей на фоне мучительной острой боли.
Он коротко закашлялся, подавился, задохнулся: незримые нити разрезали плоть между органами и через пищевод потянули кусок за куском вверх к горлу. Из внутренней раны хлынула кровь, Яр торопливо сжал губы. И выпустил из ладони нити силы в грудь некроманта. Прошив кожу насквозь, обогнув ребра, те настигли слабо сжимающееся сердце мага, оплели его, отодвигая чуть в сторону от привычного места, давая простор для дальнейшего действия.
Сильван дернулся от пронзившей боли, открыл рот в немом крике, чем Яр немедленно воспользовался: прильнул алыми губами к бескровным губам, заставил раскрыть рот как можно шире, едва не вывихнув ему челюсть. И влил ему в горло свою кровь, вместе с потоком которой по языку в глотку Сильвана скользнуло его новое трепещущее, ровно вздрагивающее сердце — часть за частью, кусок за куском. Яр буквально проталкивал в него жизнь, пропитанную чарами, заставляя делать душащие крупные глотки.
Когда куски, наконец, закончились, Яр разорвал подобие поцелуя. У обоих по искривленным болью губам потекли капли крови — теперь уже смешанной, мага и лесного владыки. Незримые нити вспороли внутренности Сильвана, проделав для нового сердца дорожку — и проводили цепочкой от горла вниз, затем в рану разрезанного пищевода, вглубь тела, часть за частью, кусок за куском, причиняя магу несказанные страдания.
И, наконец, собравшись на положенном месте рядом с прежним сердцем, новый орган принялся выстраиваться заново. Нити безошибочно складывали кровавую мозаику, Яр держал ладонь на груди, чувствуя жар магии, управляя нитями, словно кукловод из шапито, только вместо марионетки — на концах нитей жизнь существа, единственного на всём свете, которого бывший эльф мог назвать своим другом…
Яр уронил голову, без сил уткнулся пылающим лбом в прохладную грудь некроманта. Нужно было отдышаться. Им обоим. Острая боль отхлынула, оставив тупую, давящую, которая еще не скоро пройдет. Наконец-то. Он всё сделал правильно, у него получилось… А прежнее сердце пусть пока останется, так будет спокойнее наблюдать за приживлением нового.
Взгляд лесного владыки прояснился. Он досадливо цокнул языком, заметив, что струйка крови всё-таки пролилась на подушку, запачкав белье. Руку с груди мага он по-прежнему не убирал: горячее, пульсирующее сердце ворочалось внутри, нити ставили капризный орган на место, где ему предстоит трудиться еще век по меньшей мере, сращивали сосуды, сгоняли вылившуюся кровь в желудок, сшивали волокна нервов, причиняя жесточайшую боль. Боль, которую сейчас Яр ощущал, как свою собственную — вдобавок к своей собственной, ведь «наведение порядка» внутри себя он оставил напоследок, лишь торопливо зарастив самые серьезные повреждения. С собой владыка Леса как-нибудь попозже разберется, резь в левом боку можно пока и потерпеть, не умрет он от этого. Он и раньше был бессмертным эльфом, а как лесной царь — вообще богоподобен.
Он усмехнулся: должно быть, разлегшийся на бледном некроманте не менее бледный бывший эльф, приникший к безволосой груди в распахнутом балахоне, смотрится весьма двусмысленно. А глубокий кровавый поцелуй вообще тошнотворное отвратительное зрелище. Хорошо, что смотреть на них было некому…
Яр вздрогнул, пронзенный озарением, и оглянулся на дверь: свидетель-таки нашелся. Глава общины гоблинов, упросившая оставить ее во дворце на положении личной горничной и сиделки бывшей богини. Зеленое лицо приобрело нежно салатовую бледность. Глубоко посаженные глазки, обычно маленькие, округлились по медяку. Хорошо хоть догадалась за собой дверь закрыть, так и встала, прижавшись к двери спиной. Зато в руках очень кстати держит стопку свежего постельного белья.
— Что ты видела? — спросил Яр. Дергаться не стал: подумаешь, обнимает старого друга! К своей досаде он совершенно не заметил, когда именно она вошла в спальню, слишком был занят.
— Ничего не видела, величество! — слишком быстро отозвалась гоблинша. — Не нашего ума дело влезать в деяния богинь. И я стучала, прежде чем войти, только ответа не услыхала, не серчайте, подумала, мол, тут нет никого.
— Миленке не разболтай.
— Ваша дочь, вы и разбирайтесь, — буркнула та.
Дверь за ее спиной содрогнулась от удара плечом: легкая на помине Милена толкнулась с разбегу, как обычно, и удивилась, найдя гостевую опочивальню запертой. Она принялась дергать за ручку.
— Скажи ей подождать, — поморщился Яр. Дочка слишком уж быстро вернулась.
Коренастая гоблинша без особого усилия припирала собою трясущуюся от царевниного нетерпения дверь, высокие русалки на ее месте давно бы отлетели в сторону. Она громко произнесла, как велено:
— Высочество, извольте обождать, постель перестилаем! — И добавила от себя о наболевшем: — А я говорю: негоже незамужней девице за мужчиной ухаживать! Неприлично! Уж мне-то, вдовой бабе, иной раз стыдно делается, когда, скажем, переодеть надо, а барышня всё вперед меня старается влезть, пока вы, величество, не видите!
Милена с той стороны смиренно затихла.
— Верно говоришь, негоже! Да только совсем дочка от рук отбилась, отца слушать не желает! — громко поддакнул Яр, посмеиваясь.
Дышать становилось легче с каждой минутой: рубцы от сращивания кусков на новом сердце совершенно разгладились, не оставив следа, оно перестало бестолково дергаться и забилось ровно, хорошо, принимая на себя поток крови от старого. То же, освобожденное от непосильной роли, также подладилось под здоровый пульс. Кажется, два органа вполне неплохо сработаются. Боль почти совсем рассеялась. Осталось лишь добавить еще немного живительной силы, позаимствованной у Леса, но это можно сделать уже не в кровати, ведь перестелить постель действительно не помешает. Поэтому Яр слез со своего приятеля, вновь пойманного на грани перехода на тот свет… И ухватился за крепкую руку подоспевшей гоблинши, иначе поцеловался бы с полом.
— Спасибо, — выдохнул, с трудом разогнувшись, стараясь не обращать внимания, как танцует вокруг него комната. Собственное тело всё-таки мстило за пренебрежение к себе.
Гоблинша что-то невнятно буркнула в ответ. Яр очень осторожно, стараясь не делать резких движений, развернулся, откинул одеяло, поднял на руки костлявого некроманта. Снова медленно разогнулся, развернулся, отошел к широкому креслу, сел, пристроив закутанного в черный балахон мага у себя на коленях, уложив фиолетоволосую голову себе на плечо. Гоблинша споро занялась постелью. Яр наконец-то мог перевести дух.
— Погодите, вот! — Она достала из кармана фартучка платок, смочила водой из кувшина для умывания — и жестом показала, что неплохо бы вытереть кровь с лица. Причем заляпались оба. Яр улыбкой поблагодарил, на что новая служанка ответила смущенным бурчанием. Лесной владыка заулыбался еще шире: у гоблинши, похоже, имелся особый тон ворчания для любой ситуации.
И только гоблинша забрала платок, чтобы заодно отправить в стирку, как изящная щеколда под дверной ручкой откинулась будто бы сама собой — Милена вспомнила, что она не только послушная дочь владыки, но и колдунья.
— Ну вы закончили? У меня молоко остывает! Козье! С медом! — не утерпела-таки она, сунулась, приоткрыв дверь щелкой. Узрела родителя со спасённым, сидящими в одном кресле, умиленно заулыбалась: — Вы чего тут обнимаетесь в уголке? Что без меня делали, а?
— А ты как думаешь? — игриво прищурился Яр. — Целовались!