Триклиний Сервилии недавно отделали заново. От обилия позолоты рябило в глазах. Все ложа были из литого серебра, все чаши – золотые. Казалось, за то время, пока он её не видел, супруга диктатора не состарилась, а похорошела. У неё появилась манера украшать себя золотом вызывающе и вычурно: по несколько колец на каждом пальце, роскошные серьги, ожерелье, диадема в волосах – она будто кричала о своём богатстве и могуществе. И ещё появилась манера растягивать слова, невольное подражание интонациям Бенита.
Место для Кумия нашлось за последним столом. Но он и не претендовал на большее. Обсуждали последнюю книгу Неофрона. Одна Валерия её не читала. Кумий постоянно острил и сам же первый смеялся, но никто не слушал поэта. Он намеренно поглаживал себя по груди – как раз по надписи на тунике. Но пирующие не замечали его жеста. Он постоянно бросал взгляды на Верму, но она была занята разговором со своим соседом. А соседом у неё был Марк Габиний. Вскоре Верма поднялась и вышла из триклиния. Кумий кинулся за ней. Но в перистиле никого не было. Журчала вода в фонтане. Выглядывавший из зелени лавровых роз сатир ухмылялся пьяно и нахально. Раздосадованный, Кумий вернулся назад и к своему изумлению обнаружил, что его место на ложе занято: какой-то тип с чёрными кудрями до плеч пил из кубка Кумия и вытирал губы его салфеткой. И Кумий не осмелился согнать наглеца. Он присел на табурет (где на самом деле должен был сидеть опоздавший наглец, занявший место Кумия), взял с подноса куриную грудку и принялся жадно её грызть – давным-давно он питался одним хлебом да кашей, будто римлянин во времена Катона Цензора.
И вдруг кишечник, испорченный касторкой с бензином, заставлявший Кумия постоянно страдать, издал отвратительный звук. И к тому же вонь… Запах уловил молодой человек, занявший место Кумия. Он обернулся, глянул на поэта и рассмеялся. И возлежавшая рядом с ним девушка тоже захихикала.
Кумий вскочил и выбежал из триклиния. Он отыскал латрины, уселся на стульчак и заплакал. Он плакал от отвращения к самому себе. Отныне твоё место здесь, Кумий. И поблагодари за это Бенита. Спасибо тебе, Бенит!
VМарк Габиний почти не удивился, когда увидел, что место на ложе ему отведено рядом с Валерией. Её белое платье было расшито золотом и мелким жемчугом – наряд, слишком вызывающий для весталки. Она могла надеть подобное платье, лишь покинув храм. Но Валерия дерзнула сделать это прежде. Увидев актёра, она улыбнулась и поманила его пальцем довольно игриво. В первую минуту ему показалось, что она пьяна. Потом он решил, что несчастная рехнулась, если кокетничает так открыто. Потом подумал, что бояться теперь уже не имеет смысла. И улыбнулся. Его улыбка могла растопить любое женское сердце.
– Ты решила умереть, Валерия? – спросил он шёпотом. – Ну что ж, давай умрём вместе. Я не против.
Он неё пахло дорогими духами. За одно это её могли привлечь к суду. Но это – только первый шаг. А она готова идти дальше. Идти до конца. Он сразу понял это.
– Это не смерть, это борьба, – отвечала она нараспев и вложила ему в рот кусочек бисквита. – И мы будем бороться вместе.
Марк заметил, что у неё дрожат руки.
А ещё он заметил морщинки вокруг её губ и вокруг глаз. Приметил и дряблость тщательно напудренных щёк. И выступившие жилы на шее. За последний год она поблекла. Или он не видел её очень давно вблизи? Да, да, лучше бы он смотрел издалека. Она бы по-прежнему казалось ему молодой и желанной.
– Тебе осталось всего два года служить Весте, – пытаясь образумить скорее себя, чем Валерию, напомнил Марк Габиний.
Жрица, преданная лишь своей богине, девственница в тридцать восемь лет. Неужто в Риме нет женщин, кроме неё? Может ли она любить? Или умеет только ненавидеть и соблюдать ритуал?
Место напротив них заняла Юлия Кумекая. Валерию она сухо приветствовала, на Марка демонстративно не глядела. Недавно они очень крупно поссорились. И причиной ссоры была предстоящая премьера.
– А что дальше? – Валерия шептала ему в самое ухо и при этом поглядывала на Сервилию. Та делала вид, что ничего не замечает. – Жизнь кончена, Марк, неужели ты не видишь? Так пусть финал будет прекрасен. Сейчас я выйду в перистиль, а оттуда поднимусь в спальню. Это бывшая комната Летиции. А ты через пару минут следуй за мной.
Она ушла, обдав его терпким запахом лучших духов Лютеции под названием «Вененум». Роковой запах. Его обожают дорогие шлюхи Субуры, но весталки никогда не пользуются такими духами. Юноша, возлежавший напротив Валерии, тоже уловил запах духов и наморщил ястребиный нос, будто учуял лёгкую добычу. Марк осушил чашу до дна. Лёгкое облачко хмеля окутало голову, все сделалось нестрашным: и диктатор Бенит, и спятивший от страха Рим, и нестерпимая боль утраты, гложущая сердце, – все ушло в потустороннее далеко. Главное – рядом Валерия. И если она хочет умереть вместе с ним, ну что ж, он согласен. И уже неважно, что она так постарела и подурнела. Ведь он помнил её молодой и прекрасной. Это будет самая эффектная и самая трагическая роль Марка Габиния.
Знаменитый актёр медленно поднимался по лестнице в спальню. Ему казалось, что кто-то идёт за ним. Но он не стал оглядываться. Не успел он взяться за ручку двери, как ему открыли. И запах духов обдал его пьянящей волной, горячие губы приникли к его губам.
В комнате было темно. Он даже подумал, что здесь вообще нет окон.
Он поднял женщину на руки и понёс на постель. И подивился – уж слишком она тяжела для хрупкого своего сложения. И уже почти раздета – пальцы нащупали тонкую ткань нижней туники. Прочь тряпки. Рука коснулась груди… скользнула к талии, по крутому бедру…
Марк отстранился:
– Кто здесь?
Женщина вновь приникла к нему:
– Это я, я! Почти что Валерия. Запах её духов и её приказ – быть нам с тобой здесь.
Он догадался:
– Верма?
И вдруг стало легко, смешно и неинтересно. Он готовился к подвигу. А попал на очередной спектакль.
VIЕдва весталка и Марк Габиний вышли из триклиния, как место Валерии занял Бенит. Будто он стоял за дверью и ждал, когда же парочка удалится. Диктатор выпил неразбавленного вина. Лицо у него было несколько отёчным, под глазами – мешки. Печень пошаливала. А ведь он совсем ещё молодой человек. Вот что значит власть – она буквально сжигает человека. Но кто из низших ценит жертвы властителей? Кто? Они готовы лишь насмешничать и требовать. Бесконечно чего-то требовать. Ненасытная, вечно жрущая утроба – вот что такое народ.
– Как я устал, – проговорил Бенит, осушая кубок. – Все как будто взбесились – претензии, требования, ноты посольств. Альбион наглеет на глазах, Бирка не желает уступать. И ещё длинноволосые ученики риторских школ в Лютеции сжигают, видишь ли, мои портреты! Как мне это надоело! Кстати, чьё место я занял?
– Валерии.
– Приятно лежать на том месте, где только что возлежала весталка. Воображаешь себя в её постели. Сервилия, милочка, ты понимаешь, что сейчас происходит? В твоём доме теряет девственность весталка. Какой ужас! Теперь нашу престарелую красавицу Валерию замуруют живьём. А Марка Габиния…
– Бедный Марк! – с притворным сочувствием воскликнула Сервилия. – Оказывается, так опасно любить женщин добродетельных. Шлюхи гораздо доступнее и менее опасны!
– Как ты, моя голубушка, – захохотал Бенит.
Сервилия сверкнула глазами:
– Я – опасная шлюха.
– Дорогой Бенит! – обратилась к диктатору знаменитая актриса Юлия Кумекая, возлежащая напротив. – Я так рада, что ты нашёл пару минут, чтобы посвятить их милой беседе со своими подданными. А если бы ты заглянул в театр Помпея на спектакль! Мы ставим «Божественного Юлия» драматурга Силана. Актёр, играющий Юлия Цезаря, похож на тебя. У него точно такая же обворожительная улыбка и такая же походка. Я долго наблюдала за тобой, а потом помогла молодому актёру скопировать твои манеры.
– Я слышал, кто-то из актёров вашего театра… – нахмурился Бенит.
– Нет, нет, его давно уволили, – спешно заявила Юлия.
– Ну что ж. Я загляну в театр. И посмотрю, действительно ли Божественный Юлий похож на меня. А сейчас отправлюсь на Палатин, пусть мне позвонят и доложат обо всем, что здесь произойдёт.
И тут Кумий возвратился из латрин. Он сильно захмелел от неразбавленного вина. Иначе он бы никогда не осмелился сделать то, что сделал. Он шагнул к Бениту и, низко поклонившись диктатору, пробормотал:
– Спасибо тебе, Бенит.
– За что? – спросил диктатор.
– У меня каждый день понос. – Кумий вновь поклонился. – Спасибо тебе, ВОЖДЬ!
И пошатываясь, направился к своей табуретке.
– У Бенита точно такая же задница, как у Юлия Цезаря. Ну надо же! Кто бы мог подумать… – бормотал Кумий во весь голос.
– Прости его, – улыбнулась Сервилия. – Он не в себе.
Бенит проводил Кумия снисходительным взглядом:
– Сердиться на него? За что?
VIIЦентурион ворвался в спальню. С ним пятеро преторианцев, как будто ожидали, что любовники будут защищаться с оружием в руках. В спальне сразу же сделалось тесно. Вместе с гвардейцами вбежали два репортёра «Акты диурны». Вспыхнул свет, и одновременно, соревнуясь друг с другом, всех ослепили фотовспышки. Марк Габиний невольно заслонился ладонью. А женщина даже не испугалась, тряхнула гривой чёрных волос. С любовников сдёрнули простыни. Они оба были нагими. Мужчина изобразил гнев. Очень хорошо изобразил, ведь он – артист.
– В чем дело? – спросила женщина без тени испуга, даже не пытаясь чем-нибудь прикрыться. – Сервилии не нравится, когда в её доме предаются Венериным утехам?
Тут только центурион понял, что перед ним не Валерия, а совершенно другая женщина, как минимум лет на пятнадцать моложе весталки. В следующий миг он узнал её. Она входила в одну из когорт гвардии. Туда принимали женщин – для охраны Дома весталок, Августы (когда та была в Риме) и супруги диктатора.
– Это же Верма, – сказал один из репортёров – и прекратил снимать.
– А где Валерия? – спросил центурион растерянно. Выглядел он сущим идиотом.
– Понятия не имею, – отозвался Марк.
И тут человек в тунике с надписью «Я люблю Бенита» проскользнул мимо преторианцев к кровати и влепил Верме звонкую пощёчину.
– Ах ты, дрянь, дрянь! Сука! – заорал Кумий. – Твоё место в лупанарии… – И залился слезами.
Преторианцы на всякий случай скрутили его.
– Марка Габиния арестовать! – приказал центурион. – И эту красавицу прихватите с собой.
И уже выходя из спальни, пробормотал:
– Как все фекально.
VIIIВ доме Сервилии был очень маленький перистиль. Пальмы в кадках, мраморная скамья, бассейн, похожий на обычную ванну, вода, изливающаяся изо рта Селена, кажется, вот-вот его переполнит. Но прохладно, и воздух свеж – как и должно быть в перистиле.
– О чем ты хотела со мной поговорить? – спросила Фабия.
Она уже жалела, что явилась сюда. Но все-таки Сервилия её дочь. И она так убедительно говорила по телефону о примирении. Фабия тут же все простила. Зло она не умела помнить. То есть помнила, но отстраненно, как будто случившееся с кем-то другим. А злиться, лелеять мщение – нет, это не для неё. Она шла дальше, обиды оставались в прошлом. А в сердце Фабии – лишь недоумение. Зачем все было нужно? Зачем Руфину было нужно губить Элия? Зачем Сервилии нужно было проклинать Летицию? Все поступки казались не имеющими смысла. Напоминало библион, написанный исключительно ради денег. Когда-то в Риме книги писали только для души. И для славы. А теперь продаётся каждая строчка.
Так зачем её позвала Сервилия? Фабия сразу подумала, что ради какой-то своей интрижки, и, значит, ради тайной цели Бенита. И к тому же здесь Валерия. Ясно, что они затевают что-то против весталки. Если бы Фабия могла предупредить, она бы предупредила. Но о чем? Она ничего не знала. Она могла лишь выкрикнуть: «Бди!» А потом отстраненно наблюдать.
Валерия стиснула руки. Руки почему-то мешали. Все мешало – повязка на голове, платье, сандалии, собственная кожа. Даже губы не желали двигаться так, как надо.
– Что… что ты сейчас пишешь? – спросила Валерия ненатуральным голосом.
– Очередной судебный библион, – Фабия тяжело вздохнула. – Римляне их обожают. Про то, как Тит судится с Авлом, Гай с Марком, потом Авл с Гаем… Комбинаций гораздо больше, чем позволяет комбинаторика, ибо можно ввести такой захватывающий поворот сюжета, как обжалование суда в высшей инстанции.
– Насколько я поняла, жуткая абракадабра, – через силу рассмеялась Валерия. Она бы тоже могла написать библион. Но о чем может писать весталка? О таинствах, которые нельзя разглашать? А более ничего ей не открыто.
– О чем ты на самом деле хотела спросить?
– Мне осталось два года, – Валерия откашлялась – голос почему-то сразу изменил. – Два года, а потом я могу уйти. И уйду.
– Зачем? – Фабия насторожилась.
– Ну… – Пауза была почти бесконечной. – Ведь я могу уйти. Уехать. В конце концов у меня есть деньги. Немного, правда, но… – Она вновь замолчала, потом спросила: – А ты не собираешься замуж?
– Ах вот о чем речь! – Фабия ненатурально рассмеялась. – Марк, значит. Нет, не собираюсь. И знаешь почему? Потому что я стара и не смогу родить ему сына. И хочу… очень хочу, чтобы он женился на молодой! – Она произнесла это последнее слово так, что Валерия ощутила каждый свой седой волос, каждую морщинку возле глаз. И все своё тело, ещё сильное, но вряд ли уже способное выносить наследника Габиния.
– Я… я понимаю.
Послышался шум. Шаги. Чей-то крик. Но зелень ещё скрывала идущего. Лишь поток воздуха, вызванный сквозняком, заставил листья зашелестеть.
– Она здесь!
Валерия выпрямилась, ожидая. И перед ней возник преторианец. Центурион.
– Валерия Амата, – сказал центурион, хмуро глядя на жрицу Весты. – Ты должна последовать за мной.
– Куда? – Валерия откинула голову и окинула гвардейца высокомерным взглядом. – Бенит приказал бросить меня в тюрьму? Я – Великая Дева. Кажется, диктатор Бенит забыл об этом, как и ты.
– Ты отправишься с нами в Эсквилинскую больницу, и тебя осмотрит гинеколог.
– Ч-ч-что? – прошипела Валерия, изображая праведный гнев, а может, и не изображая вовсе, – краска хлынула ей в лицо, глаза загорелись. Центурион невольно попятился.
– Ты нарушила древний закон. Ты… ты потеряла невинность… – центурион сбился и оглянулся по сторонам, будто искал поддержки. Но его люди старались держаться поближе к двери – так, чтобы Великая Дева их даже не видела. – Изволь следовать за мной! – выкрикнул гвардеец.
– Это ложь! – вскипела Фабия. – Я была все время с ней. Не бойся, милая! – Матрона сжала руку Валерии. – Эта подлость им не удастся. – Казалось, она готова была сразиться с центурионом. И сжала кулаки. Ей бы меч в руки! Наивная Фабия!
– А как же Марк Габиний? – спросил центурион.
– Его здесь нет! Или ты слепой? Или Марк украл шлем у Плутона и явился сюда невидимым?! – кинулась в атаку Фабия. – Что ты мелешь, центурион? Оглядись! Или старой женщине, и к тому же родственнице, нельзя поговорить с весталкой наедине?
– Марк Габиний там, наверху, в спальне. – Центурион и сам понимал, что все обвинения выглядят по-идиотски. Но у него был приказ. Приказ задержать Марка Габиния и весталку Валерию, где бы они ни находились, и отправить Габиния в тюрьму, а весталку – в больницу на обследование. Личный приказ диктатора. И центурион не смел ослушаться.
– А мы здесь! Внизу, в перистиле! – Фабия, кажется, окончательно вышла из себя. – Что тебе надо, в конце концов?!
– Но у него там женщина. Верма. Охранница Дома весталок.
– Охранница – не весталка, – отвечала Валерия почти весело и улыбнулась. – Или ты не знаешь об этом?
– А-а… – только выдохнула Фабия. – Так вот что ты подстроила! Ты…
Лицо Фабии сморщилось. И что-то проступило в её чертах детское, беззащитное. Будто она надеялась, что дорогую игрушку оставят ей навсегда, а её отняли, да ещё посмеялись.