Я показал Ренье на освобожденную штабом избу, потом на его плечо и жестом предложил остаться в ней. Он вздохнул и спросил:
– А ты куда?
Я махнул рукой в направлении общего движения. Мне и, правда, нужно было туда, вперед, найти и разобраться со странной интернациональной парочкой. Сержант вздохнул, похлопал меня по плечу, и пошел в пустую избу, по обычной человеческой забывчивости так и не вспомнив об обещании поделиться военными трофеями, добытыми нами в бою с мародерами.
Теперь, когда я был в солдатской форме, да еще при ружье со штыком, можно было, не скрываясь, идти куда угодно. Таких одиночек на дороге было довольно много. Пока я двигался в общей массе, в нужном направлении ко мне не должно было возникнуть никаких вопросов. Мои знакомцы, русский мужик Иван и французский гренадер «Яшка», опережали меня не менее чем на полчаса. Однако они несли на себе какие-то тяжелые вещи, а у меня в ранце была только одежда, так что налегке догнать их я рассчитывал еще до темноты.
На наше общее счастье дождя пока не было и в прогалинах облаков даже изредка мелькало низкое осеннее солнце. К грязи и толкучке на дороге я уже притерпелся, так что теперь почти не обращал внимания на экзотические странности этого исхода. Как только появлялась возможность – убыстрял шаг и легко обгонял груженых «трофеями» солдат «Великой армии». От быстрой ходьбы мне удалось даже согреться.
Ивана и Яшку, я догнал часа через два, когда начало смеркаться. Он шли рядышком уже без узлов и о чем-то разговаривали. Идти следом за ними я не рискнул, пристроился за ротой итальянцев, и теперь шел, не спеша, в общем, людском потоке. Когда стемнело, люди начали останавливаться и подыскивать себе места для ночевки. Мои приятели устраиваться на отдых не спешили, не торопясь шли, временами останавливаясь возле дорогих карет. Теперь, когда я знал, чем они промышляют, действия их стали понятны, они подбирали себе подходящие жертвы.
Теперь, когда стемнело, я смог подойти к ним ближе без боязни быть узнанным. Однако услышать о чем они переговариваются – не получалось. В каретах, которые их интересовали, в основном ехали беженцы, которые могли понимать русский язык, так что говорили они между собой очень тихо.
Наконец, один экипаж им, кажется, понравился больше других, и они остановились возле него, рассматривая позолоченные дверцы и шелковые занавески на окнах. Карета была большой и тяжелой, но запряжена лишь парой тощих лошадей. На козлах дремал сильно укутанный старик-кучер. Ни седоков, ни слуг поблизости видно не было.
В это время на обочине несколько солдат под командой маркитантки развели большой костер и пристраивали над ним котел с водой. Я, чтобы «вписаться в пейзаж» и не обращать на себя внимания, сразу же подошел к маркитантке и попросил ее продать бутылку бренди. Теперь, когда с помощью Ренье хитроумного я разобрался в ситуации, для меня все упростилось. В этой мешанине языков и народов я со своим плохим французским и славянским акцентом вполне мог выдавать себя за поляка из пятого корпуса.
Маркитантка сама оказалась не француженкой, и говорила на языке Вольтера и Руссо не многим лучше моего. Однако общего запаса слов нам вполне хватило, чтобы сторговаться. За пять франков я получил вожделенную бутылку, кусок ветчины, краюху русского хлеба и место возле костра. Огонь был большим благом, в течение дня несколько раз шел дождь, одежда не успевала просохнуть, была влажной и плохо грела.
Я ужинал стоя спиной к огню и не сводил глаз с подозрительной парочки. Они по-прежнему стояли возле кареты, явно, чего-то дожидаясь. Спустя какое-то время дверца открылась, и оттуда на дорогу задом спустился грузный человек. Он осмотрелся по сторонам и окликнул ямщика. Тот, не спускаясь с козел, просто наклонился, и что-то ему ответил. Слов за треском костра я не услышал, даже не понял на каком, они разговаривают языке.
Переговорив с кучером, грузный человек просунул голову внутрь кареты и начал разговаривать с кем-то внутри экипажа. Переговоры кончились тем, что в дверце показалась женская головка в пышном чепчике. Мужчина подал руку, и дама легко спустилась на дорогу. Скорее всего, спутница грузного господина была молода. Рассмотреть в темноте ее лицо я не мог, но двигалась она легко и свободно, что говорило о ее юном возрасте.
Когда мужчина и женщина оказались на дороге, мои «приятели» отошли в сторону, скорее всего, чтобы не привлекать к себе внимания.
Между тем пассажиры о чем-то довольно долго совещались. Потом грузный мужчина опять переговорил с кучером, поклонился даме, затем встал на ступеньку кареты и вынул из нее довольно большой ларец. Я пока не мог понять, что значат все эти действия, только в одном был твердо уверен: демонстрировать ларцы на большой дороге – самое глупое занятие.
Мою парочку все происходящее интересовало не меньше, чем меня. Оба грабителя замерли на месте, красноречиво подталкивая друг друга локтями. Впрочем, за ними наблюдал только я один, уставшие за дневной переход люди находили себе более прозаические занятия, чем следить за окружающими.
Грузный господин между тем продолжал нянчить свой ларец, одновременно уговаривая даму. Она слушала, упрямо наклонив голову, потом топнула ножкой и пошла через дорогу в сторону леса. Мужчина с явной неохотой отправился следом. Кажется, создалась ситуация когда «девочки идут налево», что при таком большом скоплении молодых мужчин ее спутнику очень не понравилось.
Я думаю – это случай был не совсем характерен для этого времени. Дамы в пышных туалетах обычно «в кустики» не ходили. В каретах были предусмотрены соответствующие приспособления и служанки, способные помочь барыням решить дорожные проблемы. Однако этот экипаж был какой-то не типичный. Дорогую карету везла не четверка рысаков, а пара кляч; на запятках не было лакеев, и, судя по тому, что я видел, барыня осталась совсем без прислуги. Скорее всего, такое бедственное положение путешественников и привлекло грабителей.
Между тем, юная дама решительным шагом шла в лес, за ней следовал тучный господин с ларцом, за ними крались русский Иван с французом Яшкой и ваш преданный слуга. Диспозиция складывалась немного анекдотичная, если учитывать первопричину этого события.
Кто поздней осенью, пока еще не выпал снег, бывал в ночном лесу, вполне может представить, как там темно. Не успели мы сойти с дороги, как все персонажи сразу же растворились в потемках, и я чуть прибавил шаг, даже рискуя наскочить на героиню пикантного эпизода в самый неподходящий для нее момент. Впрочем, такую нескромность отчасти извиняли благородные мотивы.
На спину французского гренадера я наткнулся неожиданно не только для него, но и для себя. Увидел его, когда между нами оказалось меньше метра. «Яшка», или, скорее всего, Жак, стоял в напряженной позе, всматриваясь «во мрак ночи». Я осторожно потянул из ножен саблю. Не знаю, как, но он это услышал или просто почувствовал, во всяком случае, резко повернулся, и мы оказались, что называется, лицом к лицу, Ни рассмотреть, ни узнать меня он не мог и довольно спокойно спросил по-французски, что мне нужно:
– Que voulez-vous?
– Ты мне и нужен, – ответил я на языке Гаврилы Державина.
– Кто ты есть такой? – тотчас перешел и он на местное наречие.
Вообще-то точно такой вопрос ему мог задать и я, что он за французский солдат, если умеет говорить по-русски и откликается на имя Яша, но затевать формальное знакомство мне не хотелось. Второго душегуба с ним не было, а ловкость тщедушного соотечественника я успел оценить.
– Куда делся Ванька? – шепотом спросил я.
Гренадер на свою беду оказался слишком сообразительным. Он не ответил и рванул из ножен саблю. В этот момент совсем близко одновременно вскрикнули мужчина и женщина. Похоже, что главные события разворачивались не здесь, а там возле них. Как это не грустно, но мне пришлось отказаться от «тайм брейка», и, воспользовавшись тем, что моя сабля уже была обнажена, завершить давешний поединок в свою пользу. Яшка удивленно ойкнул, не сразу поняв, что собственно произошло, и отшатнулся от прошившего его грудь клинка, а я, оставив его разбираться со своей жизнью и смертью, побежал в направлении голосов.
– Мне больно, что ты делаешь, дурак?! – испуганно говорил по-русски незнакомый голос.
– Тише, барин, – попросил тенорок Ивана, – станешь кричать, я и твою барыню зарежу!
– Виктор, что это за человек, что ему от нас нужно? – испуганным голосом, спросила по-французски женщина, делая в этом имени как и положено французам, ударение на последний слог.
– Мне больно, – пожаловался он. – Не нужно, я не буду кричать! Что вы со мной делаете?!
В этот момент у меня под ногой громко хрустнула ветка, и тотчас голос Ивана спросил:
– Ты, что ль, Яшка?
– Нет, – сказал я, приближаясь к темным фигурам, – это не Яшка.
Не знаю, как, но он сразу узнал, отскочил от жертвы и возмущенно воскликнул:
– Опять ты, ирод! И что тебе от бедных людей нужно!
– Помогите, – видимо догадавшись, что я не сообщник грабителя, попросил Виктор, – он меня чем-то уколол!
– Виктор, что здесь происходит? – опять, теперь уже требовательно, спросила француженка.
– Стой на месте, – предупредил я мужика, – и брось нож!
– Совести у тебя нет, у ирода, – ноющим голосом откликнулся он, – против своего русского человека восстаешь! Господь тебя за то покарает! Уйди лучше от греха подальше!
– Брось, скотина, нож! – не реагируя на укоризны, приказал я, мешая острием сабли ему приблизиться ко мне.
Однако мужик нож бросать не захотел, просто спрятал правую руку за спину.
В это момент толстый Виктор, опустился на землю и с ужасом воскликнул:
– Смотрите, у меня кровь!
Никто, включая женщину, не отозвался. Нам с Иваном пока было не до чужой крови, а женщина возгласа не поняла. Мужик не стоял на месте, и все время перемещался, пытаясь, обойдя острие, подойти ко мне как можно ближе, чего я, понятно, не давал ему сделать. Потерпев неудачу, он решил действовать по-другому:
– Покайся, проклятый! – вдруг, потребовал он, поднимая вверх левую, свободную от ножа руку. – Покайся или за все свои грехи ответишь перед Господом! За кого решил заступиться? За басурман! За папистов! За врагов наших лютых!
Переводить обычный грабеж в теологический диспут я не собирался, к тому же меня интересовало другое, чего ради эти грабители, судя по их недавнему разговору так мной так заинтересовались, и нет ли в том руки моих недругов.
– Я не за них, а за себя заступаюсь, почему вы с Яшкой за мной следили? – спросил я.
– Ирод ты, Сатана, будь ты проклят! Отдай, что тебе не принадлежит, верни одежды белые, безгрешные иначе не минуешь геенны огненной! – речитативом воскликнул Иван.
– Так вам моя одежда понадобилась? – не скрывая разочарования, спросил я. Оказалось, что ларчик не только просто открывался, но даже не был заперт.
Правда, было непонятно, почему мое зимнее платье, купленное в гипермаркете, он называл «безгрешной одеждой», – однако проникнуть в глубины подсознания грабителя, у меня пока возможности не было.
– На колени, супостат! – не отвечая, приказал Иван, впадая в непонятный раж. – Может быть, тогда пощажу живот твой! Ведомо мне, что нет у тебя против меня силы! Ничего ты мне сделать не можешь!
– Мне плохо, помогите! – потребовал Виктор и сказал по-французски женщине, что мужик его ранил.
– Oh-la-la! – отозвалась она, не выказывая особой тревоги состоянием мужа.
Я тоже не откликнулся, сначала нужно было разобраться со странным грабителем.
– Почему ты решил, что я не смогу тебе ничего сделать? – спросил я.
– Мог бы, так давно убил, – резонно ответил он. – За тебя кривда, а за меня правда!
Сказал он это зря. Конечно, поднять руку на сирого и убого, да еще безоружного, большая сложность, но с ним был совсем иной случай.
– А я тебя убивать и не собираюсь, просто отдам французам, пусть они думают, что с тобой делать, – сказал я, продолжая удерживать его не расстоянии.
– И тут не будет по-твоему! – радостно сообщил мужик. – Мой Яшка настоящий хранцуз не тебе чета, он у самого графа Ростопчина лакеем служил! Ему стоит только своим иродам одно слово сказать, от тебя мокрого места не останется!
– Ничего у тебя с Яшкой не получится, – посочувствовал я, – он уже на том свете тебя дожидается.
– Как так? Кто разрешил? Ты моего друга Яшку убил! Да я тебя, изверга! – истерично воскликнул Иван и, совершенно неожиданно для меня, отпрыгнув в сторону, исчез в темноте.
Я по инерции бросился, было за ним, но вокруг была такая темень, что тут же налетел на дерево и больно стукнулся лбом.
– Неужели мне никто не поможет? – плачущим голосом позвал Виктор. – Меня ранил сумасшедший мужик, мне больно и страшно!
Я вернулся к ним и, сказал, вкладывая саблю в ножны:
– Вставайте, я помогу вам дойти до кареты.
– Я не могу встать, вы должны мне помочь, из меня кровь течет! Mathilde, je suis blesse, – сообщил он француженке, что ранен.
Однако Матильду, как мне кажется, занимало не состояние спутника, а свое собственное, вернее, банальная причина по которой она оказалась в лесу.
– Да уйдете вы, наконец, отсюда! – отчаянно воскликнула она. – Я могу остаться хоть на минуту одна!
Пришлось мне одному поднимать толстяка, так и не выпустившего из рук ларца, и тащить к дороге. Матильда нас догнала, когда мы уже доковыляли до кареты. При свете костра я, наконец, увидел их лица. Виктору было явно за пятьдесят, возраст в эту эпоху более чем почтенный, женщине раза в два меньше. Вероятно короткое уединение умиротворило ее душу и недавнее нервное состояние разом прошло.
– Что с тобой, Виктор? – участливо, спросила она. – Тебя ранил тот ужасный человек?
– Ранил! Он меня не ранил, он меня убил! – заплакал толстяк. – Матильда, если со мной что-нибудь случится, береги ларец! В нем все мое достояние! Теперь такое ужасное время, никому нельзя верить! – пожаловался он.
Я с ним вполне был согласен и, прислонив Виктора к дверце кареты, попытался распроститься со случайными знакомыми, сотворив фразу на французском языке:
– Спокойной ночи, господа, советую вам больше не ходить в лес, вокруг очень много плохих людей!
– Постойте, мосье, – взмолился раненный, почему-то обращаясь ко мне – как к французу, хотя мы с ним только что говорили на родном языке, – умоляю вас, не бросайте нас на произвол судьбы!
Он вцепился в рукав мундира и умоляюще заглядывал в глаза. Я про себя чертыхнулся. Получилось как всегда, не успел сделать доброе дело, как получил новые проблемы. Ни сам Виктор, ни его спутница мне не понравились, и возиться с ними не было никакого желания. Я сделал еще одну попытку распрощаться:
– К сожалению, я ничем не могу вам помочь, мне нужно выполнять свой долг! А вам нужно поискать лекаря!
– Я сам лечу людей, – сообщил толстяк по-русски, не отпуская моего рукава, – зачем мне какой-то халтурщик, который ничего не понимает в медицине!
Фраза был не совсем обычная для языка этого времени, но я слишком не хотел ввязываться в их проблемы и пропустил ее мимо ушей.
– Тем более, значит, вы справитесь сами, – сказал я, помогая ему влезть в карету. – К сожалению, мне нужно идти, как говорится: труба зовет, солдаты в поход!
– Да, как же, я помню, – сказал он, – когда я служил в армии, мы тоже пели эту песню.
– Что вы пели? – спросил я, невольно останавливаясь. В русской армии эта прекрасная песня пока еще не стала шлягером.
– Ну, как там: «солдаты в путь, а для тебя, родная, есть почта полевая», – процитировал он. – Вы ведь тоже не отсюда? Ну, нездешний, а из будущего? Я сразу понял, как только вас увидел. Голубчик, прошу вас как советский человек советского человека, помогите! – и капризно потребовал по-французски. – Матильда, ну где ты! Ты меня совсем не любишь! Меня ранили, а тебе все равно!
То, что помещик знал строевую песню, которую распевали солдаты в Советской армии, а возможно продолжают петь и поныне, говорило об одном, еще один наш современник попал в прошлое и заблудился во времени. Мне уже несколько раз доводилось встречаться с такими людьми. Так что я не слишком удивился еще одному «земляку» и еще меньше ему обрадовался. Сказал просто так, к слову: