– Вот ведь беда, – лежа на спине, больше сам себе, чем кашляющему Миловану, ворчал тот. – Как лучше хочу, как будет глаголю, а меня в богохульники записывают.
– И правильно делают, – просипел в ответ его собеседник.
– Что, тоже зуб против меня за что-то держишь?
– Надо больно, – закашлялся тот в ответ.
– А что не так тогда?
– Не так? То, что и Сергию речи твои не всегда понятны, так он – семь пядей во лбу! А ты черни простой твердишь про станки да механизмы да про школы! Оно хоть место и святое, да дурней и здесь хватает.
– Да неужели так сложно понять: больше книг, больше работы, и грамотных больше!
– А теперь, как Тимоха, рассуди: Тимоха не нужен, кто книги переписывать будет да хозяйство вести? Никто! А раз так, то и монастырю худо одно: некому переписывать труды святые, так и дохода нет. Тимоха-то душа простая, не о себе печется, а об обители поперву. Да и потом: книгу как начать переписывать, пост выдержать надо да молитвами себя очистить. Ремесленнику здесь никак не может быть дозволено за дело такое браться, а ты вообще про механизмы ладишь что-то!
– Так что мне, теперь не рассказывать ничего?! – вспылил Николай Сергеевич.
– Да зачем так-то? – удивился тот. – Рассказывай. Да так только, чтобы понятно было и Сергию, и темному любому.
– Твоя правда, – подумав, согласился пенсионер.
– То-то же.
В ожидании весны Николай Сергеевич, следуя обещанию своему, принялся за конструкцию самострела. Хотелось ему, чтобы простая и надежная система получилась. И дальность чтобы была больше, чем у лука. Вот тут-то и начались проблемы. Уже и так и сяк прикинув, понял, что без стали хороший самострел не соорудить. К Миловану, понятное дело, обратился. Мол, сталь заменить чем рессорную? Дерево какое лучше использовать? Так выяснилось, что не всякое дерево под цели и пойдет. Да еще и просушить его надо как положено и обработать. И вроде как и должен бы неплохой самострел получиться, да уж больно трудов много положить пришлось бы для его изготовления. Ну и цена получалась будь здоров. Да и потом, такие и так доступны хоть сейчас уже: знай плати себе деньги да покупай. Стоил такой чудо-инструмент столько, что позволить его могли только по-настоящему богатые мужи. Для того чтобы сладить их быстро в нужных количествах да люд простой снабдить, ну никак не годился!
Размышляя, как бы упростить конструкцию, Булыцкий целыми днями маялся, не находя себе покоя, уходя из монастыря иной раз поутру, а возвращаясь, уже когда солнце начинало заваливаться за верхушки голых деревьев. Неделя, одна, другая, но ничего не выходило. Консультации с Милованом тоже ни к чему хорошему не приводили; тот все больше советовал бросить занятие это хоть на время, а там, глядишь, что-то путное и придумается. Или вообще о чем-нибудь другом подумать. «Вон ведь безделушки какие получаются!» – имея в виду неказистые счеты, что сладил гость для упрощения жизни Тимохи. Понравились они и Миловану, и в свободное от сует и молитв время тот с удовольствием проводил время, постигая науку для себя новую: арифметику.
– Да какие безделушки?! – вспылил пенсионер. – Вам все, что бы ни сделать – либо потеха, либо безделушка! Вам дело говорю, а никому и горя нет! Посмотрю, как по осени у меня запоете! – в сердцах сплюнул он и с силой толкнул дверь, собираясь на улицу, но тут же остановился. На улице плотной стеной валил снег. Такой, что все уже оказалось укрытым толстым-толстым слоем пушистого одеяла такой плотности, что даже дверь распахнулась с большим трудом. Чертыхнувшись, пенсионер вытряхнул из рюкзака забытый всеми зонт и, под насмешки Милована, вышел наружу. Щелкнул механизм, и над Николаем Сергеевичем распахнулся черный купол.
– Ну-ка, чужеродец, покажи вещичку дивную, – в дверях тут же возникла косматая голова Милована.
– Тебе-то что? – огрызнулся в ответ он.
– Мне любопытство, может, простое. А может, и нет. Да покажи ты, не серчай, – примирительно протянул бородач, и Булыцкий протянул тому зонт. Тот принялся вертеть его и так и сяк, восхищенно качая головой да прищелкивая языком. – А ну-ка распахни, – попросил он, и пенсионер сложил и закрыл приспособление. – Закрой, – зачерпнув пригоршню снега, снова попросил он. – Открой, – зонтик со щелчком распахнулся, укрывая Николая Сергеевича от небольшого комочка, запущенного Милованом по навесной траектории. – Дельно, – прокашлявшись, изумился тот, но больше ничего и не сказал.
За суетами прошла зима. Дохнуло весенней свежестью, и преподаватель решил, что пора уже заняться рассадой, тем более что по приметам морозов не ожидалось. Созвав братию и достав из дальнего угла подготовленные короба, Николай Сергеевич на пару со Жданом, как следует напитав влагой бадейки для угля, принялся за дело.
Поперву землей засыпали – каленой, сдобренной золой да отходами, да песком разрыхленную предварительно. Затем Булыцкий, дрожа, словно школьник на первом своем экзамене, принялся высаживать найденные в кармане рюкзака да извлеченные из разносолов семена, попутно объясняя собравшимся вокруг схимникам, что да для чего. Те, затаив дыхание, жадно наблюдали за каждым движением преподавателя.
Вскорости все было готово. Ящики с рассадой расставлены в круг у окошка, а между ними, жарко полыхая раскаленными углями и прогревая воздух, установлена была конструкция, из ствола дерева выдолбленная да толсто землей проложенная изнутри. Так, чтобы полыхавшие в этой емкости угли не прожигали древесину. Оно бы, конечно, правильней было бы из камней выложить емкость, да где их столько найти было, посреди зимы-то?
– Вот тебе, Ждан, и дело нашли, – пришелец потрепал по плечу Ждана. – Смотри мне, не засни!
Впрочем, это уже больше для острастки было. Что бы ни поручил пареньку пенсионер, исполнялось с поражающей рьяностью и точностью, и пришелец уже ни капельки не сомневался, что тот не подведет. Тем не менее каждый день уделял время для личного осмотра своих «сельхозугодий».
И снова возобновились попытки сладить злосчастный арбалет, который словно бы назло не хотел получаться одновременно и недорогим, и надежным. Уже и всяких конструкций было перебрано и вариантов, но все без толку. Машина хорошей должна была бы получиться, да толку-то от нее, раз цена запредельная. Уже и отказаться от затеи думал Николай Сергеевич: «Пес с ним, с арбалетом, луков больше наделать! Пусть бы и учиться долго стрелять, так хоть как-то!» – как наткнулся в селеньице одном на рычаг, из кости проваренной сделанный. Оно хоть и неуклюже, зато достаточно прочно и надежно. Уже тогда царапнула кость та взгляд, да не сразу сообразил пенсионер, что приладить кость ту можно с умом, а когда сообразил, то хохот его пробрал такой, что Милован уж не на шутку обеспокоился: уж не тронулся ли знакомый его умом?
– Ты чего, чужеродец? – сплюнув мокроту, поинтересовался тот.
– Будут самострелы князю! Будут!
Уже на следующий день Булыцкий приволок торбу с собранными в деревне костями и тут же принялся за работу. Не сказать, что шедевр получался. Милован так тот вообще скривился, лишь только увидал, какое убожество выходит у товарища его. Скривился, но все же в совете не отказал дельном. Так худо-бедно, но сладили два неказистых самострела. Настолько убогих, правда, что даже терпеливый Милован не удержался и отпустил пару шуточек похабных. Впрочем, результатами остался более или менее довольный, хоть и слабее тот оказался, чем даже тот же лук. Намного. Разница только в том, что уже на десятый выстрел до этого никогда даже и лука в руках не державший Николай Сергеевич смог вести более или менее прицельную стрельбу.
– Ловко, – подумав, согласился бывший лихой. – С таким сладить можно любого обучить, – сквозь кашель прогудел тот.
На тридцатый, правда, выстрел рессора из кости не выдержала и лопнула, но ее тут же заменили на другую, и успешные занятия продолжились уже через пару минут.
– Ловко, только доспех не пробьет… Даже худой, – заключил Милован. – Разве что с коня собьет… Да и то под самой стеной если только. Ну пусть чуть подале, – сплюнув мокроту, продолжал тот, – если сверху вниз бить, но все равно: против доспеха – что комариный укус.
– Так без доспехов будет половина, – спокойно парировал Булыцкий. – А остальные – в легких.
– Чего так?
– Так сказывал же: Тохтамыш как на охоту собирать будет. Потому и налегке все соберутся, и стрел запаса большого не будет.
– Ну и что за мужи такие? Без стрел, без доспехов? Смех один!
– Зато – скорость, – отвечал пенсионер.
Ничего собеседник не ответил, лишь опять зашелся в кашле своем натужном да бороду почесал задумчиво.
Следующие недели жизни в Сергиево-Троицком монастыре ознаменовались еще одним серьезным успехом старика. Как-то ночью Ждан, не отлипавший теперь от ящиков с рассадой, растормошил Булыцкого.
– Вставай, пришелец! Вставай! Смотри! – и не сообразивший толком, что происходит, пенсионер вскочил на ноги, готовый к чему угодно: от пожара до преждевременного нашествия Тохтамыша. Уж больно суетлив был Ждан. – Давай, смотри! Да подойди же ты! – парень настойчиво волок старшего к коробам. – А почему все? Да потому, что уход! Тепло потому что да свет от угольев!
– Чего тебе? – проворчал тот, когда его чуть ли не силой ткнули в один из ящиков, в который засаживали семена маринованных помидорок… И тут же обомлел! Из-под земли, сгибаясь под тяжестью серой глины, тонюсенький и оттого такой хрупкий, пробивался первый росток! – Получилось! – расхохотался тот. – Растет же, шельма! Растет! – схватив в охапку парня, он вдруг закрутил его, словно дитя любимого цуцика.
– Пусти! Пусти, кому говорю! – отчаянно брыкался тот, вырываясь из клешней старика. – Да что я тебе, баба, что ль?!
Шум, поднятый жильцами кельи, разбудил жителей обители, и те начали стекаться, проверить, а не случилось ли чего худого. Впрочем, когда им стала ясна причина столь безудержного восторга, вдоволь насмотревшись и нарасспрашивавшись, успокоились и, что-то обсуждая и одобрительно кивая головами, разбрелись по кельям. Хоть и странен был им чужеродец, да многим успел уже полюбиться за норов бойкий, да за характер непоседливый, да за слухи про науки, которым обучает Никола. Уже после этого, заручившись хоть маленькой, но победой, посмел Булыцкий просить Сергия грамоте обучать его, да и желающих.
– Тебе розумею зачем, – кивнул головой Радонежский. – Остальным на что? Слову Божьему через Бога поучаются, а не через книги.
– Потому так и выходит, что книг почти и нет. А книг нет, потому как читать некому, отче. А кто читать научен, да не всегда написанию обучен.
– Ты напраслину не городи! – пригрозил Сергий.
– А в чем напраслина-то моя, отче? – искренне изумился пришелец. – Я уж со всеми знаюсь, да вижу, что грамоте один да другой обучены. А остальные – нет. Они ведь и люди смиренные, и за кротостью души своей зла никому не причинят. Да потому все, как в руках твоих судьбы их, а ты напраслине не обучишь. А вот если бы к другому пастырю попали, худому чему обучились да непотребщины наслушались бы.
– На все воля Божья. Тернист путь к Богу. Не каждому и пройти, – смиренно отвечал Сергий.
– Так я о том же и толкую сейчас, – горячо поддержал его пенсионер, – так ты вишь какое дело, путь этот легче сделать можно. Ты братию обучил, а те в мир пойдут. А в миру и других поучать начнут Закону Божьему со слов твоих же. А закон тот всяко в книгах святых прописан. А ведь до каждого и не достучишься; только тем, кто сам придет.
– А чем тебе слова не угодили мои? – поразился Сергий.
– Да не твои, отче! Твоими устами Бог глаголет. А вот что из того, что тобой говорено, до сердец да душ братии долетает? Какое зерно там прорастает, кто укажет? Так что не уразумел ежели кто чего-нибудь, так у такого три дороги: к тебе за советом, от молитв смиренных отвлекать, самому в молитвах ответа искать или же в книгу заглянуть. Пока душ пара дюжин, так и ты, может, каждому уделить внимание способен, а как поболе? Да и не будешь же ты по вопросу по каждому молитвы читать! – остановил он уже собравшегося что-то возразить Сергия.
– А как поболе, да в книгу каждому заглянуть, что от книги той останется?
– Твоя правда, – согласился Булыцкий. – Да вот только грамотных у тебя – по пальцам перечесть. Словом, каждого учить, сколько времени уйдет. А как не так уразумел кто-то? Я про то и говорю, что и грамоте учить.
– Так и молитвы на то смиренные. Все у Бога в руках. Создатель и отец наш небесный, и пастырь, и наставник, для тех, кто в смирении усерден да воле Божьей уверован.
– Сам же как-то сказывал: Богу – Божье, князю – княжье. Кто службу Богу путем своим избрал, тому, понятно, молитвы в уста да сердце – Богу. А кто в мирских заботах, тому и путь иной. И не всегда за советом к кому обратиться есть, а уж тем более в молитве смиренной уединяться.
– К чему клонишь-то?
– А к тому, что ищущий да найдет. Пусть бы не из уст твоих, да из книг толковых. На то и грамоте учить надобно сначала тех, кто тебя пастырем избрал, затем и весь остальной люд.
– Ишь чего удумал! Еще и по книге святой небось святой грамоте учить возжелал?!
– Да зачем по книге-то по святой?! Вон у Тимохи амбарную[49] возьми! И толк и благочинство разом! А святых книг не упасешься, тут ты прав; их по пальцам пересчитать. Вон, в монастыре одну и видывал-то.
– Твоя правда, – кивнул старец. – Переписчики все в Лавре-то Киевской.
– Так и обучи! Здесь книги святые будут переписываться! К столице Московии поближе! А то княжество великое, да ничего, кроме книг амбарных, нет!
Старец вдруг умолк. Долго сидели они молча, да так, что лучины треск был слышен.
– Ох и лукав же ты, чужеродец, – чуть слышно ответил наконец он.
– Да в чем же не прав я снова?!
– Да в том хотя бы, что в грех великий, в гордыню вводишь.
– Да что ты говоришь, Сергий? Какая гордыня?! От Киевского князя да Нижегородского независимость! Московское княжество – центр православия и образования на Руси! Благо одно! А потом уже и печататься книги будут. Так, чтобы в каждой избе, в срубе каждом – Священное Писание!
– В том и грех, что посулы сладки уж шибко. Слава великая идет за ними!
– А что тебе слава? – поспешил удивиться пришелец. – Про тебя и так уже все наслышаны, не грех разве?
– И тут прав…
– Слава уже сама по себе соблазн, – негромко, но с нажимом продолжал меж тем преподаватель. – К тебе вон князья за советом да благословлением идут. Как тут решить, кому что молвить? Кого чему поучать? Принять кого, а кого и нет. Не суди, ведь сказано. А тут волей-неволей приходится.
– Речи твои хоть и непривычны, да мудрость в них есть, – согласился старец. – По-твоему будь. Научу.
После этого разговора и началось медленное и мучительное обучение грамоте да письменности жителей обители. Уже и Булыцкий послушно повторял за всеми:
– Аз, буки, азбука – этим словом молюсь Богу:
Боже, всех тварей Создатель,
Видимых и невидимых!
Господа Духа вперед живущего,
Да вдохнет мне в сердце Слово!
Его же Слово будет спасением всем,
Живущим в заповедях Твоих.
Потом приспособились монахи по книге амбарной читать по очереди, затем и на дощечках угольками каракули выводить. Булыцкому, конечно, проще было. Непривычно разве что. Ну и смешно как-то. Дожить до седин, чтобы писать по новой переучиваться.
Чуть освоившись с алфавитом и непривычной грамотой, Булыцкий, одержимый идеей распространения знаний, принялся вырезать неуклюжие макеты отдельных букв, чтобы в будущем теснить наборные тексты. Не сказать, чтобы это уж сильно ловко получалось; сказывался недостаток опыта и практических знаний, с одной стороны, и катастрофическая нехватка специализированного инструмента – с другой. Хотя чего там, рукастому да смекалистому преподавателю все нипочем. Приладился в конце концов и тут, уж очень воодушевил его успех с рассадой да с самострелом. И сомнения постепенно исчезать начали. Так, мало-помалу, пришелец начал свой осторожный путь в неизведанное.