– Я понял! – закричал Логос и засмеялся. Он смеялся, и слезы текли по его щекам. – Все так! Но это следствие, не причина. Я все понял! Ты погрузился в колодец, не отведав амброзии. А этого ни в коем случае нельзя было делать. Ведь ты не пил амброзии, Элий?
– Воды в колодце не было, когда…
– Да, не было, когда ты спустился! – оборвал его Логос. – Но она была, когда ты выходил. Ты купался в ней, ты её пил. Вода колодца дарует знание, но отбирает жизнь. Ты наглотался волшебной воды. Любой другой мгновенно умер бы там, у колодца. Но ты не мог умереть – желание защищало тебя. И, чтобы ты остался в живых, я отдал часть своей божественной сущности тебе. И часть твоего, человеческого, перешла ко мне. Поэтому ты стремишься играть роль бога, а я хочу быть человеком. Ты все время хватаешь волка за уши, но рассчитываешь не на человеческие силы – на божественные. На то, чего у тебя нет и быть не может.
Получается, человеку достались по воле Фортуны два осколка божественности: неисполнимое желание и влага колодца. По мечу в десницу и шуйцу. И вот он сражается этими двумя мечами и надеется победить. Но сражается не с противником, а сам с собой. А ведь он был уверен… Но можно ли быть уверенным? Человеку неизвестно его предназначение. Ещё старик Гомер знал этот парадокс. Элий вдруг рассмеялся коротким нехорошим смехом:
– А ведь я осуждал Триона точно за то же. Абсолютно, – выдавил он. – Он вообразил себя богом. И я… Я тоже…
– Все схожее на самом деле несхоже. Даже остатков моего разума хватит, чтобы это понять. Трион хотел быть богом, а труд его был человечьим. Ты же пытался взять на себя труды бога. Но хотел быть человеком. Он ошибался в цели, ты – в средствах.
– Но где я ошибся – понять не могу. Подумай, Вер! Для спуска в колодец сам бог Фавн дал мне камень. Камень, в который был заключён панический ужас. Ведь я не мог ошибиться, если бог подсказал мне, что надо делать? Так ведь?
– И что ты сделал с камнем?
– Я бросил его в колодец, и вода испарилась.
– Ты сказал – Фавн.
– Ну да, Фавн, или Пан, сын Меркурия.
– Погоди, не забывай этот факт. Он очень важен. Я забуду, а ты – не забудь.
– Это ты погоди. Мы не о том болтаем. Совершенно не о том. Я взял частицу у тебя, ты – у меня. А теперь возьми назад своё. И верни то, что досталось тебе, – Элий говорил с холодной решимостью.
– Я могу, да… Но… если не получится? Если… Что тогда? Ты не погибнешь, но…
– Не спорь. Не хочу больше играть чужую роль – это слишком тяжело. Пора исправлять ошибки. Попробуй, Вер! И станешь не олимпиоником[59], но Олимпийцем.
– Нам придётся играть в странные игры.
– Сражаться, – поправил Элий. – В этих играх только сражаются. Я не знаю, может, и не было никакой ошибки. Была дорога. Я по ней шёл. Куда бы они ни вела – шёл, и если падал, то поднимался. Назад не вернуться. Вновь дорогу не пройти. Так делай то, что скажу я. И не спорь. Ты – бог, не спорь со мной, человеком. Бери своё, божественное, и уходи.
– Взять нетрудно, – пробормотал Логос. – Взять только своё – тут нужно ювелирное искусство. – Он положил руку на плечо Элия. – Но я не подведу. Я – отличный тертиарий, ты же знаешь.
IIIЛетиция увидела вспыхнувший над садом белый свет и замерла. Потом кинулась бежать со всех ног – к Элию. Тот сидел на скамье, сжав руками виски.
Она хотела окликнуть его и не могла. Элий услышал её шаги и поднял голову. Лицо у него было белое, губы дрожали.
– Пора возвращаться, – прошептал он. – Домой.
Он опёрся на её руку, и они пошли назад, к дому. Ей показалось, что в этот раз он хромает куда сильнее обычного.
Глава XI
Игры в Северной Пальмире (продолжение)
«Пока Чингисхан занят борьбой с Империей Си-Ся, Рим имеет возможность защитить свои интересы в Вифинии. Эта бывшая римская провинция, ставшая на время независимой, вновь войдёт в состав Римской Империи.
Отдельные военные части сепаратистов пытаются оказать сопротивление. Но их силы малочисленны и разрозненны. Отныне Боспор Фракийский находится под полным контролем Рима».
«В ухудшении отношений между Римом и Новгородом Великим виноват бывший Цезарь, именующий теперь себя Элием Перегрином».
«Напрасно Альбион протестует против действий Рима в Вифинии».
«Национализированы заводы судовых двигателей компании „Кар“ в Северной Пальмире».
«Акта диурна», 5-й день до Ид июля[60]IЭлий брёл по улице Северной Пальмиры. Шёл без всякой цели. С тех пор как Логос забрал назад часть божественной сути, ноги вновь плохо слушались, каждый шаг доставлял боль. Теперь Элию не прыгнуть через несущийся со свистом клинок. Да и зачем? Он больше не сражается на арене.
Элий зашёл в музей паровых локомотивов. Здесь в просторном зале старой станции выстроились под стеклянным сводом красавцы-паровозы, сверкая начищенной латунью и свежей краской, будто вчера только из мастерской, хотя каждому – не меньше ста лет от роду. Однако все были на ходу. И раз в год, напившись воды и набрав вдоволь угля, подцепив стаю ярких нарядных вагончиков, неспешно набирая ход, пройдут они под старинными воротами музея, больше похожими на триумфальную арку. И побегут старинные паровозы по дорогам Новгородской Республики, полные шумных детишек, оглашая окрестные поля и тёмные боры пронзительными гудками. И смутно оживут в памяти взрослых рассказы их родителей, что когда-то профессия инженера-путейца была самой почётной в Новгородской Республике, даже выше звания депутата Народного Веча.
Глядя на этих древних красавцев, каждый из которых был снабжён начищенной табличкой и, как гражданин, носил личное имя: Марк, Понтий или Гай, Элий вспоминал детство, когда его, четырехлетнего малыша, мать водила встречать отца на горном курорте. Вверх карабкался старинный паровозец, и грозный его гудок был слышен издалека, пока железный трудяга карабкался вверх по склону. Услышав гудок, Элий прятался за материнский подол. Потом выглядывал. И вдруг из-за заснеженных ветвей неспешно выкатывался паровозик с ярко-красным, дерзко выставленным вперёд скотосбрасывателем, и в морозном воздухе за ним стлался густой белый дым. А за паровозом вагончики – ярко-зеленые, ярко-синие, ярко-жёлтые.
Откатывается деревянная дверь, и на снег выпрыгивает отец в тунике из плотного синего сукна. В руках отца маленькие лыжи – подарок сыну. Отец машет им с матерью рукой и смеётся. На тёмных его волосах вспыхивают белые искорки мелкого снега. Почему-то этот день и этот миг в воспоминаниях Элия остался как самый счастливый. Почему, невозможно ответить: на тех лыжах он и не катался ни разу. Тот миг был каким-то отдельным – без продолжения. Не линия – точка в прошлом. Но в воспоминаниях Элий часто возвращался к тому дню. Снег, лыжи, пронзительный гудок паровоза. Желание сберечь прошлое и стремление в будущее. Попытка удержать и необходимость отбросить. Остановка. И за ней тупик. Но при этом счастье? Как разобраться во всем этом?
Элий покинул музей. Вернулся из детства, где не надо ничего решать, в настоящее, полное назойливых вопросов. Что ему делать? Рассказать Летиции о её прошлом или оставить пребывать в неведении? Ведь она не помнит о Постуме, не знает, что в Риме у них растёт сын. Рим. Порой Элию начинало казаться, что он в Риме. Отдельные уголки этого города, портики, фронтоны, статуи удивительно напоминали Рим. Он остановился перед базиликой Гая Аврелия и смотрел на статую императора Марка. От дождей бронза покрылась благородной патиной. Голуби непременно садились на вытянутую руку Марка.
Может, отправиться к зданию биржи? Не для того чтобы зайти внутрь и заняться делами, но лишь для того, чтобы посмотреть на украшенные рострами колонны и вспомнить ростральную колонну Дуилия на форуме. Над Северной Пальмирой плыли низкие белые облака. Такие плывут над Римом зимою. Здесь – летом. Хорошо все же распорядилась Фортуна. Удивительно верно. Она не позволила Элию сделаться императором. Он был бы никуда не годным императором – теперь он знает это точно. Он не вернётся на арену. Он хорошо сражался, но его победа была в самом действии, в самом продолжении битвы. Битва закончилась. Значит, он проиграл.
Всегда мы совершаем куда меньше, чем могли бы. Даже для тех, кого любим. Даже для тех, перед кем в неоплатном долгу. Мы откладываем дела на будущее. Но будущее, когда все должно наконец исполниться, так и не наступает…
«Будущее». Он споткнулся об это слово – уж больно отчётливо оно прозвучало в мозгу. Будто кто-то шепнул. Будто Элий прочёл его. Да, именно прочёл. Элий огляделся. Перед ним была вывеска ресторана. Далее – книжного магазина. Напротив торговали антиквариатом. Нет, слово «будущее» нигде не было начертано. Элий повернул назад, оглядывая вывески по обеим сторонам улицы. Стоп! Вот оно – «будущее»! Между кафе и магазином гладиаторских принадлежностей – чёрная дубовая дверь и над нею – надпись золотыми буквами на дубовой доске: «Предсказание будущего». И все. Никаких пояснений, никаких имён. Просто – «будущее», будто оно само здесь обитало, за этой солидной дверью. Два окна по бокам от двери драпировала чёрная ткань – ни просвета, ни щели.
Элий толкнул дверь. Тут же запели на разные голоса штук семь или восемь колокольчиков. В маленькой прихожей никого не было. Дубовые панели на стенах, в углу – круглый столик на гнутых ножках, подле – стул. На столике горел старинный масляный светильник. Элий не стал кричать или звать – в будущее нельзя врываться нахрапом. Но он был уверен, что кто-то за ним следит и его внимательно разглядывают. Он опустился на стул и принялся ждать.
Наконец открылась дверь, ведущая во внутренние покои, явилась высокая полноватая женщина лет тридцати в короткой кожаной тунике и трикотажных брюках в обтяжку. Чёрные блестящие волосы были стянуты в узел на затылке. На левой щеке – глубокий шрам. И явные следы неудачной пластической операции.
«Бывшая гладиаторша», – решил Элий и вспомнил Клодию. Вновь ощутил горечь потери. Предательство чем-то похоже на смерть.
– Сивилла берет пять золотых за сеанс, – сообщила охранница. – Будешь платить?
– Пять золотых… Неужели наше будущее стоит так дорого?
Женщина подозрительно глянула на него. Сейчас вышвырнет за дверь!
– Я готов, готов платить! – Элий достал кошелёк и отсчитал деньги. Домой придётся добираться пешком – на таксомотор теперь не хватит.
Женщина откинула тяжёлую шерстяную портьеру и провела Элия внутрь узеньким коридором мимо глухих стен без дверей.
Вновь взметнулась чёрная портьера. И он очутился в светлой, почти пустой комнате с двумя креслами, поставленными друг против друга. А у окна, приникнув головой к раме, стояла предсказательница в белом мелкоскладчатом платье до пола. Заслышав шаги, она обернулась. Перед Элием была Летиция.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Кажется, Летиция пришла в себя первой.
– Вот не ждала, – она улыбнулась. – Надо же. Никогда не думала, что ты можешь зайти сюда.
– Зачем? – спросил он строго.
Она передёрнула плечами:
– Я вижу будущее. Если коснусь руки другого, могу сказать, что случится с человеком через несколько дней или месяцев.
– И ты просишь пять золотых за предсказание. Зачем тебе деньги. Для кого?
Голос его звучал строго, как голос судьи. Он нахмурился. Вдруг… ведь она так молода. А он покрыт шрамами и… И…
– Да, мне очень нужны деньги. И что? – Она вызывающе глянула на него.
– Зачем? – голос его стал совершенно ледяным.
– Хочу построить завод, – заявила она. – И даже не спрашивай меня, какой. Это очень важно. И все. – Она стиснула губы, давая понять, что про свою задумку не скажет больше ни слова.
– Тогда тебе надо очень много денег.
Она кивнула.
– Вряд ли на завод можно заработать работой в этом салоне. Идём. – Он протянул руку и повторил: – Идём, Сивилла!
Откинулась занавеска, и бывшая гладиаторша возникла на пороге.
– Вывести его? – спросила она у Летиции.
– Нет, нет, все нормально. Это мой старый знакомый. Мы с ним немного погуляем. Повесь на полчаса вывеску «Закрыто», – заявила Сивилла.
Они шли по улице молча. Летиция ни о чем не спрашивала. А Элий ничего не говорил. Так они миновали два квартала. Наконец остановились перед зданием с портиком. Рядом с дверьми была прибита медная доска.
– Это Первый Севернопальмирский банк, – сказал Элий. – И здесь есть счёт на твоё имя. И на нем – сто тысяч сестерциев.
– Сто тысяч… – повторила Летиция как заворожённая. – И… я могу их взять? Все?
– Да, можешь. Но с одним условием. Ты должна выйти за меня замуж.
– Что?… Ты покупаешь меня? – Она так растерялась, что забыла рассердиться. – Покупаешь за сто тысяч? Это шантаж?
– Считай, что так.
Он отвёл её в сторону, в небольшой садик с фонтаном и скульптурами. Вместо скамьи Летиция уселась на мраморное кольцо фонтана. Было жарко. Она зачерпнула пригоршню воды.
– Ты что, не веришь, что я тебя люблю? – спросила она и нахмурилась.
– Дело не в этом. Из-за потери памяти ты должна находиться под опекой. Сейчас такого опекуна нет. И поэтому ты не можешь ничем распоряжаться. А если ты выйдешь замуж, то твоим опекуном буду я.
– Значит, эти деньги будут твои. А мне – ничегошеньки. Неплохо придумано.
– Ты можешь их все забрать.
Она закусила губу и несколько секунд смотрела на игру струй в фонтане.
– А если я хочу выйти замуж не за тебя, а за кого-то другого?
Элий был уверен (или почти уверен), что вопрос задан чисто риторический, но все равно почувствовал, как тупая игла впилась в сердце. Элий присел на мраморное кольцо рядом с нею. Их бедра соприкоснулись.
– Твой муж будет распоряжаться твоими деньгами. Ты должна быть уверена, что этот человек не оберёт тебя.
Он как будто спрашивал: «В самом деле у тебя кто-то есть?»
Она рассмеялась – тоненько, по-детски.
– А, ну как же! Всем известно, что ты честен, Элий. Ты шантажируешь меня вдвойне. Деньгами и своей честностью. Великолепно! – она захлопала в ладоши. – О, премудрость! Ну а что ты мне ещё подаришь, Элий? А? Может, ты знаешь моё прежнее настоящее имя?
– Знаю. Твоё настоящее имя Летиция. И ещё ты носишь титул Августы. И Постум, император Рима – наш сын. И мы были женаты. И Бенит нас обоих ненавидит. Что ты ещё хочешь знать?
Она сидела, раскрыв рот, и растерянно моргала. Она была потрясена. Но не так сильно, как ожидал Элий.
– Постум – наш сын. Так это я с ним… с ним каждую ночь разговариваю. – Она медленно кивнула. Один раз, другой. – Я знала. Да, знала… каждую ночь знала и забывала… Чтобы оставаться рядом с тобой самой счастливой женщиной на земле. Днём я забывала Постума, ночью помнила. Все так… Он не спит – я сплю. Сплю и во сне говорю с ним. Так трудно. Он обижается, требует… А я далеко. И могу только говорить.
– И он тебя слышит. – Элий ощутил острый приступ зависти. Почему она может говорить с их мальчиком, а он – нет?
Она глянула на массивное здание банка и рассмеялась:
– Ты говоришь, я богата?
Элий улыбнулся, вспомнив, как Летиция поражалась в день сватовства – тогда она тоже внезапно узнала о несметных своих сокровищах. Теперь все повторяется – по второму кругу.
– Да, богата. Часть военных заводов Бенит у тебя отобрал. И будет отбирать дальше. Но осталось ещё немало.
Она энергично тряхнула головой.
– И ты думаешь, что Бенит позволит мне забрать хоть асс? Элий, ты наивен, как ребёнок. Просто замечательно, какой ты наивный. – Она вскочила, прошлась по садику. – Нет, Бенит все отнимет. Это ясно! И единственный способ не дать ему это сделать – передать все тому, у кого отобрать нельзя.
– О чем ты?
Он несколько секунд раздумывала, сосредоточенно хмурила брови и покусывала губы, будто решала в уме сложную математическую задачу.
– Я выйду за тебя замуж, если в день свадьбы ты передашь все мои богатства Постуму. У Августа Бенит не сможет отнять состояние.
– Это шантаж? – он в свою очередь улыбнулся.
– Считай, что так.
– А как же твой завод?
– Мой завод… – она задумалась на секунду, скорчила капризную гримаску. – Мой завод… Деньги на него пришлёт Постум. Я попрошу во сне, и он все сделает.