Глава 2
После ненастной погоды и обильного недавнего снегопада, небо, наконец, прояснилось и расчистилось. Всю ночь на нем сияли звезды, а утром я смог увидеть солнце, по которому успел порядком соскучиться.
С рассветом мой возница приободрился и перестал смотреть на меня ищущим взглядом больной собаки. Чтобы согреться, я хорошо размялся и объявил, что мне пора отправляться в путь.
Недостатка в деньгах у меня не было. Я рассчитывал дойти до большого села и там нанять подходящий экипаж.
– Ну, оставайся с Богом, – сказал я Гордею Никитичу, вновь обвешиваясь своей амуницией.
– Барин, а может быть, ты подождешь, пока я сбегаю за новой оглоблей? Я скоренько, одна нога здесь другая там, – предложил он. – Чего тебе одному по дорогам мыкаться, вдвоем все веселее!
– Нет, спасибо, я как-нибудь без тебя обойдусь, – ответил я, избегая его молящего взгляда.
По-видимому, моему возчику очень не хотелось возвращаться домой и заниматься хозяйством. Распрощавшись, я без большого сожаления повернулся к нему спиной и пошел своей дорогой. Мужик огорченно вздохнул и опять поднял с дороги сломанную оглоблю. Не успел я отойти и пятидесяти метров, как за спиной раздался его голос:
– Барин! Барин! Постой!
Слушать новую серию уговоров я не хотел и, не оглядываясь, махнул ему рукой. Однако мужик не успокоился и завопил:
– Барин, погоди, сюда люди едут, может, помогут с оглоблей-то!
Я оглянулся, действительно на дороге появился крытый экипаж в сопровождении нескольких всадников. В такое раннее время встретить попутчиков было удачей, и я остановился. Заметив на дороге людей, лошадь и сани, загораживающие проезжую часть, экипаж поехал медленнее, а от эскорта отделились два всадника и поскакали к нам. Мне пришлось вернуться к вознице. Судя по одежде, верховые были русскими, и я не стал готовить оружие, просто ждал, когда они подъедут.
Увидев моего возницу, крестьянскую лошадку и сломанную оглоблю, они все поняли и без расспросов. Мой вид их заинтересовал больше, но обратились они к Гордею Никитичу.
– Чего, мужик, сани поломались? – спросил его молодой парень, стараясь удержать на месте горячего коня.
– Да вот оглобля, будь она неладна! – пожаловался возница. – У вас не надеется запасной?
– Ты лучше убери розвальни с пути, – строго приказал второй, – не то наш барин рассердится!
– Это мы мигом, – засуетился мой философ, зачем-то влезая на облучок, – так как же с оглоблей?
Всадники ничего ему не ответили и поскакали назад. Гордей Никитич подождал пока они отъедут и только тогда спустился наземь. Я помог ему столкнуть сани с хода и с интересом ожидал, когда подъедет экипаж и вся кавалькада. Похоже, ехал кто-то богатый и знатный. Большая нескладная карета с дорогой отделкой была запряжена четверкой рослых воронежских битюгов. На первой лошади сидел форейтор.
Когда экипаж проезжал мимо нас, из окна выглянул мужчина с роскошными распушенными бакенбардами, закрывающими половину лица. Мы встретились взглядами, и я ему вежливо поклонился. Мужчина ответил снисходительным кивком, потом удивленно расширил глаза, махнул мне рукой, потом торопливо открыл дверцу и крикнул форейтору, чтобы тот остановил лошадей. Меня удивила такая неожиданная реакция незнакомого человека.
Однако на этом странности не кончились. Карета остановилась метрах в двадцати от нас, а господин с бакенбардами торопливо выскочил из нее на дорогу и пошел ко мне широко разведя руки, явно, чтобы заключить в объятия. Здесь уже я стушевался, не зная как себя вести. Этого дородного мужчину не первой молодости с роскошной растительностью на лице я видел первый раз в жизни. Резонно посчитав, что он обознался и принимает меня за кого-то другого, я изобразил на лице сдержанную радость и ждал, чем все это кончится.
А кончилось все так странно, что улыбка сама собой сползла у меня с лица.
– Дорогой друг, – зычно возвестил незнакомец, – какая приятная неожиданность! Никак не ожидал вас так запросто встретить на дороге! Вот это радость, так радость!
Возможно, для него это и было радостью, но никак не для меня, теперь мне предстояло его разочаровать и сознаться, что я отнюдь не его «дорогой друг». Я уже было открыл рот, что бы сказать, что он ошибся, как он назвал меня по имени отчеству.
– Алексей Григорьевич, батенька, – взволнованно проговорил незнакомец, заключая мое растерянное тело в крепкие дружеские объятия, – какими судьбами?!
– Да вот, решил поехать в санях, а у возчика сломалась оглобля, – невнятно объяснил я, не зная что обо всем этом думать.
Мало того, что я, судя по реакции, был так похож на его знакомого, что он меня с ним перепутал, так еще мы с этим неведом Алексеем Григорьевичем, оказались полными тезами.
Пока я все это прокручивал в голове, пылкий приятель Алексея Григорьевича что есть силы, прижимал меня к своей любящей груди.
Наконец взрыв его чувств пошел на убыль, и он меня отпустил, правда, продолжал придерживать за рукав и откровенно мной любовался.
– Марья Ивановна, когда узнает, что мы с вами так запросто встретились, ни за что не поверит! – сообщил он мне. – Вот ей будет радость, она последнее время только о вас и говорит!
Теперь в дело включалась еще неведомая Марья Ивановна, надеюсь не интимная подруга моего полного тезки, Алексея Григорьевича.
– Да, да, конечно, я и сам не ожидал, такая неожиданная встреча, – промямлил я, чтобы хоть как-то ответить на его восторги.
– Вы теперь куда направляетесь? – спросил проезжий, так и не отпуская моего рукава.
– Хотел съездить в Калугу, – назвал я конечный пункт своего вояжа, – да оглобля сломалась.
– В Калугу? Вот и чудесно, у меня там младший братец вице-губернатором! – сообщил мне то ли новый, то ли старый знакомец.
– Непременно передам ему от вас поклон, – пообещал я, слегка подталкивая его назад к карете.
Однако владелец бакенбард и вооруженного эскорта, так просто расставаться со старым другом не намеревался. Он плотно утвердился на толстых ногах, обутых в мягкие полусапожки и вперил в меня нежный взгляд.
– А вы знаете, драгоценный мой, Алексей Григорьевич, что я сейчас еду прямо из ополчения, домой на побывку. Марья Ивановна последнее время немного хворала, так я решил ее проведать. Теперь, когда мы погоним супостата с матушки Руси в его Парижскую берлогу, не знаю когда еще удастся с ней свидеться, – сообщил он.
– Так вы сейчас состоите в ополчении? – вежливо, удивился я. – В каком, если не секрет?
Собеседник немного смутился, но ответил:
– В третьем, резервном.
В 1812 году было выставлено более трехсот тысяч ополченцев, из которых были образованы округа: 1-й – для обороны Москвы, 2-й – для обороны Петербурга и 3-й – для составления резерва. Ратники ополчения были сведены в пешие и конные полки и дружины, делившиеся на батальоны, сотни и десятки.
На бравого воина дорожный знакомый никак не походил, потому и его резервной ориентации я не удивился.
– А вы я, вижу, – продолжил он, рассматривая французский мушкетон, висевший на моем плече, – участвовали в деле?
– Нет, скорее в локальных конфликтах, – загадочно для этого времени, ответил. – Ничего серьезного.
Как многих сугубо штатских людей, а он, судя по всему, таковым и был, благоговеющих перед армией и воинскими подвигами, его такое объяснение не удовлетворило, он даже посмотрел на меня слегка свысока.
– А мы так славно повоевали! Вы знаете, у меня над головой даже пролетали ядра! И я, поверите, не склонил пред ними головы! Значит, вы сейчас, направляетесь в Калугу, – резко сменил он тему разговора.
– Да, в Калугу, – пробормотал я, но он, не слушая, опять вернулся к военным делам.
– Сейчас отсиживаться по тылам не след, все патриоты любезного нашего отечества, взяли в руки оружие! Хотите, я вам расскажу, в какой переделке я побывал?
– Я, право, не знаю, вам нужно спешить домой к Марье Ивановне, – попробовал отказаться я, – она нездорова, стоит ли задерживаться? Может быть как-нибудь в другой раз?
Действительно, слушать посередине дороги рассказы незнакомого человека о его ратных подвигах мне не слишком хотелось. Судя по выражению лица, добрым глазам и пылкой речи, муж Марьи Ивановны был пресимпатичным человеком, но мне было неловко перед его свитой, явно маявшейся от словоохотливости хозяина.
– Пустое, милейший, Алексей Григорьевич! Что вам в той Калуге? Калуга никуда не денется, как стоит на своем месте со времен князя Дмитрия Донского, так и еще постоит! Когда вы узнаете, что со мной случилось на прошлой неделе, так ни в какую Калугу не захотите!
– Ну, что же, извольте, я послушаю, – смирился я с неизбежным.
Было, похоже, что мне выпал счастливый день, сначала слушать философские рассуждения мужика, теперь батальные истории барина.
– Да знаете вы ли, милейший Алексей Григорьевич, что я был шпионом?!
– Шпионом? – повторил я за ним. – Как же так?
– А вот представьте! Поехал смотреть, как уходят из Москвы французы. Оделся, знаете ли, мещанином, да и смешался с войсками. Иду себе по дороге и все высматриваю, сколько у врага пушек, сколько лошадей и всяких повозок!
Он замолчал, и радостно смотрел на меня, ожидая реакции на свое сенсационное сообщение. Пришлось ему подыграть:
– Надо же, наверное вам было страшно?
– Отнюдь! Французы ведь не знали, что я шпион! – радостно воскликнул он.
– Ну, и много вы нашпионили? – поинтересовался я.
– Ничего не успел толком сделать, – засмеялся скромный герой, – представляете меня схватили французские солдаты и едва не расстреляли! Помог просто невероятный случай! Меня выручили другие французские солдаты.
– Да? – только и сказал я, уже переставая чему-либо удивляться. – Я могу даже сказать как…
Случай, как известно, дело непредсказуемое. Когда я попал в двенадцатый год, меня в бессознательном состоянии нашел в лесу французский патруль. Командовал им французский сержант Жан-Пьер Ренье. С отданными ему в подчинение итальянскими солдатами у сержанта, мягко говоря, не сложились отношения, они собрались Ренье убить, а покойника, за которого посчитали меня, ограбить. Сержанту это не понравилось и при моем посильном участии мародеров мы перебили.
Однако на этом, наши злоключения не кончились. Уже в непосредственной близости от Новой Калужской дороги по которой отступала из Москвы Великая армия Наполеона, мы с сержантом Ренье, наткнулись на троих французов, тащивших вглубь леса человека в штатском. Ренье их окликнул, те же, даже не ответив, тотчас начали в нас стрелять. Сержант получил пулю в плечо, но не испугался, и кончилось эта стычка тем, что с французами мы, с Божьей помощью, справились. А вот штатский, которого я не успел даже толком рассмотреть, пока шел бой сбежал.
– Вы? – удивился, новый знакомый, – откуда вы это можете знать?
– Французских солдат было трое?
– Трое, – подтвердил он, глядя на меня, что называется во все глаза, и даже перестал улыбаться.
– Двое вас вели, а последний, подталкивал штыком? – уточнил я.
– Алексей Григорьевич, дорогой, не томите, откуда вы все это знаете?! – явно волнуясь, спросил он.
– Эти трое солдат обстреляли двоих французских пехотинцев, а вас повалили на землю…
– Не может этого быть! – тихо сказал он, всматриваясь в меня. – Я бы вас непременно узнал. Правда, смотреть по сторонам, у меня не было времени…
– У меня тоже, вы так быстро скрылись, что я вас толком не рассмотрел.
– Я, признаться, запомнил только вашу саблю, такая кривая, скорее всего турецкая. А остаться я никак не мог, что мне было делать в бою без оружия…
– Вы правильно сделали, – успокоил я, обнажая клинок. – Узнаете?
– Это просто невероятно! – обескуражено сказал он. – Конечно, узнаю, я его видел почти возле своего лица! Неужели это были вы?!
– Случайно, но я.
– Голубчик, выходит, я обязан вам жизнью, – сказал он, от умиления заплакал, и опять принялся меня обнимать.
– Ну, нет, что вы, – попытался я остановить новый взрыв эмоций, – случись это со мной, вы бы сделали то же самое.
– Да как же это! Теперь вы должны, вы просто обязаны поехать со мной! Ну, хотите, я перед вами на колени встану? Если я вас не привезу, Марья Ивановна мне никогда этого не простит! Ну, пожалуйста…
Честно говоря, мне и самому стало любопытно разобраться со всей этой чередой совпадений, однако смущали схожесть с неведомым тезкой и неминуемое разоблачение.
К тому же совсем не хотелось обманывать этого милого, наивного человека.
– Ну, что поедете? – снова спросил он, просительно заглядывая в глаза.