— Им удобно рубить, но колющий удар затруднен.
— Все, что ты можешь сказать?! Хорошо, лекарь. Теперь следи. Конец почти закруглен, ни о каком колющем ударе нет и речи. Это варварское оружие, которым повсеместно дрались на Зеленой улыбке еще сто лет назад. Встань рядом со мной, представим, что мы — фаланга. Теперь бей, противник впереди! Раз… Слева! Раз… Укол вправо! Раз… Что скажешь?
— Пожалуй, он не для работы в строю. Требуется широкий замах…
— Отличная идея! Это оружие для рассыпного боя. Теперь попробуй двигаться с ним, я возьму османский сэлем. Вперед, атакуй!
Чтобы не остаться без руки или ноги, мне пришлось шевелиться гораздо быстрее. Зато Анатолий, наконец, показал себя во всей красе, я даже залюбовалась им. Естественно, при фронтальной встрече его мощного гладиуса с моим гибким клинком сэлему пришел бы конец…
— Анатолий, ты пользуешься давно устаревшими приемами!
— Конечно, устаревшими! — удивился он. — На Земле все эти приемы давным-давно устарели!
Из кустов бесшумно выскользнул Рахмани.
— Ты машешь мечом, как дубиной. Так принято в дуэлях руссов и в судебных поединках норманов, — посетовал ловец. — Очевидно, вы привыкли уступать друг другу очередность ударов? Это благородно, но не имеет практической ценности… — Рахмани поковырялся в груде моего оружия, достал именно то, что я ожидала, — короткое копье. — Женщина-гроза, позволь, я помогу тебе обуздать этого циклопа?
Толик Ромашка едва не взвыл, когда мы накинулись на него вдвоем. Рахмани беспощадно колол его в ребра тупым концом копья, а я дубасила плоской стороной меча. Ромашка наверняка полагал, что удачно противостоит нам. На самом деле мы проверяли совсем другое — правильность постановки ног и выносливость. Драться с Толиком я могла бы с закрытыми глазами, зато выносливость он показал отменную. Пот лил с него градом, но дыхание почти не срывалось. Я облегчала ему задачу: била только прямыми в голову и слева — в правое плечо. Рахмани делал ленивые переходы, минуя круглый щит, доставал то в печень, то в селезенку, то, шутя, громыхал Ромашке по шлему.
— Почему левая рука ленится? — кричал ему Саади. — Разве это плохо, подобрать незаметно горсть песка и кинуть врагу в глаза? Или подобрать камень и швырнуть в лицо? Или раскрутить пращу?! Давай, отбрось этот щит, он все равно тебя не закрывает, возьми лучше топор или бебут!
— Но если… песок… это нечестно, — прохрипел Толик. — Меня учили честному бою, при зрителях и судьях!
— А кто сказал, что бой — это честно? Если ты родился хилым человеком, а придется столкнуться с гандхарва или с черноногим циклопом? А рыцари Плаща? Они используют любое оружие. Когда они против тебя, нет места правилам. Ты будешь честным?! Не должно быть частей тела, свободных от боя! У тебя ноги переступают и подпрыгивают, как в ленивом танце дервишей. Если ты видишь, что мое копье соскользнет по твоим латам вниз, — сбей его ударом ноги! Сделай то, на что я никак не могу надеяться! Давай же!
— Дальше что? — простонал Ромашка. — Сил уже нету… честно!
Мы кружили по поляне, словно три озверевших тура в брачный период. За троих сопел и топал Анатолий.
— Тебя убьют, вот что, — флегматично отозвался Саади. — Бой на холодном оружии — это не вопли угроз и не хитрые финты, которыми ты пытался удивить домину. Это прежде всего война разумов. Если твой противник заведомо слабее тебя — убей его сразу. Если он равен тебе в силе — изматывай его ложью, катись по траве, как легкий сухой листок, пусть он устанет и сделает ошибку… Твоя ошибка сейчас — ты не сменил ритм боя. Нас стало двое, а ты всего лишь стал чаще махать правой!.. Более сильный противник требует от тебя постоянно менять ритм. Обрывай ближний бой, зачем ты постоянно подставляешься? Старайся вывернуться так, чтобы Корона резала нам глаза! Сделай так, чтобы мы растерялись или испугались.
— Испугались? Вы двое — меня одного? — Ромашка жутко устал, но дыхания не потерял. И что мне понравилось — ногами двигал весьма экономно, берег силы на побег. Он хорошо запоминал уроки. Я подумала: еще двадцать дней в таком ритме, и его можно выставить в круге гладиаторов, будет забавно!
— Напугать врага несложно, — Саади поправил сползавший с носа платок. — Притворись берсерком, пусти пену изо рта, сделай вид, что ты в бешенстве и ничего не соображаешь. Тогда мы скорее откроемся!.. Твоя вторая ошибка на сегодня — стоишь как монумент. А-аа, я догадываюсь, отчего это. Таким же глупостям подвержена франкская и прусская школа дуэлей на Зеленой улыбке. Эти самодовольные дворяне машут тонкой шпажкой, не сходя с избранной позиции. Они считают высшим шиком — удерживать любой напор, не отступая. Но ты должен навсегда забыть об этикете! Не застывай, словно тебя облили формулой Охотника! Каждую песчинку уходи, качайся, налетай смерчем, чтобы мы не могли вдвоем выработать линию атаки!
— Так как же мне драться? — Хирург едва не заплакал. — Дом Саади, ты все время говоришь разное. То быть легким, то — налетать грозой…
— Как ты думаешь, кто победит — смерть или ты? — Саади воткнул копье в землю.
— В конечном счете — смерть… — Ромашка выдержал мою долгую атаку с двух рук.
— Прежде чем Рахмани отведет тебя к волхвам склавенов, ты должен уяснить главное. В бою — ты Разрушитель мира, а не вежливый ученик из школы Хрустального ручья. Если враг подставит щель в горловом доспехе — бей. Если враг случайно обнажит пятку — бей. Поскольку смерть все равно победит тебя, в схватке с ней годятся любые приемы. Убивай, или убьют тебя!
Он слушал, высунув язык, похожий на избитую псину.
Но втайне я гордилась им.
Сегодня Анатолий впервые задел меня мечом.
8
Властелины пепла
— …Эй, огнепоклонник, ты уверен, что твоя карта верна? — Кой-Кой застыл, замахнувшись топором над днищем баркаса.
Рахмани кивнул, не в силах оторваться от надвигающегося берега. Карту юноша запомнил наизусть. Под руководством Учителя он рисовал ее десятки раз на песке у подземного озера. Карта выглядела обманчиво просто. Наняв лодку, следовало идти курсом на острова Двух подков, обогнуть их с востока и снова плыть строго на север. Однако севернее архипелага не заходят рыбачьи суда руссов, этих гиблых мест избегают караваны норвегов и даже разбойничьи дружины. За островами Двух подков проходит невидимая граница Гиперборея. Ледяные глыбы здесь кружат в водоворотах, глубины меняются трижды в год, тысячи безрассудных моряков находят смерть среди внезапно всплывающих скал. Сложно сказать, далеко или близко граница неприветливой сказочной страны.
Порой мглистой ночью, с музыкальным звоном, вынырнет из клубов тумана вереница гладких судов с желтыми глазами на высоких носах. И скользят они над водой, над берегом, над сопками, чтобы опуститься затем вдали, по фарватеру верхней Волги, и продолжить свой путь на юг. Иногда громадный пузырь отразит вдруг не суровые северные склоны, а чудесные теплые лагуны, раскидистые кроны дубов, воздушные очертания дворцов и фонтанов. Вскакивают тогда хмурые рыбаки, бросают работу, сбегаются на берег и жадно смотрят, смотрят, смотрят…
Испокон веков известно — торговать с Гипербореем могут лишь те капитаны, кому выписан особый ярлык. Ярлык пишется светящейся кровью морского зверя-топора на куске мягкой кожи, и кожа эта усыхает всякий раз, стоит кораблю с товаром прибыть в запретные северные порты. Нет ничего вечного, словно бы говорят человеку эти удивительные кожаные пропуска. Закончилась вдруг кожа, истлела — так тому и быть, ничего не изменишь. Нет тебе больше ходу в Гиперборей.
Многие пытались наняться на службу к седобородым красавцам, торгующим по всей тверди загадочными, ценными товарами. Но их капитаны не берут к себе в команду, не берут себе в помощники купцы и мастеровые. Пытались иные укрыться среди мешков в трюмах, да только легко находили ловкачей обученные псы мореходов. У македонских сатрапов не возникало повода воевать против северного государства. Гиперборейцы честно платили торговые пошлины наследникам Искандера, хотя власти сатрапий над собой не признавали.
Тем не менее, на памяти поморов трижды подходил к устью Двины объединенный флот греческих полисов и трижды возвращался на юг, так и не обнаружив противника. Русские ворожихи смеялись по деревням над незадачливыми македонянами, замерзавшими под лютым ветром. Для умных-то людей не секрет, что сказочный архипелаг свободно плывет меж разных времен. Норвеги и швабы тоже воевать пытались. С западной стороны тверди добирались упрямые инка. Дважды по суше, со страшными потерями, приходили полчища Орды. Да только без толку все. Сегодня висят надо льдами чудесные деревья да серебряные мосты, а моргнешь — и нет их, одни ледяные поля. А те, кто побывал в портах тайного архипелага да нажился крупно на торговле, — те помалкивают.
А что там? Да ничего такого особенного. Дома как дома, людишки — так себе, грузят споро, торгуются коротко, уступают мало. Говорят вроде по-русски, да только чудно слова выворачивают. На берег там путь заказан, местные купчишки сами на борт поднимутся, сами товары предложат и цены сразу добрые дадут. Товары, впрочем, странные, одно слово — Гиперборей. Разумником надо слыть, чтобы не проиграть в торговле сказочной. Колдуны ветра предлагают, в бочонках волшебных запечатанные. Еще сети на русалок, ловушки на леших, капканы на кикимор и прочую волшебную дребедень. Мечи кривые, с виду неловкие, письменами покрытые. В особые дни меч такой под особую формулу разгуляется — только держи в руке, не отпускай, мигом все вокруг посечет да сам после сечи той и рассыплется…
А травок тайных в горшочках сколько! Видимо-невидимо, устанешь выбирать, да и не поймешь толком. Иные травки перекупщики из Проклятых городов завозят, да сами растолковать не могут, от какой хворобы сварены. Есть такие, что росту прибавляют, и те, что морщины разглаживают, и такие, что за полгода тихонько в могилу сведут. А чего стоят ткани волшебные, что цвет по заре меняют, хозяйское плечо греют да раны успокаивают! Правда, срок их службы тоже невелик, как и зверушек невиданных… За зверушками особо жены всех архонтов Великой степи гоняются, испокон веков.
Рассказывали такое: попросил купчина бывалый в Гиперборее кожаный ярлык для своего молодого напарника, а тот единожды скатался, да и богат на всю жизнь. Вот как оно вышло. Собрал товару немерено, да в порту северном все деньги на зверька дивного, в клетке серебряной, и обменял. А бородач в шапке из меха морского зверя, продавая зверька, шепнул, что ярлык на том и кончится, уж больно ценный товар вывозится. И покрывалом черным клетку завернул. Мол, только для хозяев будущих, а морякам смотреть заказано. Торговец молодой не поверил, а в море вышел — и точно, сгорела кожа с печатями. Того зверя выкупила дочь княжеская на потеху, отдала золота втридорога, купец разбогател. Только счастья ему не привалило с тех денег. Княжна захворала и за год в могилу сошла. Говорили, что целыми днями наедине с тварью диковинной проводила. А когда померла, в клетке серебряной никого не нашли… А купчик молодой в Гиперборей больше не плавал, зато попивать стал. В кабаках шепотом рассказывал, что в море тогда двое из команды не выдержали, тряпку откинули, в клетку заглянули.
И все. Сами за борт скакнули.
Таков уж он, Гиперборей. Неведом.
Но никто склавенов в портах островных не обижает. Еще вдогонку бесплатно вина выкатят, рыбки свежей, хлебов горячих. Стоит отойти кораблю от пристани, стоит миновать рыжее око маяка, как разом навалится туман, небо колыхнется, и… все. Не видать ничего, кроме пузыря прозрачного, кроме миражей ледяных. Да и некогда разглядывать, тут только держись, Две подковы обходи с востока, чтобы днище не порвать…
— Смотри, какое чудо! — восторженно выдохнул Рахмани.
Воздушный пузырь, закрывший полнеба, переливался быстрыми радугами. В сиянии радуг угадывались белоснежные песочные пляжи, тонкие опаловые башни, соединенные ажурными мостками, гирлянды фонарей над висячими садами, буйное цветение лилий и орхидей.
— Руссы говорят в таких случаях, что бес глаза отводит, — недовольно проворчал Кой-Кой. — Решай быстрее, дом Саади.
— Праведная мысль, праведное слово, праведное дело… — прошептал юный огнепоклонник.
Рахмани разжал ладонь. Крохотный обрывок кожаного ярлыка, доверенного ему Учителем, сжимался на глазах, сворачивался в обгорелую трубочку, подобно ароматным листьям на жертвенном блюде. Огненные буквы пульсировали, точно издыхающие светляки. Он не ошибся, и карта не подвела!
— Руби! — скомандовал воин, проверил лямки заплечного мешка и столкнул в воду тяжелое бревно. На этом скользком дереве им предстояло добираться до желанного берега. Неписаный закон гласил, что единственная, хотя и слабая вероятность достичь жарких берегов — это затопить собственный корабль и покорно приплыть, обнимая бревно.
Если дэвы, стерегущие входы в страну текущего времени, позволят им пристать живыми к берегу…
Кой-Кой выбил затычки. И без того дырявое суденышко с шумом стало заполняться ледяной водой. Перевертыш столкнул в воду второй тюк, зашитый в просмоленную ткань, и спрыгнул сам.
— Гребем туда! — Тысячи ледяных игл ужалили огнепоклонника. Он предчувствовал холод, но не ожидал, что вода может так быстро высосать тепло из сердца. На несколько песчинок сердце замедлило бег, перед глазами заплясали тени ушедших. Руки стали тяжелее камня.
— Держись, воин, держись! — Подплывший Кой-Кой с размаху шлепнул Саади по щеке. Эта неожиданная грубость привела будущего ловца в чувство.
Он снова обрел контроль над непослушными конечностями. Ухватившись за скользкое обледеневшее бревно, он вознес молитвы Астарте, брату-огню, и сразу почувствовал себя увереннее. Брат-огонь проснулся в венах, проснулся с такой неожиданной яростью, что вода вокруг Рахмани согрелась.
— Мы почти у цели…
Внезапно он заметил, что стало гораздо легче грести. Его словно подхватило уверенное теплое течение. Исчезла ледяная шрапнель, резавшая руки под водой. Окаменевшая куртка и ставшие деревянными штаны снова обрели мягкость. Сердце уже не колотилось, как у пойманного в силки зимородка. Бледное небо приобрело желтизну, затем потемнело резко, словно перед грозой, и вдруг — расчистилось.
— Нас пропустили, воин. Не забудь вознести жертвы своим богам…
— Сколько… сколько раз ты плавал сюда? — Рахмани вглядывался в надвигающуюся темную полосу.
— Дважды… и дважды говорил себе, что это последний раз, — усмехнулся «глаз пустоты». — Сам бы я сюда не добрался, я лишь прикрывал спины…
— Смотри, что это с водой?
— Это пепел, воин. Это пепел тех, кто пытался причалить.
У Рахмани от этих слов снова ослабели ноги. Близкий берег совсем не походил на миражи, которые они видели с борта затопленного баркаса. Никаких цветущих садов, пленительных белых вилл и ласковых водопадов. Только пепельная пустыня, растянувшаяся на несколько сотен локтей от края прибоя, и мрачные пики гор над ней. Над некоторыми вершинами грохотали отклики подземного грома, по диким склонам стекала лава, свет Короны застилали вонючие серные облака.
Посреди серой пустыни кто-то сидел, сгорбившись.
Когда бревно ткнулось в берег, Рахмани уже не мог поверить своему счастью. Даже несмотря на острые, как стекло, камни под ногами и толстый слой жирного пепла, доходивший до пояса. Радовало одно — стало ощутимо теплее.
Сложно было сказать, мужчина или женщина горбится на краю остывающего пепелища. Существо мышиного цвета, пропитавшееся пеплом от корней спутанных волос до кончиков загнутых ногтей, даже в сидячем положении ростом превосходило взрослого воина. Издалека Рахмани принял Властелина пепла за сидящего медведя. Волосы почти целиком скрывали сгорбленную фигуру, казалось, что бес спит.
— Мы должны двигаться тихо и медленно, — сквозь зубы пробурчал Кой-Кой. — И ни в коем случае не наступать на его следы.
— Это и есть Властелин?
— Да, одна из них. Она пустила нас на берег, но это еще ничего не значит. Посмотри внимательно на тень пепла.
— Она? Разве бесы делятся на самок и самцов?