– Хм… Две семерки, либо дюжина и два. Вряд ли. Примас говорил, что святынь было гораздо больше – в десятки раз. Но он благодарит небо за то, что удалось найти хотя бы это. А сколько святынь погибло безвозвратно – было выброшено кощунственной рукой, разломано, сожжено! Это я повторяю дословно.
– Сколько человек присутствовало на совещании?
– Точно сказать не могу. Архиепископ, его викарий и секретарь, охрана. Те, кто привез реликвии, иногда тоже в сопровождении слуг и охраны. И не менее десятка прибыло туда по каким-то иным причинам. В общем, в залах, где собирались участники, было человек тридцать, а всего в резиденции – не меньше пятидесяти.
– Достаточно, чтоб с твоим умением остаться незамеченной. Но всех поименно ты не помнишь.
– Это не входило в мою задачу.
– Ты и так сообщила довольно много. Теперь я должен обдумать услышанное. А ты попытайся все же припомнить имена.
За подобной беседой они скоротали путь и миновали озеро Бирена, на поверхности которого теснились дровяные баржи, – вокруг Эрденона вырубали последние леса.
– Где остановимся? – спросила Анкрен. – Есть соображения?
– По-моему, хватит с нас гостиниц и вдовьих квартир. Есть в Эрденоне человек, он кое-чем мне обязан и не откажет в приюте. Кроме того, в нашем деле он может быть полезен.
– Это твой туз в рукаве?
– На туза он не тянет. Обычная карта…
Древнейший город Эрда, его гордость и столица, в пору гражданских междоусобиц пострадал очень сильно. Причем по странному стечению обстоятельств это произошло не в первые годы смуты, когда город несколько раз принимал в свои стены самозваных герцогов, а в окрестностях гремели пушки и сшибались столичное дворянское ополчение, императорские рейтары и чужестранные наемники, – нет, тогда Эрденон благодаря умелой ли обороне или простой удаче сравнительно легко отделался. Худшее началось, когда новые властители, несколько утвердившись, стали наводить порядок в самом Эрденоне. И добились обратного. Мятежи, захлестнувшие город, волной перекатились через его стены – по всему имперскому Северу, но в Эрденоне спокойней не стало. Этот город, богатый, сытый и благополучный, увидел то, что его жители и в страшных снах представить не могли: уличные бои и баррикады, казни и заточение патрициев и церковных иерархов, разграбленные соборы и сожженную ратушу, когда выгорали жилые и ремесленные кварталы. Бандиты и мародеры объединялись с фанатиками-ангелистами, призывающими уничтожать неправедно нажитое. Добропорядочные дамы и невинные девицы торговали собой за кусок хлеба.
А потом мятежники снова подошли к Эрденону, но у жителей не осталось ни сил, ни оружия, чтобы защитить столицу. И укрепления, устаревшие еще во времена Пиратских войн, не спасли город…
Неудивительно, что здесь, где громче всех кричали о древних исконных вольностях и превозносили Эрденон как светило «милого Севера», без малейшего сопротивления встретили отмену независимости Эрда и даже не пытались возмущаться, когда столицу провинции временно перенесли в Свантер.
Правда, теперь генерал-губернатор, третий по счету после окончания войны, находился в Эрденоне. От былых разрушений не осталось и следа. Город отстроили заново. Кое-кто утверждал, что, лишившись былых достопримечательностей, по нынешнему вкусу излишне грубых и варварских, город много выиграл против прежнего. Перестав быть столицей герцогства, Эрденон приобрел даже большее значение как административный центр. Тон здесь задавали не купцы, как в Свантере, а чиновники и военные, ибо власть генерал-губернатора была утверждена силой оружия и на него же опиралась.
Однако власть эта была просвещенной. Под покровительством генерал-губернатора возобновились занятия в университете. Императорские наместники, не хуже чем герцоги, покровительствовали художникам, стихотворцам и философам. Сверх того, открылся городской театр, чего при Йосселингах не было. Типографы, не покладая рук и не давая отдыха церковной и светской цензуре, печатали книги, летучие листки и эстампы.
Вряд ли стоило со смелостью утверждать, будто все, что произрастало в Эрденоне на ниве просвещения – местное образование, изящные искусства и науки, – было такого же хорошего качества, как плоды торговли и ремесел. Но, по крайней мере, они были.
У въезда в город изо всех прелестей жизни при твердом правлении была в основном представлена охрана правопорядка. Мерсеру показалось, что Анкрен несколько занервничала при виде многочисленных городских стражей и солдат. Сам он был безмятежно спокоен: в настоящий момент отношения с властями у него были лучше некуда, убитые в Хонидейле наемники в счет не шли. Отчасти установлению таких идиллических отношений способствовал человек, к которому они сейчас и направлялись. Его звали Роберт Китцеринг, он был чиновником при канцелярии нынешнего генерал-губернатора Одилона де Бранзарда – невысокого, правда, пошиба: собственного дома на жалованье он бы никогда не приобрел. Однако этот дом, по его утверждению, он получил в наследство.
Его дом находился за площадью Правосудия, в части города, наименее пострадавшей от разрушений, и сохранил особенности построек прошлого века: острую черепичную крышу, узкие окна в обрамлении декоративных колонок, грубоватую лепнину на фасаде. Эрденонцы тех времен любили украшать свои дома «чем-нибудь веселым»: изображениями обезьян, сатиров, силенов, а рельеф на доме Китцеринга украшали фигурки страдающих ожирением младенцев, воздымавших огромные пивные кружки.
По пути Анкрен ни о чем не расспрашивала Мерсера, из чего он заключил, что она неплохо знает город. Его это не удивляло. Что его удивило – собачий лай, раздавшийся в ответ на стук.
Китцеринг жил довольно скромно, как и подобало чиновнику его ранга. У него было всего двое слуг, один из которых, как правило, сопровождал его в присутствие. Иметь собственный выезд ему не полагалось, но дела порой вынуждали его покидать город, поэтому он держал пару лошадей, благо при доме была конюшня. А вот собак, сколько Мерсер его знал, не держал. Вероятно, некоторые прошлые обстоятельства, также известные Мерсеру, сделали его осторожнее.
Стукнула заслонка окошка на воротах – сторож узнал прибывшего. Лай утих: видимо, собаку отогнали. Ворота открылись. Пожилой встрепанный слуга принял у гостей поводья. Докладывать ни о чем не пришлось – Роберт Китцеринг сам вышел во двор, спустившись по черной лестнице.
Ему было двадцать восемь лет, однако выглядел он значительно старше. Вероятно, он сам стремился усугубить это впечатление из соображений солидности, но сухая, блеклая кожа делала его лицо старообразным и без дополнительных усилий. Жидкие волосы, русые, как у большинства уроженцев Эрда, потускнели от ношения форменного парика. Впрочем, у себя дома парик он снимал.
На лице его не выразилось удивления по поводу визита Мерсера, да еще с дамой. Напротив, он приветствовал их вполне любезно:
– Всегда рад видеть вас под своей крышей, мой друг, и оказать посильную помощь… Осторожней!
Последний возглас был вызван тем, что из конюшни, куда отводили лошадей, вырвался огромный пес, черный с бурыми подпалинами, и бросился прямиком к Анкрен. За ним вперевалку бежал слуга.
– Тигр! Назад!
Если окрик относился к собаке, то он опоздал. Пес уткнулся мордой в колени Анкрен и даже не заскулил, а завизжал от счастья, как потерянный и найденный ребенок.
– Хороший, красивый… – Анкрен снисходительно потрепала его загривок.
– Я должен представить вам свою спутницу, – сказал Мерсер.
– Герда Григан, – Анкрен предупредила возможные измышления на этот счет.
– Могу добавить, что в настоящий момент я помогаю этой даме.
Он поймал иронический взгляд Анкрен.
«Мужчины! – явственно говорил он. – Всегда предпочтут предстать рыцарями, чем признаться, будто кто-то помогает им».
Роберт Китцеринг не обратил на это внимания.
– Сударыня, вы меня удивили, – сухо сказал он.
– Что же во мне такого удивительного?
– Тигр не признает чужих, а женщины, когда на них бросается собака, обычно кричат. По меньшей мере.
– Я никогда не кричу на собак. И они мне за это признательны.
– Однако я дурной хозяин – держу вас на пороге. Прошу в дом.
Он подозвал младшего из слуг, отдал какие-то распоряжения и пояснил, адресуясь более к Анкрен:
– У меня нет повара. Когда я ем дома, то со стряпней кое-как справляется Миккель, но если я принимаю гостей, то заказываю обед в «Розе и единороге» – это ближайшая гостиница.
– Впредь этого делать не стоит, так как введет вас в излишние расходы, – сказал Мерсер, когда они вошли в дом, оставив собаку за дверьми. – Может статься, что мы останемся на несколько дней.
– Следовательно, дама тоже будет жить здесь?
– Да, если вас это не стеснит.
– Меня нет, а вот ее… В доме нет женщин: могут возникнуть определенные неудобства.
– Если вы намекаете, что мне трудно обойтись без служанки, то не стоит беспокоиться, я не избалована. Если же вы подразумеваете угрозу моей репутации, то, уверяю, общество господина Мерсера для меня важнее досужих пересудов.
– Пересудов не будет, я почти никого не принимаю, а мои слуги не болтливы. Вы, вероятно, желаете отдохнуть с дороги? Комнаты для гостей наверху.
Когда они поднялись на обычно пустующий второй этаж, Мерсер заметил:
– Чем-то ты ему не понравилась. Обычно Китцеринг любезнее с дамами.
– Чепуха. Просто он приревновал свою собаку.
– А кстати, с чего эта зверюга так тебе обрадовалась?
– В этом доме не имеют привычки подслушивать?
– Нет. И двери здесь прочные.
– Ну… я думала, ты понял. Меня никогда не сбрасывают лошади, хотя я не слишком хорошая наездница. И собаки ко мне ластятся, при том что я не особо с ними цацкаюсь. Эта разновидность Дара не имеет ничего общего с умением наводить морок и встречается очень часто. В любой деревне найдется человек, умеющий подчинять себе зверей. А уж среди цыган, коновалов, знахарок…
– В ответ я сказал бы, что тебя не сбрасывают лошади, поскольку ты стараешься выбирать себе тех, что посмирнее. А собаки тебя любят, поскольку хозяева, ценя в них злость, забывают сказать им одно-другое ласковое слово. Но нам не до этого. Умойся, причешись, а я подумаю, что следует обсудить с нашим хозяином.
В отведенных им комнатах было несколько мрачновато, что свойственно нежилым помещениям, но было заметно, что здесь время от времени проветривают и вытирают пыль. Мебель, старомодная по тримейнским меркам, была удобной и добротной, а в комнате Анкрен имелся даже намек на роскошь – ковер на стене, судя по всему, из мануфактур Орана. В отличие от мебели, новехонький.
Столовая, где Китцеринг принимал гостей, была обставлена лучше. Что ж, такому чиновнику нельзя кичиться богатством – сразу же заподозрят во взяточничестве, но и бедняком выглядеть не подобает.
Резной шкаф-кабинет в виде собора, кресла, обтянутые тисненой тканью, бронзовые светильники, весьма напоминающие золотые, – этого не постыдились бы и во многих дворянских домах, а Китцеринг дворянином не был.
Стол покрывала белая скатерть, правда, по неразглаженным складкам было видно, что ею редко пользуются. У каждого столового прибора из синего фаянса лежали ложки и, что характерно, двузубые вилки, отделанные перламутром, – при том что в городской среде вилки до сих пор считались признаком барства. Кубки для питья, несомненно парадные, были из цельных раковин-наутилусов в серебряной оправе с замысловатыми литыми фигурками, отражавшими то ли бурную фантазию художника-ювелира, то ли рабскую подражательность ремесленника, копирующего все без разбора. Так, у кубка, доставшегося Мерсеру, ножкой служила фигурка амура с луком и стрелами, а на крышке красовался рыцарь в полном вооружении, попирающий дракона. Анкрен достался морской конек и целый хоровод тритонов и нереид, обнимающих раковину. Кубок хозяина подпирала миниатюрная кариатида, а на крышке восседал сфинкс. В начале века такие кубки принадлежали какой-нибудь титулованной особе, а выйдя из моды, были проданы с аукциона.
Из гостиницы были доставлены паштет из дичи, воздушный пирог и фораннанское вино. Роберт Китцеринг принимал гостей по высшему разряду.
– Что слышно в Эрденоне? – осведомился Мерсер. – Последние полгода я был в разъездах и совершенно отстал от жизни.
– Ну, какие у нас новости… Северное лето коротко, и те, кому позволяет досуг, спешат им насладиться. Генерал-губернатор перебрался в загородную резиденцию, свита потянулась за ним, и за нами его светлость посылает только в случае крайней необходимости.
– Значит, у вас сейчас затишье.
– Не совсем… – Китцеринг, как правило, прибегал к обтекаемым формулировкам – тоже следствие его работы. – В последнее время архиепископ Рамбальд пытается переложить на светские власти борьбу с этими злосчастными суевериями…
– Вы об ангелистах?
– О, ангелисты орудуют на окраинах, и с ними успешно справляется преосвященный Деций. Нет, я о последователях так называемого Альдрика Эрденонского. – Повернувшись к Анкрен, Китцеринг пояснил: – Этот Альдрик возглавлял первую оборону Эрденона во время смуты. Город он тогда отстоял ценой собственной жизни. Правда, никакой пользы это не принесло, но чернь считает его святым. Приверженцы Альдрика, в отличие от ангелистов, люди скорей заблудшие, чем злонамеренные, и с тех пор, как власть императорского наместника стала незыблемой, их особенно не преследовали. Но, – он снова обернулся к Мерсеру, – в последнее время они как-то чрезмерно оживились, начались чудесные исцеления на могиле и прочие шарлатанерии. Оставить это без внимания было бы неправильно. Однако его преосвященство желает, дабы его слава доброго пастыря осталась незапятнанной. Поэтому, по его мнению, суеверными должны заняться мы. А его светлость полагает, что лишняя головная боль нам вовсе ни к чему.
– Так зачем мучиться? – сказала Анкрен. – Признайте его святым – и все.
– Если б это было так просто… Ведь, исходя из нынешних понятий, Альдрик Светлый Воин сражался на стороне мятежников и против законных властей. Хотя в те времена разобраться, кто мятежник, а кто представитель законной власти, было почти невозможно. Мой отец тогда служил в городском ополчении, он мне рассказывал… Да что это я? Вы же спрашивали о новостях? Но, ей-богу, о чем может поведать бедный чиновник? Налоги, жалобы, борьба с контрабандой – все как обычно. И не подумайте, что я в обиде на примаса. Он даже вносит в нашу жизнь некоторое разнообразие. Взять хотя бы это совещание по поводу утерянных реликвий Эрда…
– Но ведь оно вроде бы считалось секретным?
– Да, разумеется. Знаете, мой друг, меня не удивляет ваша осведомленность, это входит в сферу ваших интересов, однако наш разговор… – Он сделал паузу.
– Вы свободно можете говорить в присутствии госпожи Григан. – Мерсер правильно угадал смысл заминки. – Кроме того, любопытно, при чем здесь канцелярия генерал-губернатора?
– Но вы хотели услышать новости, а какие это новости! Сколько месяцев прошло…
– И все же.
– Что ж, скажу вам, что, хотя добрые граждане Эрденона действительно остались в неведении, в канцелярии генерал-губернатора об этом совещании все было известно с самого начала. Причем совершенно официально. А как же иначе? Вы, вероятно, в курсе, что на совещании присутствовал господин Оран из Карнионы?
– Да, я слышал об этом.
– А его превосходительство ведет с ним дела и выразил пожелание, чтобы столь видному промышленнику была обеспечена надлежащая безопасность.
– Следовательно, в доме архиепископа были еще и люди наместника?
– Не столько в доме, как вокруг него… Теперь, когда все благополучно завершилось, я могу сказать об этом.
– А что думают в канцелярии об этом совещании, если не секрет?
– Отчего же? Отчасти цель была та самая, о которой заявил архиепископ: найти потерянные реликвии и уточнить, где они находятся. Но была, вероятно, и другая. Вполне благая. В ближайшем будущем намечено перестроить и расширить Кафедральный собор Св. Иоанна. Предстоят большие расходы. И примас заинтересован в перенесении в новый собор какой-нибудь замечательной реликвии…