Толик в который раз пожалел, что не захватил с собой видеокамеру. То есть камеру с Земли он взял, но домина Ивачич лично перетряхнула его вещи и собрала в дорогу то, что сочла нужным. Во-первых, хирурга Ромашку переодели в мужской саронг, крепкие льняные штаны, подшитые между ног кожей, а сверху нацепили кольчугу. Кольчуга весила немного, зато много весили оружие в кожаном мешке и корзина с нюхачом! Сестры-волчицы вымыли лекарю голову в гадкой маслянистой жидкости, после чего волосы окрасились в пугающе-черный цвет. Зато от обжигающей мази, нанесенной на подбородок, практически перестала расти борода.
— Так ты больше похож на нормального человека, — одобрил Саади и преподнес лекарю серебряное зеркало.
Толик только охнул. Увидев себя, он даже позабыл, что Саади пришел попрощаться и уводит с собой Юльку. Из зеркала глянула исхудавшая, смуглая до черноты личина в обрамлении черных локонов. На всякий случай волчицы раскрасили Ромашке лицо яркими красками, согласно местным представлениям о красоте. Толик стоически терпел…
— …Сюда, за мной. — Марта потащила Толика в расщелину. На несколько минут чудесное видение Шелкового пути исчезло из вида. Наступила темнота, путники быстро спускались вниз по каменным ступеням. За тысячелетия вода проделала ходы в толще Соленых гор. Гул близкой толпы становился все громче.
Река! Толик нашел самое подходящее определение. Больше всего это походило на неиссякающую реку с притоками. Только текла река одновременно в обе стороны, и по притокам движение наблюдалось тоже двустороннее. С севера и с юга в главное русло Шелкового пути вливались более узкие торговые тракты.
— Мы пойдем внизу, вместе со всеми? Но ты говорила, что это опасно… — Толик подвигал затекшими плечами. Тащить на себе взрослого отъевшегося нюхача становилось все труднее. Кроме того, прожорливая Кеа набрала в корзину килограммов десять фруктов и копченостей.
— Опасно было до сих пор, нас могли подстрелить бадайя-травоеды… Помоги мне зашнуровать мешки. Внизу, на Шелковом пути никто не вправе обнажать оружие. Запрещена любая магия, даже игральная. Любого преступника выдадут стражникам, а сторожат путь фессалийские центавры, родня Поликрита. Эти парни сомнут любого. Смотри туда!
Толик послушно повернул голову на восток. В месте очередного сужения караванных троп движение замедлялось почти до нуля. Там, между двух отвесных скал, помещался небольшой красивый дворец, раззолоченный так, что тяжело было смотреть. Рядом с дворцом возвышались сразу три шлагбаума под высокими арками.
— Там, за частоколом, Янтарный канал и дворец мытаря, — пояснила Марта. — Там снова останавливают всех, берут малую мзду в пользу местной Александрии. Но не это главное. Там могут быть нюхач и жрецы из варны браминов. Они хранят изображения и запахи всех преступников планеты. Никто не проскочит мимо.
— Нюхача там нет, — ввернула Кеа. — Ближайший нюхач в дне пути отсюда…
— Мы там прыгнем в Янтарный канал? — обрадовался Толик.
— …Но там есть рыцари Плаща и пифия, которая смотрит вперед на кувшин песка, — закончила мысль Кеа. — Не советую пользоваться этим каналом.
— Согласна, это самоубийство, — помрачнела Марта. — Мы подождем обоз с принцессами, а пока повеселимся в балаганах.
Толик смотрел на домину сбоку и поражался происходящим переменам. Она стоически перенесла смерть мужа, но не это удивляло хирурга. За последние сутки, пока они пробирались по Соленым горам, домина Ивачич изменилась до неузнаваемости. Она посветлела лицом, скулы сгладились, брови выцвели, брюнетка стала светлой шатенкой, и даже цвет глаз сменился на неопределенно-серый. Оделась она по-мужски, но скорее на монгольский, чем на индийский лад, избавилась от всех украшений и смыла с лица траурную краску. Вдобавок она дважды в день натиралась пахучей мазью, от которой Кеа непрерывно икала и сплевывала.
— Мы не пойдем в канал, — подтвердила Марта. — Мы укроемся на становище и будем ждать караван сегуна. Мать Айноук выяснила точно, что сегун пойдет прямо в Александрию. Это наш единственный шанс попасть в город. Там таксиарх, и там Янтарный канал…
— Как же мы тогда пройдем?!
— Наша задача — наняться в обоз. Дальше предоставь дело мне.
— А если… ну, если попробовать обойти по горам? — под взглядом Марты Ромашка покраснел. — Ведь мы и так долго шли, я подумал, что…
— Одна я могу пройти вдоль всего Шелкового пути, вплоть до страны Сиам, — заявила Женщина-гроза. — Но Янтарные каналы надежно охраняются. Они в руках македонян или в частных владениях принцев. Вас обоих заметят. Я могу избавиться от охраны канала, но тогда за нами пошлют погоню. Ты полагаешь, нас найдут по запаху? Есть иные способы проследить за человеком. К примеру, пифии и трансильванские колдуны чуют след от мыслей. Наверняка ты не умеешь заметать следы от мыслей, да? Поэтому молчи и стой смирно. Мы с Рахмани договорились встретиться в одном месте… Ты хочешь привести к своей женщине убийц?
— Нет, не хочу, — заволновался Толик.
— Тогда — молчи, пока я творю формулу невидимости. Когда Корона зайдет за тучу, беги за мной и не отставай!
Ромашка послушно бежал вниз, оскальзываясь, каждый миг ожидая головокружительного падения со скалы. Кеа притихла в корзине. Наконец они миновали последний карниз, спрыгнули с трехметровой высоты в кучу гниющих отбросов и выбрались на тракт. Невидимая железная рука Марты Ивачич схватила лекаря за рукав и потащила за собой.
Земля подрагивала под ногами. Еще минута — они догнали медленно ползущую арбу, запряженную парой буйволов. Впереди, посреди красной плеши, показался оазис, пальмы и десятки верблюдов, склонившихся к желобу с водой. Догнали группку странствующих йогов в красных пижамах, с ручными кобрами и мартышками. Навстречу, громыхая железом, проскакали шестеро на верблюдах, все с закрытыми лицами, в высоких чалмах, с ружьями у седел. От всадников пахнуло потом и гарью. Марта припустила еще быстрее, опасаясь, что кто-то обнаружит присутствие магии. Толик спешил изо всех сил. Слева раздался вопль. По разбитым колеям не спеша катились клетки с запертым зверьем. Толик только охнул, увидев рыжих пещерных львов размером с буйвола и тигров с торчащими полуметровыми клыками. То ли бродячий зверинец, то ли цирк зверей-гладиаторов, но спешили они в ту же сторону, что и Женщина-гроза. К оазису, к воде, к бесчисленным шатрам и кострам…
«Все настоящее, это не сказка, — в пьяном восторге думал Ромашка. — Это тебе не хутор у Леопардовой реки, это целая планета, мать их за ногу!»
За пальмами, за дымами кострищ, снова возник дворец мытаря, местный форт, обнесенный частоколом, и шлагбаумы, охраняемые разумными конями. Только это больше не было декорацией, плоской картинкой, наблюдаемой сверху. Снизу дворец казался намного выше и массивнее. С минуты на минуту Ромашке предстояло живьем окунуться в эту кипящую пучину, в настоящую, реальную жизнь планеты!
Толик в последний раз оглянулся на Соленые скалы и ужаснулся про себя. Не верилось, что они только что спустились с такой огромной высоты!
— Нравится? — Голос невидимой Женщины-грозы перекрыл шум людского потока. — Я спросила: тебе нравится здесь?
— Да, здесь здорово! Здесь очень красиво!
— Это моя родина, лучшая твердь, которую создал Триединый Вишну. Это Великая степь!
10
Черноногий циклоп
Оба молодых Посоха, которых послала Мать-волчица, почти не объяснялись на македонском, а языки страны Вед были чужими для Саади. Поэтому основное общение проходило на уровне жестов и улыбок. Центавр вообще не снисходил до болтовни с варварами. На привалах он перебирал струны кифары, вполголоса напевал на родном фессалийском наречии и лениво принимал пищу. Рахмани про себя отметил, что к гордому эллину возвращаются замашки аристократа.
Молодые Посохи проводили ловца Тьмы и его друзей до северной границы шагающих лесов. На это ушло больше суток. Ниже по течению и восточнее начинались земли воинственных тамилов, западнее обитали бадайя-травоеды и многочисленные племена Кералы, в деревнях которых когда-то ашаны вколачивали воинское искусство в голову будущей домины Ивачич. На прощание Посохи подарили мужчинам половину запеченного козленка, а Юльке выдали мази для шеи, истерзанной после виселицы.
— Что это? Глядите, они… ползут, — Юлька застыла статуей на тропе, в том самом месте, где ковер из гниющих пружинящих листьев сменился ровной прохладой опавших иголок.
— Это шагающий лес, — терпеливо объяснил Саади. — Говорят, нет ничего опасного для людей, по крайней мере, днем. Если, конечно, не спать под таким деревом.
— Я тоже вижу такое впервые, — прогудел Поликрит.
Шагающий лес, на самом деле, никуда не шагал. Хвойные гиганты выбрасывали впереди себя молодые побеги, укоренялись в рыхлой земле и постепенно переливали на новое место основную массу своих веток и стволов. С тропы это выглядело как медленное переползание массы чешуйчатых стволов с места на место. Трава здесь не росла, кустарники тоже не могли соседствовать с хвойными сумасбродными великанами, которым нравилось вечно путешествовать.
Рахмани первый двинулся по тропе, выложенной розовым камнем.
— Насколько мне известно, шагающий лес ежегодно мигрирует на двадцать тысяч гязов, он следует за подземными реками, которые меняют путь. Когда лес уходит, на его месте буйно поднимается трава, ее удобряют копытные, затем лес возвращается на более сытное место, чем было раньше. Вместе с лесом гуляют многие звери и птицы…
— Но… он огромный, — ахнула Юля. Застряв на вершине холма, она пыталась оценить размеры изумрудного массива, наполовину скрытого под низкими облаками. — Он огромный… а вон там дымки. Наверное, деревня?
— Это не деревня, это пчелиные облака. Нам нельзя стоять, — посуровел ловец Тьмы. — Кой-Кой, ты прикроешь нас?
— Как всегда, дом Саади, — улыбнулся перевертыш. — Прикрывать спины — мое любимое занятие на войне.
Юлька обернулась на Кой-Коя и чуть не вскрикнула. В третий раз она наблюдала, как «глаз пустоты» перетекает из одного тела в другое. И трижды ее передергивало, то ли от страха, то ли от отвращения. Девушка ничего не могла с собой поделать. Кой-Кой стал высоким, тощим Посохом, с татуированными боками и четырьмя распахнутыми глазами на бритом затылке. Его грудь прикрывал пластинчатый костяной доспех, за спиной крепились полутораметровый лук, колчан и жуткий зазубренный тесак.
Маленький отряд тронулся по горбатой розовой тропке, сбегающей с одного холма на другой. Молодые парни-Посохи бесшумно растворились в джунглях.
— Как твоя шея? — негромко осведомился Рахмани. — Женщина-гроза тебя хвалила. Ты сумела сломать сук, на котором крепилась веревка?
— Я так перепугалась, чуть не померла. — От тяжелых воспоминаний у девушки заныл затылок, перехватило дыхание. — Я вообще не понимала, что мне делать, пока не встретилась глазами с доминой. Уже готовилась концы отдать, и тут стало мне стыдно. Настоящая волчица не позволила бы себя так просто придушить. Я стала дергаться, а потом представила, как этот сук надо мной ломается. Сама не пойму, как это вышло, я даже и не шептала ничего…
— Ты шептала, но не помнишь, — возразил ловец, — шептала одну из формул, которые тебя заставили выучить во сне. Я их не произнесу даже под пыткой. Формулы волчиц — это смесь языка двардов и санскрита. Женщина-гроза ждала, что ты сожжешь веревку, она бы так и поступила при повешении, чтобы сразу избавиться от петли. Но ты обломила ветку. Тоже неплохо.
Несколько минут шли молча. Питерская ведьмочка переваривала сказанное. Она трогала раздутую шею, пыталась шевелить губами, но ни одно колдовское заклятие не вспоминалось.
— Откуда тут такой красивый камень? — Полуконь нагнулся за сияющим обломком. — Этот мрамор переливается, как опал!
— Мне рассказывали, это редкий поющий мрамор, — пояснил ловец. — Когда-то народ раджпура добывал его в горных каменоломнях для строительства розовых дворцов Джайпура. Когда дворцы магарадж были построены, осталось много лишнего материала. Потом рухнули древние княжества, в джунгли вернулось равновесие… Мы сейчас идем по тому пути, по которому тащили глыбы. Лес давно зарастил раны, а из обломков мрамора Посохи соткали неплохую тропу.
— То есть мы выйдем к каменоломням? — спросил центавр.
— Кажется, мы уже вышли. — Саади указал вдаль, на цепь зубчатых гор.
Для того, чтобы достичь каменоломен, ушло почти восемь часов. Розовые отблески играли на брошенных мраморных глыбах. Холмы и трещины, где когда-то добывали ценное сырье, давно затянуло тропической зеленью. Раны в скалах, проделанные клиньями, заросли вьюном. Тысячи птиц поселились в провалах пещер. Фиолетовые, сочно-салатные, бело-розовые цветы стремились к небу, карабкались выше и выше по брошенным монументам и скульптурам.
— Смотрите, смотрите!
У Юли возникло вдруг странное чувство, словно она это уже когда-то видела, в кино или в мультфильме про Маугли. Заброшенные каменоломни походили на кариес, проевший насквозь исполинский розовый зуб. Но не тысячи тонн мрамора потрясали воображение. Дальше к югу холмы постепенно сглаживались, зато джунгли становились выше и темнее. Там, под сумрачными кронами, в царстве попугаев и рыжих обезьян, сидел человек.
Каменный человек, ростом не меньше пятнадцати метров. С его безмятежного плоского лица свисала трава, в пустых глазницах селились ласточки. Повернутые к небу массивные ладони скрывал толстый слой птичьего помета. Слева от сидящей статуи виднелись пилоны входной арки, они вздымались на высоту шестиэтажного дома, но ни дома, ни крепости за ними не было. Возможно, там когда-то возносились в небо башни королевского дворца. Сейчас над грудами камней порхали бархатные бабочки и цвели роскошные орхидеи. За первой сидящей статуей показалась вторая, пониже, и целая галерея полузаросших мраморных арок. В прожилках благородного камня сновали ящерицы, пчелиные семьи развесили свои гудящие шары между обрывками ажурных лестниц.
— Я слышу… он поет, только очень тихо, — навострил уши гиппарх. — Поет, словно нежные детские голоса.
— Не хотел бы я тут застрять надолго, — поежился перевертыш. — От этого пения можно потерять разум быстрее, чем в «глазу пустоты».
— Мертвые города разрушены, и пение испортилось, — кивнул Саади. — Марта предупреждала о них. Никто не знает, кто их строил, никто не помнит, куда ушли жители. Я чую засыпанный Янтарный канал.
В почтительном молчании обошли статую, снова уткнулись в завалы розового мрамора. Вблизи каменоломни оказались буквально усыпанными гирляндами цветов. Детские голоса пели отовсюду, казалось — одновременно с неба и из-под земли.
— Ой, как пахнет-то вкусно… — Юлька потянулась всем телом навстречу сказочному душистому облаку. — Глядите, там следы от костров? Можно устроить привал?
— Кажется, это деревья-орхидеи, возле них нельзя засыпать, — умерил ее пыл перевертыш. — Я бывал в местах, где растут похожие… Человек утром не просыпается. Зато можно не ожидать нападения обезьян. И другие крупные звери обходят их стороной.
— Я бы тоже предпочел обойти, — сообщил Поликрит.
На исходе третьего дня вышли к переправе. Леопардовая река разделилась на два рукава, чтобы ниже по течению снова собраться в целое. По камням перебрались на противоположную сторону и моментально угодили в царство влажных мхов. Сумрак отчетливо разделился на три уровня. Чуть выше головы Поликрита размахнули листья хвощи и папоротники. В десятке метров от земли шевелили кронами вечнозеленые деревья, с них падали и гнили под ногами пахучие плоды. Юлька радостно узнала папайю, хлебное дерево, кусты с перезрелыми бананами… И совсем высоко взметнулись гиганты, стволы которых и впятером не обхватишь. Листья падали, желтые, красные, длинные, свернувшиеся трубочкой, этот непрерывный листопад действовал на нервы. Под ногами хлюпало, все чаще попадались пруды с застывшей, абсолютно черной водой. Поганки, высотой по колено, осыпались гнилой серой перхотью. Под промокшими сандалиями извивались пиявки. Зато тропинка, верно служившая два дня, практически растворилась. Пропали все звуки, кроме неумолчного пения кровососов. По счастью, Красные волчицы снабдили всех членов экспедиции превосходной мазью, комарье падало замертво.
— Мне не по себе, — призналась Юля, когда вдали затих даже слабый шум ручья. — Дом Саади, мне все время кажется, что за нами кто-то идет. Тут так тихо и так темно…