– Вы имеете в виду епископа Деция и ангелистов?
Секта приверженцев Ангела-Мстителя, в просторечии ангелистов, мало у кого в Эрде вызывала сочувствие. Но справиться до конца с этой заразой, возникшей во времена гражданской войны, то есть свыше тридцати лет назад, пока не удавалось. Среди беднейших жителей Эрда – и крестьян, и городской голытьбы – нет-нет да и находились желавшие последовать заветам Ангела-Мстителя. Не так давно ангелисты обнаружились в Вальграме. А епископ Деций, переведенный в самый северный порт империи из Дальних Колоний, принялся возвращать сектантов на путь истинный теми же методами, что привык применять к дикарям по другую сторону океана. Останки главарей секты сожгли на рыночной площади либо прибили по частям над всеми воротами Вальграма.
– Их тоже. Можно привести и другие примеры. Вот в чем суть: эта женщина украла у моего господина очень ценную вещь. Ценную лично для него, понимаете? И он желает вернуть ее либо узнать, для начала, местонахождение этой вещи. Но опасается, что, если виновная попадет в руки служителей Церкви, добросовестно исполняющих свой долг, от нее уже ничего нельзя будет узнать. Никогда. Хотя, если эти рассуждения кажутся вам неприемлемыми или ранят ваши религиозные чувства, заверяю: после того как мы получим нужные сведения, мы передадим преступницу Церкви.
Мерсер ни на миг не усомнился, что собеседник лжет. Но это его не волновало.
– Вы заинтриговали меня. Хотелось бы знать о вашей преступнице побольше. Например, имя.
– Она называет себя Анкрен.
– Хорошее, старинное эрдское имя.
– Да, если оно настоящее. А я в этом не уверен.
– Анкрен, а дальше?
– Дальше ничего. Ни фамилии, ни прозвища.
– А как она выглядит, известно? Или она постоянно скрывает свою внешность, наводя морок?
– Тут дело не так безнадежно. Ей на вид лет тридцать или около того. Роста довольно высокого, скорее худощавая, чем плотная. Волосы – простите за просторечие – белобрысые, иначе не скажешь. Нос прямой, губы узкие. Глаза… – он задумался, – глаза, пожалуй, карие.
– Вы не порадовали меня, господин Вендель. Если б я попросил вас набросать портрет типичной уроженки Эрдской провинции, получилось бы именно это. Тут ни маскироваться не надо, ни морок наводить – все равно таких женщин в здешних краях двенадцать на дюжину.
– Но что поделаешь, коли так и есть?
– Вот что, господин Вендель. Из того, как вы ее описали, у меня создалось впечатление, что вам доводилось ее видеть.
– Вы угадали.
– Не заметили ли вы каких-то характерных примет? Особых, отличающих ее от других одиннадцати из дюжины? Я не стану предполагать, что она демонстрировала вам родимые пятна у себя на теле или что вы не разглядели у нее горба или шести пальцев на руках. Но нечто особенное можно найти почти в каждом человеке. В походке, манере говорить, держать голову.
– Нет. Все вполне заурядно. Хотя… вы правы. Я как-то упустил из памяти. У нее шрам на мочке левого уха. Ниже того места, которое обычно прокалывают для серьги.
– А серег она не носит?
– Не носит. Я даже не помню, проколоты ли у нее уши. По-моему, она их обычно прикрывает волосами.
– При нынешней моде это несложно… Продолжим. Что еще известно о вашей Анкрен? С кем она связана? Родня, сообщники, любовник… или любовники?
– Никого. Совсем никого.
– Так ли? Ведь как-то ваш господин сумел не просто с ней познакомиться, но и разузнать о ее талантах! Кстати, кто он?
– Этого я вам не скажу. Мой господин желает сохранить инкогнито. Это необходимое условие соглашения.
– Это сильно затруднит мою работу.
– Но и оплата будет соразмерна трудностям.
– Ладно. Предположим, я не стану расспрашивать, кто ваш поручитель и что за делишки у него с этой Анкрен. Но вы с ней тоже встречались. Возможно, так же, как и со мной – по чьей-то рекомендации. Есть определенный разряд людей, которые служат как бы связующим звеном между преступным миром Эрда и добрыми платежеспособными гражданами, предпочитающими, чтоб грязную работу за них исполнил кто-то другой. Я прав? Вот, для начала, хоть какие-то связи Анкрен. Если вы назовете мне тех, кто вывел ее на вас или на вашего господина… возможно, они знают ее привычки, убежища…
– Я бы не советовал вам разыскивать этих людей. Не потому, господин Мерсер, что ставлю вам какие-то условия. Просто это пустая трата времени. Боюсь, встретиться с ними уже невозможно.
– Даже так? – Мерсер внимательно посмотрел на серого человека в углу комнаты.
Тот выдержал его взгляд, не мигая.
– Серьезный человек ваш поручитель.
– Более чем.
Разговор, до того протекавший плавно, несмотря на изобилие подводных камней, прервался. Мерсер раздумывал. Вендель следил за ним, возможно надеясь прочесть решение на его лице. Не преуспев в этом, он сказал:
– Сударь, я изложил вам все обстоятельства, которые мне было дозволено открыть. Даже те, что способны оттолкнуть вас. Мы еще не заключили соглашения. И если в деле вас что-то пугает, я не стану изыскивать путей к принуждению. Сделка должна быть честной. И вы вольны отказаться.
Мерсер встал, подошел к окну. Омытое дождями небо сияло чистотой, недоступной низменной тверди. И обещало несбыточное тем, кто поднимает голову не только для того, чтобы высмотреть непогоду. Мерсер отвернулся.
– Можете считать, что сделку мы совершили. Подробности обсудим после того, как я получу задаток. А что до ваших опасений относительно тех способов, которыми Анкрен может ввести меня в заблуждение, то они напрасны. Мои родители умерли, я не женат, и у меня нет ни братьев, ни друзей.
3. Анкрен. На развалинах герцогства
Гравюра называлась «Нимфы Эрденона». Три упитанные девицы, одетые весьма условно, покачивая тяжелыми боками, плясали на лужайке, окруженной мощными высокими дубами. За деревьями виднелись, весьма похоже изображенные, стены и башни Эрденона. Правда, в окрестностях Эрденона уже лет пятьсот не было ни одного дуба, но это мелочи. Ниже красовались каллиграфические строки:
У второй гравюры, налепленной на стену постоялого двора, название и высокоморальная подпись были оторваны, по всей вероятности намеренно. Но поскольку обе гравюры были сделаны с картин стипендиата генерал-губернатора, эрденонского художника Питера Кнаппертсбуша, скончавшегося пару лет назад, и широко распространились по всей провинции, Анкрен не раз их видела.
Вторая картинка называлась «Отцелюбие римлянки», и насколько Анкрен могла припомнить, содержание ее заключалось в том, что великовозрастная дочь спасала своего умирающего от голода отца, накормив его собственным грудным молоком. При оторванной подписи гравюра, где бородатый старец жадно присосался к обнаженному бюсту пышной блондинки, приобретала откровенно непристойный характер.
Анкрен не нравилась гравюра, не нравился Кнаппертсбуш (хотя она его никогда не встречала) и не нравился сюжет. Не считая этого, все складывалось более или менее неплохо. Она была сыта, раздобыла новую одежду и обувь, и в кошельке кое-что позвякивало. При этом почти не пришлось тратить силы. Никаких покушений на ее жизнь не происходило. И вдобавок распогодилось, стало даже жарко по северным меркам.
Вся эта благодать, однако, не поколебала ее решимости. То, что ее потеряли из виду, – не повод расслабляться, а преимущество нужно использовать, иначе на что оно годится? Не исключено, что бравые ребятки все-таки сумели вычислить, в каком облике и по какой дороге она покинула Аллеву. Тогда они должны предположить, что намеченная жертва направила стопы свои в Кинкар либо в сторону Южного тракта. Но она-то движется в прямо противоположном направлении – в Бодвар.
Притом она тревожилась больше, чем хотелось бы. Дело было не в возможной погоне – это рутина. И путешествовать в одиночку она привыкла. Может, тревожило то, что каждый шаг приближал ее к побережью?
Избегать портовых городов, живя в Эрде, она не могла, да и не стремилась. Но море всегда оставалось запретным. И, как все запретное, влекло.
Не потому ли она истратила большую часть обретенной наличности на покупку лошади? (Могла бы и увести, знала ведь, что животное надолго у нее не задержится. Но не стоило. Легко пришло, легко уйдет.) Конечно, не кровного скакуна, а обычного низкорослого и мохнатого конягу, неприхотливого и с хорошей рысью, так что дорога к цели сокращалась на несколько дней.
А, чепуха все это. Она и впрямь спешила, но не любоваться морскими пейзажами. Настолько спешила, что немного не рассчитала время и вечер застал ее в пустошах. Ночевать на открытом пространстве не хотелось, и она предпочла добраться до постоялого двора в Мурвейле, чтобы, снявшись на рассвете, к полудню достичь Бодвара.
Правда, уехать так рано, как собиралась, не выходило. Слуги на постоялом дворе ползали, как осенние мухи, и в ожидании, пока отопрут ворота и выведут средство передвижения, она коротала время в пустом зале и рассматривала налепленные на стену творения Кнаппертсбуша.
Ее предшественники, менее сдержанные в проявлении чувств, имели привычку расписываться на чем ни попадя либо просто ставить закорючки на грудях и ягодицах нимф и отцелюбивой римлянки, благо места было много и еще оставалось. Но Анкрен не стала участвовать в народном творчестве.
Солнце, высушившее утреннюю росу на траве в пустошах, застало ее уже в пути.
Леший – так барышник назвал лохматого конька – шел ровно, не сбоил, и оставалась надежда, что утренняя заминка никак не скажется на продвижении к цели.
На дороге в эти часы Анкрен никого не встретила. А говорят, бывали времена, когда тракт кишел каретами и всадниками. Особенно летом. Это было, когда Бодварский замок служил летней резиденцией герцогам Эрдским и придворные устремлялись туда вслед за своим повелителем, а город Бодвар жил тем, что потрафлял их нуждам. Но где те герцоги и те придворные? Бодвар нынче – обычный портовый городишко. А замок… Ну, можно сказать, что от замка кое-что осталось. Уничтожить его не так легко.
Бодварский замок строили вовсе не для приятного отдохновения от государственных трудов. Он был заложен чуть ли не во времена Эрдских конунгов, а по-настоящему укреплен герцогом Гарнего I вскоре после эпидемии Черной Смерти – той самой, что выкосила пол-Европы. Но герцог искал прибежища вдали от столицы вовсе не от чумы. Теперь уж никто в точности не помнил, кого он боялся – то ли сторонников убитого им старшего брата, то ли своего шурина, императора Йорга-Норберта, но замок при нем стал одним из самых мощных оплотов Севера. Здесь Гарнего I и провел остаток своих дней. Он настолько не любил бывать в Эрденоне, что, когда возжелал сделать своего сына Рутгера соправителем, пренебрег стародавними обычаями и вызвал в Бодвар примаса Эрда, дабы тот в часовне замка вручил Рутгеру драгоценные регалии герцогства, переданные Мелгой Благодатным Йосселю Храброму вместе с титулом. Вскрости после этого Гарнего I, не дождавшись нападения извне, скончался от апоплексического удара во время ссоры с тем же Рутгером. Злые языки, впрочем, утверждали, что Рутгер нанес родителю удар собственной десницей. Что не помешало ему, когда пришло время, венчаться на герцогство в том же в Бодварском замке. С тех пор так и повелось.
Крепости над Бодварским заливом за последующие столетия не раз приходилось отбиваться от врага и с моря, и с суши, благо положение ее было чрезвычайно выгодным и там был сильный гарнизон. И лишь в прошлом веке, по окончании Пиратских войн, когда на Севере воцарилось относительное спокойствие, герцоги Эрдские стали наведываться в Бодвар ради отдыха, развлечений и морских купаний. Тогда замок снова был перестроен в соответствии с новыми вкусами и предназначением. Он украсился садами, башенками и галереями. О роскоши внутреннего убранства ходили легенды, а часовня если не величиной, то красотой, богатством и обилием священных реликвий превосходила кафедральный собор в Эрденоне. И в этой часовне епископ Эрдский венчал герцогской короной каждого нового герцога Эрдского.
И все это ныне пошло прахом.
В тех самых пустошах под Бодваром, где сейчас проезжала Анкрен, тридцать пять лет назад разыгралось одно из первых сражений гражданской войны, почти уничтожившей Эрд. Незадолго до того самозванец Гейрред Тальви, захвативший власть после смерти Гарнего V, последнего из Йосселингов, в соответствии со всеми правилами и обычаями венчался на власть в Бодварском замке. И здесь же, под Бодваром, потерпел сокрушительное поражение от Сверре Дагнальда, поддержанного императором. Дагнальд тоже принял герцогский титул, но уже в Эрденоне, и в Бодвар никогда не возвращался. Он продержался у власти и на этом свете дольше остальных – почти два года, но после его смерти новые претенденты появлялись как грибы осенью. В те смутные годы Бодварский замок неоднократно переходил из рук в руки – не потому, что неприступная твердыня вдруг утратила оборонительные качества, а потому, что никому в голову не приходило ее защищать.
Последним, кто захватил замок, а также последним, кто объявил себя герцогом Эрдским, был некто Рейнмар Шембарт. Свои претензии на трон он мотивировал не происхождением от Йосселингов (истинным или мнимым), не древностью рода, не богатством и могуществом, как его предшественники. Единственным доводом Шембарта было то, что он владел Бодварским замком, – лишь там, по освященной веками традиции, может произойти коронация герцога Эрдского.
К тому времени почти вся территория Эрда была занята войсками императора. Северяне, измученные междоусобицами, жаждали хоть какого-то порядка и не оказывали сопротивления. Поэтому отряды, предводительствуемые имперским полководцем графом Рондингом, беспрепятственно дошли до Бодвара. И встали. У Шембарта было совсем немного людей, но Рондинг выбрал тактику выжидания. Как показали последующие события, верную. Бодварский замок, даже сильно поврежденный за время войны, можно было долго защищать и с горсткой воинов – при достатке пищи и воды. Меж тем в предшествующие годы были разграблены не только легендарные богатства герцогской резиденции, но и съестные припасы. Шембарт со товарищи с самого начала жили тем, что ловили рыбу в заливе, спуск к которому был перекрыт. И если смерть от жажды осажденным не грозила – дожди в Эрде не редкость, то провизия, в отличие от воды, с неба не падала. Через пару недель осады сторонники Шембарта заговорили о сдаче. Тот упорно стоял на том, что не уступит, чем и подтвердил давно зревшее предположение о своем помешательстве. Дело завершилось грандиозной потасовкой между вконец обезумевшим Шембартом, несколькими соратниками, сохранившими ему верность, и всеми прочими, желавшими сдаться. Шембарт был убит, Рондинг без единого выстрела вступил в замок, плюнул, увидев, во что превратилась гордость Эрдских крепостей, отпустил пленных восвояси и воротился в Тримейн.
Впрочем, все это было давно и Анкрен нисколько не волновало.
Городок Бодвар у подножия замковой горы, полностью разрушенный войной, сумел возродиться – но в новом качестве. Здешний залив всегда был славен богатым уловом, поэтому теперь в городе ловили, солили и вялили рыбу на продажу. Корабли традиционно заходили в Бодвар, чтобы заправиться провизией и починить снасти. Поэтому здесь отстроили несколько мельниц, ткацких и канатных мастерских. Существовал еще один промысел, ради которого Анкрен сюда и ехала.
Сколько она ни заезжала в Бодвар, здесь всегда бывало ветрено, даже в самый жаркий день. По небу редкой цепочкой бежали облака, с моря тянуло дымком: там, на берегу, конопатили лодки. Этот запах мешался с другими: соли и рыбы, копченой, вяленой и свежей, – недавнего улова. Колыхались гирлянды из селедки и трески, вывешенные под крышами домов и складских помещений, сети, протянутые между столбами для просушки. На Анкрен никто не обращал внимания. Люди были заняты и не отрывались от дел для того, чтобы глазеть на приезжих.