— Нельзя живому в рай.
— Не понял тебя? — Что-то я в последнее все время постоянно чью-то роль перехватываю. От волнения, наверно. Сейчас вот прямо как Николай заговорил. — Это ты о чем?
Спросил, а у самого мурашки по коже. И как заезженная пластинка в голове: «Нельзя живому… нельзя живому». Неужели я тоже?!
— А разве непонятно? — обескураженный столь явной тревогой в моем голосе, сбился с пафоса и Фрэвардин. — У людей ведь тоже правом быть заживо вознесенным на небеса даже самые-самые праведные не удостаиваются. В ад — это пожалуйста. А вечное блаженство заслужить надо. Так что герой, не герой, а пока живой и здравствуешь — в рай нельзя. Ну а еще с одного мертвого — какая мне польза? Вот и приходится изворачиваться. Протаскивать с черного хода иные сущности. Ведь если ты адепт другой веры, то и место это для тебя равнозначное. Вот в ваш, христианский рай я бы тебя ни под каким предлогом провести не смог.
— Так я еще жив? — уточнил с облегчением.
— А чего тебе сделается? — недоуменно пожал плечами бог гоблинов. — Или занемог часом? Так это от вашего дымка, наверно. Где только откопали такую пакость? Ну да ладно, победителей не судят… сразу. И я, вообще-то, не спорить, а поблагодарить пришел… Ну и награду, само собой, вручить.
— Орден «Сутулого»?
Теперь пришла очередь бога зависнуть на пару секунд, перебирая в памяти все известные ему человеческие награды. Но, похоже, не в тех анналах искал, потому как хмыкнул и кивнул неуверенно: — Можно и его, если считаешь, что достоин. Но у меня было несколько иное предложение.
— А почему ты только ко мне обращаешься? Нас тут двое было. И хоть идея, скромничать не буду, моя, но исполнение — Николая. Будь Шведир чуть менее меток, и все хорошие намерения так голой теорией и остались бы.
— Николай? — Фрэвардин перевел взгляд на спину Шведа. — Так он уже избрал свое вознаграждение. И ни тебе, ни мне его не отменить. Даже если бы мы были в силах это сделать. Цена уплачена. Помнишь, что Симаргл сказал? Победить зло можно только злом…
— Да мало ли, что он там болтал. Бросить девушку, убить друга… Бред. Никого предавать и тем более убивать я и не собирался. Как видишь, обошлось…
Я все еще горячо говорил, но выражение лица Фрэвардина мне нравилось все меньше.
— Ты хочешь сказать, что я…
— Я молчу.
— Но это же не так. Это неправда!
— Что именно? — Фрэвардин склонил голову к плечу, словно профессор, приготовившийся слушать ответ любимого ученика.
Мать честная! До меня начало доходить… Этот пес все знал заранее. А как иначе? Он ведь тоже полубог.
— У меня не было выбора!
— Выбор есть всегда. Можно гордо и достойно погибнуть, а можно — во имя собственного спасения и приобретения пары-тройки деревень пожертвовать другими…
— Что?!
— Ой, дяденька! Не бейте меня по губам, я на трубе играю! — Фрэвардин комично съежился, прикрывая голову руками, и заверещал так потешно, что у меня невольно разжались кулаки. — Успокоился? Можешь опять адекватно мыслить? Вот и хорошо. Да, у тебя не было другого шанса решить проблему и уцелеть, но что это меняет для Симаргла? Кстати, а как ты догадался? — сменил он вектор разговора.
— О чем?
— О свойствах божественной сущности?
С моего лица можно было ваять натюр-морд «Кретинус обыкновенус».
— Неужели на одном везении выехал? — Он даже живот почесал. — Колоссально. Прими мое восхищение.
— Тебе поговорку Суворова процитировать или сам вспомнишь?
Хвала прогрессу и кино, психика у человека разлива третьего тысячелетия сродни ковкому чугуну. Прочная и гибкая… Осечка бывает, но чтоб враздрай или ступор — не дождетесь.
— Об уме и счастье? — принял подачу Фрэвардин. — А может, о полковнике и покойнике?
— Да хоть о черте лысом! Умеете вы зубы заговаривать! Николай! Ты-то чего молчишь?..
Я шагнул к Шведу и дернул его за плечо.
Он не сопротивлялся. Податливо развернулся и посмотрел на меня добрыми, понимающими и всепрощающими глазами огромного пса…
А потом подхватил меня под мышки.
— Тихо, тихо, Влад. Чего ты…
Голос принадлежал Николаю, и даже лицо его на мгновение показалось из-за собачьей морды.
— Все хорошо. Поверь…
— Но почему?
Симаргл напрягся и опять явил мне лицо Шведира.
— Видишь ли, Влад, вся наша эскапада была изначально обречена на провал, если бы у тебя не было этого кольца. Как ты думаешь, почему Фрэвардину понадобилась твоя помощь?
— Западло самому конюшни чистить?
— Не угадал. Ладно, не буду финтить… Дело не в тебе самом, единственном и неповторимом Потрясателе миров. Ты всего лишь удачно подвернулся под руку. Оказался в нужном месте и в нужное время. А в заявке было указано: «человек, одна штука». И чтоб не нырять в омут науки, объясню примерно так. Живые люди — это нейтроны, а все божественные сущности, в том числе и души мертвых — либо позитроны, либо электроны. И если встретятся — аннигиляция, коллапс пространства, свертывание времени и прочие неаппетитные штуки. Вот потому и нет хода Светлым особям в ад, а тамошним — в рай. А чистилище — нечто вроде циклофазотрона, где души разделяются по заряду. Догоняешь?
Мой кивок был скорее защитной реакцией организма от переизбытка информации, чем осознанным подтверждением.
— Тогда ты можешь себе представить, что случилось бы с этим миром, если бы Фрэвардин попытался разобраться с пробоем Инферно самостоятельно? Да и с ним самим соответственно. Приблизиться к привратнику ада на расстояние контакта мог только нейтральный объект.
— Подожди, ты же сказал, что ни им туда, ни тем оттуда ходу нет. А как же тогда Каракатица выжила?
— Привратники и трикстеры вроде диполей. И оборачиваются наружу тем зарядом, который приемлем в данной среде. Иначе как бы они могли путешествовать между мирами? А приходится. Потоки силы пронзают всю Вселенную, от минуса до плюса. Так что, оставаясь по своей сущности частицей ада, привратник был одет в скафандр из частиц порядка. Понимаешь?
— Ну вроде логично и не режет слух. И единственный способ убить его — это нарушить герметизацию?
— Типа того. Я по уму и мудрости не уровня Фрэвардина, но уверен, именно на это он и рассчитывал. А твоя придумка оказалась еще эффективнее. Вызванный кольцом призыва Симаргл должен был попасть в мир Порядка и соответственно настроил свое тело, а материализовался внутри представителя Хаоса. Результат контакта мы наблюдали вместе.
— Да мне это как-то фиолетово, Мыкола, что с тем кальмаром случилось. Ты почему Симарглом стал?
— Трикстера нельзя уничтожить просто так, как привратника. Не та степень божественности. Защиты, в общем. Мироздание не может остаться без коменданта. Поэтому в момент своей гибели он воплощается в того, с кем имел последний контакт. И хоть призвал его ты, бросал-то перстень я… Но будь спок, дружище, не напрягайся! Поверь, лично для меня все произошло только к лучшему. Теперь вместо птичьих прав недобитого зомби, со страхом ожидающего своей очереди в чистилище, я обрел такое право на ПМЖ, что только мечтать. Да и тебе в будущем дружбан трикстер не раз пригодится. Уж поверь…
— А ты и будущее видишь?
— Амбивалентно, но… — Похоже уже псеглавец, а не Швед, оборвал себя на полуслове. — Впрочем, тут в любом случае табу. Иначе вероятности войдут в прогрессию.
— Коля, а это все еще ты?
— Че, слишком вумно выражовываюсь, да?
— Разве что чуток, — улыбнулся я слабо, уже и сам не зная: горевать или порадоваться за товарища.
— Не сомневайся, я это, я… Знаний только прибавилось. А в целом над всей этой кашей моя матрица доминирует.
— В общем, как я вижу, высокие стороны обсудили прошлое и пришли к заключению, что все не так плохо, как казалось сгоряча. Верно? — присоединился к разговору Фрэвардин.
— В общих чертах.
— Ну тогда и мне хотелось бы прояснить кое-что для себя. Примерно в тех же пределах… Ты как намерен жить дальше, Владислав? Контракт закончен. Можно продлить, а можно и в запас! Выбирай сам. В этом праве и заключена награда. А об орденах после поговорим. Хоть имени тебя самого…
— Да погоди ты со своим контрактом. — Я оживленно повернулся к бывшему однополчанину. — Николай!.. Я так понял, что в роли трикстера ты теперь тоже вездесущ?
— Как насморк… — облизнулся псеглавец. — Только не проверял еще.
— И личины менять можешь?
— Теоретически да. А ну-ка глянь, чего получилось.
Вопрос мне задал «я сам». Немного не такой, как я привык видеть в зеркале, но вполне узнаваемый субъект.
— Похож?
— Не то слово… — Голос мой сел непроизвольно. — Я тут подумал… Ты понимаешь. Они ж ничего не знают, Коля. Ни твои, ни мои… Волнуются, переживают. А можно…
— Ты гений, Влад! Дай бузю,[7] — целоваться полез уже Швед, только чересчур высунув язык. — Я все сделаю как надо. Не волнуйся. Мало ли куда и кого засунули, служба — не тетка. Главное, чтоб думали, что мы живы. Родителям хватит. А там чего умнее сообразим. Все, пошел. По исполнении доложусь… — И он исчез прямо из моих объятий.
— Если хочешь, родителей можно соответственно… — начал было Фрэвардин. — Но ты еще не ответил? И почему мне все время кажется, что тебя двое. Или это я той пакости надышался? Странные у вас развлечения…
— Ну они тоже разные бывают. А на вкус и цвет… Не ответил, говоришь? Домой или остаться? Так я и сам не знаю. Если для матери с отцом живой буду, то тут, пожалуй, интереснее, чем на Земле. Как ты правильно заметил: хоть в лоб, хоть по лбу — а три деревеньки уже мои. Неплохо для начала недавнему спортсмену, комсомольцу и активисту, верно? А там, глядишь, и еще чего-нибудь отломится. Вот только ты сам как к такому буйному постояльцу отнесешься. Я ведь ни разу не гоблин, а сиднем сидеть в этом вашем раю не собираюсь. Всех поголовно Родину любить обучить не обещаю, но и жировать на человеческом горбу всяким разным Лупоухим и Длинноглазым не позволю. Мы атеисты — народ плечистый, если придет охота, вмиг каждому монастырю по своему уставу раздадим. А не поймут, можем и еще пару раз дать… Тебя, как тутошнего Смотрящего, не напрягает подобная коллизия?
Фрэвардин вздел очи к небу, пожевал задумчиво губами, вздохнул, словно я у него последнюю сотню, заныканную на опохмелку, отбирал, и ответил многозначительным полушепотом.
— Видишь ли, Влад. Перемещение между мирами, помимо всего прочего, имеет одно железное ограничение — ты никогда в другую реальность не попадешь, если вы с точки зрения Вечности по каким-то параметрам несовместимы. Понимаешь, о чем я? Или к чему?..
— Чего же тут непонятного. Вечность посматривает себе в зад истории, и если чего не по ней, так и не допущает. У нас в таких случаях тоже говорят: «Дай мне, Господи, наперед тот ум, что у моей жены бывает после происшествия». А у богов все сразу схвачено. Толково, как надпись на трамвае. «Товарищ, брось пустые бредни. Сходи с задней, входи с передней».
— Я серьезно…
— И я не шуткую. Так просто, к слову пришлось. Странные вы, боги, существа. Вечные, а такие серьезные, аж противно. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!.. Ладно, уговорил. Пригожусь я вам тут, или мне что приглянется: будем посмотреть. Ну а ежели что не в масть — подавайте автобус…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
(прогрессорская)
Глава первая
Небольшую, но броскую и яркую вывеску, красующуюся рядом с тяжелой бронированной дверью, ведущей в полуподвальное помещение, делали со вкусом и полнейшим пренебрежением к правилам грамматики. Ни тебе запятой после первого слова, ни восклицательного знака в конце обращения. И надо признать — это работало…
Вместо залихватского зазывающего вопля: «Ломбард, господа!» у художника получилось нечто мистическое, невольно привлекающее внимание даже праздношатающихся гуляк. К сословию которых несколько последних часов принадлежал и я.
«ЛОМБАРД ГОСПОДА».
Ну как же не зайти-то к самому? Даже если и продать нечего, так хоть пообщаться, поглазеть на вещи, оставляемые в залог другими людьми, нуждающимися в деньгах больше, чем в духовных ценностях. Вполне возможно, что и вечных…
Внутри ломбард ничем особенным из ряда магазинов не выделялся, разве что плакатом, натянутым поперек торгового зала, так чтоб его увидел каждый посетитель, едва переступив порог заведения.
«Души принимаются в отделе подержанных товаров. Ежедневно с 23.00 до 04.00».
И ниже, шрифтом помельче: «Сданный на комиссию товар переоценке и возврату до истечения уговоренного срока не подлежит. Администрация».
А пока я читал и проникался смыслом довольно-таки оригинального объявления, навстречу выпорхнуло очаровательное и длинноногое создание, вооруженное улыбкой класса «Заходите, только вас и ждали!», облучая меня сверканием всех двадцати восьми белоснежных зубов. В том смысле, что моляры мудрости у нее еще и не прорезались. Как по возрасту, так и по уровню «ай кью»…
— Интересуетесь? — пропела девушка, многозначительно переводя взгляд на большие настенные часы за прилавком. Согласно расположению стрелок, до урочной полуночи оставалось еще не меньше ста восьмидесяти минут.
— О, благодарю за предложение, но я еще не готов с ней расстаться, — решил отшутиться. — Знаете, как-то привык. Столько всего вместе пережили…
— А-а… — увяло создание, очевидно, в целях экономии энергии выключая улыбку. Ничего не поделаешь, кризис… — Тогда вам к Епифану Порфиричу. Присядьте вон там… — Девушка указала на два мягких кресла у журнального столика, очень уютно разместившихся под пальмой в кадке, которая на первый взгляд казалась настоящим деревом, а не пластмассовой поделкой. Это я о пальме, а не о кадке. Не было в расположении и форме листвы той правильности, мертвой симметрии, которая всегда отличает искусственное от живого. — Заведующий сейчас подойдет… Сок, минералку?
— Спасибо, родная. Я бы пивком соблазнился, но если не предложишь, настаивать не буду…
Девушка прошлась по мне цепким взглядом, сочетающим в себе свойства рентгена и металлоискателя, но, не обнаружив ни золотой цепи на шее, ни платиновых часов, ни соответствующего веса «гайки» на пальце, дающих индульгенцию на моветон, презрительно надула губки.
— Пива не держим. У нас ломбард, а не пивная. Вы адресом случайно не ошиблись?
— Маргарита, спасибо, оставьте нас. И принесите пива. Мне тоже…
Теряющая прямо на глазах остатки обаяния девушка обернулась на голос и поспешно нацепила обратно мгновенно воскресшее радушие. Только книксен не сделала. А жаль. В этой мини-юбчонке, почти готовой оспаривать звание набедренной повязки, такой пассаж мог произвести надлежащее впечатление. Тем более я уже сидел в кресле, а прекрасное создание природы поворотилось ко мне той частью, которую обычно предлагают демонстрировать лесу.
— Как скажете, Епифан Порфирич.
— Спасибо, деточка… Добрый день, молодой человек. Слушаю вас. Что имеете предъявить?
Оторвавшись наконец от созерцания в чем-то запретных, но при определенных обстоятельствах вполне покупных плодов, я с интересом посмотрел на топ-менеджера, а то и на Самого. И едва удержался, чтоб не помотать головой, одновременно протирая глаза и почесывая затылок. Делая при этом титанические усилия лицевыми мышцами, чтоб удержать челюсть от позорного падения. Епифан Порфирич как две капли был похож на моего покойного деда Степана Ивановича. Именно таким, как я запомнил его на единственно уцелевшей после всех лихолетий фотографии. А еще — таким, каким он приходил ко мне в детских снах, брал на руки, усаживал перед собой на коня, и мы долго, долго куда-то скакали и летели…