— Вы не подскажете, который час? — обратилась она к оказавшемуся рядом моряку.
— Без четверти восемь, очаровательнейшая из Кримхильд.
— Из Кримхильд? — Эрна вопросительно посмотрела на моряка. — Господин офицер хорошо знаком с «Нибелунгами» Фридриха Геббеля?[21]
— Я не офицер, фройляйн, хотя скоро должен им стать Пока я всего лишь оберфенрих цур зее.
— А я всего лишь студентка второго курса, а никакая не Кримхильда, — рассмеялась Эрна.
— В таком случае нам осталось только назвать имена, чтобы окончательно представиться. Клаус фон Тротта, — он приложил руку к козырьку фуражки.
— Эрна Вангер, — немного растерявшись, ответила она и пожала протянутую ладонь. — А вы не родственник…
— Адмирала? Дальний, настолько дальний, что даже не собирался становиться моряком. Я прослушал курс филологии в целой куче университетов, но потом посчитал, что в наше время не могу оставаться в стороне от семейной традиции.
Они помолчали.
— Позвольте, я вас провожу? Я слышал, что вы собрались идти домой пешком, — сказал оберфенрих.
— Но я живу совсем рядом. Вон за теми домами, — показала она в сторону Кольца. — Пойдемте.
Первую минуту они шли молча
— А все-таки у Вагнера роль вашей героини сильно сокращена и даже искажена, — нарушил молчание Клаус. — Нет ни гордой супруги, ни скорбящей вдовы, ни безжалостной мстительницы. Он создал образ более нежный и человечный, нежели тот, что был в текстах древних поэтов и стал классическим у Геббеля. Вы не находите?
— Но это же опера, господин… фон Тротта…
— Клаус. Называйте меня по имени и без «господин».
Эрна мельком взглянула на него и кивнула Ей уже стало интересно, чем кончится их короткая прогулка.
— В трехчасовую оперу нельзя вместить такое эпическое произведение без переработки и сокращения — продолжила она — Что касается меня, то вагнеровская Гутрун мне нравится больше, пускай она и не столь воинственна, как Кримхильда. А вам понравилось, как мы сыграли? Мы репетировали целый месяц, несмотря на каникулы. Конечно, это всего лишь студенческая постановка на тему «Гибели богов». Что же вы молчите?
— Мне понравились вы, Эрна. К сожалению, поблизости не оказалось цветов, а отходить далеко я не решился, побоявшись, что упущу вас.
Эрна была смущена. Она украдкой взглянула на своего спутника и не знала, что сказать. Он был на несколько лет старше и, конечно, более образован. Да еще эта аристократическая приставка «фон» вкупе с известной фамилией1 Присущие ее характеру задор и независимость куда-то улетучились. «Скорей бы уж дойти до дома», — подумала она
— Пока будет стоять хорошая погода, мы продолжим играть наш спектакль. У нас даже есть предложения из соседних городов
— А почему вы выбрали именно эту вещь? — спросил Клаус
— Честно говоря, нам ее спустили сверху. Мы выбирали между «Золотом Рейна» и «Богами». Другие оперы «Кольца» уже были распределены. А вы, Клаус, не играли в годы учебы?
— Увы. Из меня никудышный актер. Я даже стихотворение не могу прочитать красиво
— Ну вот я и пришла, — сказала Эрна, когда они остановились возле ее подъезда.
— Действительно, совсем рядом
Он замолчал, и по всему было видно, даже не собирался продолжать, предоставив ей последнее слово. Она удивлённо посмотрела на оберфенриха «И это все?» — невольно сказал ее взгляд.
— Желаю вам всего доброго, — проговорила она.
— И я вам
— Прощайте.
— Прощайте.
Эрна смущенно улыбнулась и вошла в подъезд. «Он наверняка заметил мою растерянность, — думала она, поднимаясь по лестнице. — Какая же я дура! Театральный поклонник проводил до дома, а я уже размечталась. Но он тоже хорош — „Называйте меня Клаус. Вы мне понравились. К сожалению, там не было цветов. Ля-ля-ля..“ Тьфу, как все глупо вышло!»
Через три дня они снова выступали — на этот раз в парке Фрауенклиники на углу Гете— и Зендлингерштрассе. Здесь Эрна, уже почти забывшая оберфенриха с литературным образованием, снова вспомнила о нем. Подойдет ли к ней кто-нибудь на этот раз? К ней одной. Теперь до ее дома нужно идти через весь центр города, а это не меньше часа, почему-то подумала она.
И снова она была великолепна. Но теперь в голосе и жестах ее Гутрун появились новые черты. Она стала воинственней и непреклонней. А в ее скорби по убитому супругу слышались нотки зарождающейся жажды мщения. Пауль Шмельхер с удивлением смотрел на свою актрису из-за кулис и признавался самому себе, что ему нечего возразить.
Сразу после спектакля, когда музыканты укладывали инструменты в футляры и заносили их в предоставленный городской администрацией автобус, а актеры приводили себя в порядок, к Эрне подошел Клаус.
Она вздрогнула, меньше всего ожидая увидеть именно его. Он был в несколько мешковатом штатском костюме и кепке какого-то французского фасона. В руках он держал небольшой, но очень красивый букет цветов, который протянул ей тут же при всех.
— Вы намерены посетить все наши выступления? — спросила Эрна, когда они выходили на Зендлингерштрассе.
— Как получится, милая Кримхильда. Ведь сегодня вы были более Кримхильдой, нежели Гутрун?
— Я отреагировала на вашу критику, господин ученый филолог. — Эрна решила вести себя легко и непринужденно и, главное, ни о чем не загадывать наперед. — А вы? Почему вы сегодня не в морской форме? Она вам так идет.
— Именно потому, что хочу почувствовать себя оставшиеся несколько дней ученым филологом, не козырять встречным офицерам и ходить, не вынимая рук из карманов.
— А что потом? Через эти несколько дней? Какие у вас планы?
— Планы? — Он посмотрел на нее, как бы умиляясь наивности прозвучавшего вопроса. — Это у вас, Эрна, могут быть планы, а у меня приказ явиться на корабль тридцатого сентября. После этого все планы, касающиеся моей персоны, будут составляться где угодно, только не в этой голове, — он прикоснулся пальцем к своему виску.
— Но у вас ведь есть мечты? Что-то личное?
— Безусловно. Например, я хочу предложить вам провести завтра со мной вечер. Сходить в кино, после чего поужинать в небольшом ресторане.
— В кино? — Эрна вдруг встрепенулась. — Вы были в «Каире»? Я имею в виду кинотеатр, а не столицу Египта.
— Нет. Я не здешний и мало где бывал в этом городе.
— Вот и хорошо! Значит, завтра пойдем в «Каир». Это на Кольце. Только вы заранее купите билеты… на хорошие места.
На следующее утро, а это было воскресенье, в дверь их квартиры позвонили.
— Эрна, — заглянул в комнату дочери профессор, — тебя там спрашивает какой-то молодой человек.
— Какой еще человек?
Эрна отложила учебник и, выйдя в прихожую, увидела Клауса. Он стоял с большим букетом цветов. На нем был двубортный темно-синий китель с золотыми пуговицами и узкими погончиками оберфенриха, на которых поблескивали по две золотые звездочки. Белая рубашка, черный галстук. На голове офицерская фуражка с желтым волнистым кантом по краю темно-синего матерчатого козырька. Верх фуражки был покрыт белым летним чехлом. Слева на груди два значка: спортивный — с вензелем из переплетенных букв «DRL» и морской — с изображением большого корабля, идущего прямо на вас.
— Клаус?
— Здравствуйте, фройляйн Эрна. Извините за столь ранний визит, но я буквально на несколько минут.
— Проходите.
Букетов оказалось два. Тот, что поменьше, Клаус вручил Эрне, оставив другой у себя. Сняв фуражку и пригладив рукой волосы, он прошел в гостиную. Через несколько минут в дверях появились родители Эрны.
— Клаус Мария фон Тротта, — представился оберфенрих и отдал цветы слегка удивленной женщине.
Эрна назвала родителей и, еще не вполне придя в себя от смущения, объяснила им, что познакомилась с Клаусом несколько дней назад после их спектакля в Хофгартене (о чем она уже, конечно же, им рассказывала).
— Я пригласил вашу дочь, фрау Вангер, в кино и ресторан и счел своим долгом нанести вам визит и представиться. — Он слегка поклонился и добавил: — Готов ответить на любые ваши вопросы, после чего не стану вам надоедать.
Через двадцать минут они пили чай в столовой, и Клаус, отвечая на вопросы фрау Вангер, сообщил о себе некоторые подробности. Ему двадцать пять лет, он филолог и после войны намерен продолжить заниматься своей мирной профессией. Его отец — военно-морской атташе в одной из далеких и дружественных рейху стран. Его мать живет с мужем в Южном полушарии, а он сам снимает квартиру в Гамбурге и изредка бывает в их родовом поместье в Нижней Саксонии под Ольденбургом Впрочем, теперь, когда он стал военным моряком, ему редко приходится бывать не только в родном доме, но и вообще в Германии. Здесь, в Мюнхене, Клаус по приглашению одного из сослуживцев, к которому заехал на несколько дней, но сейчас решил остаться до конца сентября.
— А как называется ваш корабль, господин фон Тротта? — спросил профессор. Он хотел назвать их гостя по званию, но плохо разбирался в знаках различия и чинах даже сухопутных военных, уж не говоря о моряках.
— Тяжелый крейсер «Принц Ойген». Я был бы рад, если бы вы обращались ко мне просто по имени.
— В таком случае, Клаус, объясните нам, что это за крейсер такой и где он находится? — задала вопрос фрау Вангер, на которую этот молодой человек производил все более благоприятное впечатление. — Мы, конечно, следим за радиосообщениями о событиях на войне, но нас больше волнует суша, особенно та ее северная часть, где Финляндия граничит с Россией. Ведь там наш сын.
— Я вас прекрасно понимаю, фрау Вангер, — кивнул Клаус, — «Принц Ойген» — это наш новейший крейсер Он введен в строй в прошлом году и назван в честь принца Евгения Савойского. Сейчас он в Бресте.
— А вы на нем уже плавали?
— Да, в прошлом году. Девятнадцатого мая мы, объединившись в Балтийском море с «Бисмарком», направились через Каттегат и Скагеррак в Норвегию, потом вышли в Северную Атлантику, а первого июня, обогнув Исландию и Британский архипелаг, пришли в Брест, но, увы, без линкора.
— Вот как! — воскликнул профессор. — Так вы были в том походе и участвовали в сражениях с англичанами?
— Нам нечем особенно похвастать, господин Вангер. Вся слава принадлежит героическому экипажу линкора. А мы… мы всего лишь уцелели.
Все замолчали, отдавая дань памяти погибшим морякам.
— Когда же вы уезжаете? — спросила наконец фрау Вангер.
— На двадцать седьмое у меня билет в Париж, а тридцатого я должен предстать перед моим командиром.
Вскоре Клаус ушел, оставив после себя легкий аромат изысканного одеколона. Его визит совершенно выбил Эрну из колеи. Она то уходила к себе, безуспешно пытаясь читать учебник, то выбегала и приставала к матери.
— Ну как он тебе? Ну скажи честно. Ну ма-ам!
— Не знаю, не знаю, — нарочито сухо и немногословно отвечала фрау Вангер. — Время покажет. А может, и не покажет, ведь очень скоро он уедет, да не куда-нибудь, а во Францию, где у каждого нашего моряка есть французская подружка. Имей это в виду.
— Мама, ну при чем тут француженки! Скажи прямо: он тебе понравился?
Уже в пять часов вечера Эрна крутилась в своем лучшем платье то перед родителями, то перед большим зеркалом в прихожей.
— Как я выгляжу? А сзади? Папа, ты дашь мне десять марок?
В шесть вечера Клаус явился снова. На этот раз в белом открытом кителе без ремня и таких же белых брюках. Под его левым набедренным карманом на двух черных бархатных ремешках с золотыми пряжками в виде львиных голов висел кортик. За исключением белой спиральной рукоятки, он весь был позолочен, гармонируя с такими же позолоченными пуговицами, орлами и значками на мундире.
Внизу их ожидало такси. Подъехав к кинотеатру почти за час до начала фильма, они решили прогуляться. Эрна взяла под правую руку своего кавалера (левой ему приходилось придерживать кортик), и они медленно пошли к расположенному рядом скверику с небольшим фонтаном.
Эрна знала, что все смотрят на них — красивую молодую пару. Изысканные морские офицеры в сухопутном Мюнхене встречались не особенно часто, а в сопровождении красавиц в нежно-розовых платьях со спадающими на спину темными локонами искрящихся в свете закатного солнца волос они и вовсе здесь не появлялись, Так считала она. То же чувствовал и Клаус. Каждый из них был горд своим спутником, осознавая одновременно, что и сам является предметом его гордости.
Эрна еще совершенно не была влюблена в своего кавалера. Она допускала, что это может произойти, но также знала и то, что этому чувству, как некоему заболеванию, будет предшествовать определенный вегетативный период. После ее давно прошедшей детской любви к Петеру Кристиану она утвердилась во мнении, что любовь с первого взгляда, во всяком случае у взрослых людей, — это лишь поэтический прием романтических писателей, Она существует в кино, операх и сказках только для того, чтобы сэкономить время, но никак не в реальной жизни. Во всяком случае, так она думала до сегодняшнего дня. Она почти не грустила о том, что Клаус скоро уедет. Уедет на долгие месяцы, а может быть, навсегда. На берегу его будут окружать француженки, а в море — опасности. Ну и пусть. Зато эти две недели принадлежат им. И когда они закончатся, этот факт следует принять как должное и не создавать себе несбыточных иллюзий о будущей встрече и отношениях.
В фойе кинотеатра по-прежнему висели портреты актеров. За последние четыре года Эрна побывала здесь несколько раз с подругами и один — с Мартином.
— Вам нравится Паула Вессели? — спросила она Клауса, когда они проходили мимо фотографии знаменитой киноактрисы.
— Да, конечно. Но я больше люблю живую сцену, когда актеры играют сейчас, в настоящую минуту, и именно для тебя. А Вессели я видел не раз еще в венском Бург-театре. Жаль, что ее целиком поглотил кинематограф.
— Вы эгоист, Клаус. Теперь Паула принадлежит всему миру, а не одним только напыщенным венцам.
Они прошли дальше. В одном месте с фотографии на них смотрел мрачный еврей Зюсс в исполнении великолепного Вернера Крауса, в другом — Лотар Мютель в роли ожидающего казни Шлагеттера — того самого мученика, воспетого в кино и театре, которого когда-то давным-давно (так ей теперь казалось) Эрна проходила в школе.
Клаус купил билеты на места в пятом ряду. Перед началом фильма показали киножурнал. На вспыхнувшем экране появился имперский орел, и зазвучала торжественная маршевая музыка. Колонны улыбающихся немецких солдат шли по пыльным дорогам Украины и России, в то время как бесчисленные вереницы русских пленных текли по их обочинам в обратном направлении. Бравурный голос диктора перечислял номера армий, имена их командующих, названия населенных пунктов и рек. «Седьмого сентября наши доблестные войска вышли к Ладожскому озеру и взяли Шлиссельбург… Петербург — вторая столица большевиков — полностью окружен…» Затем на экране появились пески Северной Африки и образ героя кампании Эрвина Роммеля. Небольшой сюжет был посвящен и морякам, начавшим в эти дни штурм островов Моонзундского архипелага, а также их битве за Атлантику. Зрители в который уже раз увидели. как, задрав в небо корму, уходят под воду вражеские суда, а в промежутках между этими кадрами улыбаются веселые лица бородачей-подводников адмирала Деница.
Потом был фильм. Клаус внимательно следил за сюжетом, изредка шепотом обмениваясь с Эрной впечатлениями. Никто не сжимал ее руку. Быть может, теперь это показалось бы даже неуместным, ведь рядом сидел не мальчишка из соседней школы, а совсем взрослый человек, да ещё отпрыск аристократического рода. И все же мысли ее слегка путались.
Их встречи продолжились и стали почти ежедневными. Несколько раз Клаус приходил к Эрне домой и вел беседы с ее родителями. С профессором они рассматривали некоторые аспекты Римского права (при этом, слыша мудреные слова вроде «узуфрукт» или «сервитут», Эрна закатывала глаза и демонстративно выходила из отцовского кабинета), достаточно остро дискутировали по вопросам аграрной реформы Гракхов, обсуждали события текущей войны. Специально для фрау Вангер Клаус наводил справки о северном театре Восточного фронта. Он успокаивал ее тем, что интенсивность боевых действий в районе Мурманска незначительна. Впрочем, Мартин и так большую часть времени в последние месяцы проводил в Германии, поступив в офицерскую школу.