После того как Брянцев проснулся, он первым делом потребовал зеркало, которое я, естественно, приготовил заранее. Он долго разглядывал послеоперационный шов у себя на лбу в мутном осколке стекла, а потом спросил:
– Это так теперь и будет?
– Конечно нет. Вот через три дня снимем тебе швы, покраснение пройдет, тогда увидишь, как все будет.
Разочарованные быстротой операции священники с сопровождающими разбрелись по двору и совали свои носы во все дырки, но у меня челядь была проинструктирована, как отвечать. Серой у нас не пахло, перегонный куб особого внимания не привлек, как и бутыль с хлебным вином. Больше всего гостей интересовал процесс производства дурман-водки, но я сказал, что храню его в секрете. Вот если великий государь Иоанн Васильевич пожелает, открою секрет для всех, если нет, буду сам монопольно делать эту водку.
Не обнаружив чернокнижия и колдовства, митрополит подобрел и уже с большим удовольствием благословлял всех присутствующих. За это время за воротами скопились сотни москвичей, прослышавших о приезде владыки, и ему перед отъездом пришлось выйти благословлять всех. Уезжая, он обещал лично освятить мои постройки и сказал, что я могу продолжать лечение уже без его присутствия.
После отъезда важных персон все вздохнули с облегчением. Временно наступил покой. Брянцев спал, я сидел в своем кабинете и думал, что, если бы здесь стоял компьютер и окно было из цельного стекла, можно было бы подумать, что я сижу в своем кабинете в больнице. Вот только книжные полки пока оставались пустыми. Я сидел и размышлял о своем будущем. Я не очень хорошо помнил историю, но знал, что сейчас идет длинная Ливонская война, и тянуться она будет много лет без особых перспектив. Мне хотелось бы помочь своей стране, но я никак не мог понять: а что мне надо для этого сделать? Мелькали мысли: может, совершить какое-нибудь открытие? Но я, к сожалению, ничего особого не знал, что можно было бы использовать в настоящее время. Вот разве попробовать организовать медицинское обеспечение в войсках, чтобы уменьшить количество потерь. Ведь, наверное, нетрудно будет доказать царю, что дешевле вылечить опытного воина, чем воспитать такого же вновь.
Мои размышления были прерваны. Ко мне в кабинет зашел проснувшийся Брянцев. Он выспался и был полон желания научить меня бою с саблей.
– Сергий Аникитович, дворня говорила, что ты мастак с клевцом управляться, а вот про саблю что-то я не слышал. Может, помашем клинками, душа требует.
– Ивашко, да я тебе только утром лоб резал, ты дурман-водкой дышал, какой из тебя поединщик?
– Сергий Аникитович, у меня только лоб саднит, а так все хорошо, душа радуется. Давай помашем саблями.
Ну что ты будешь делать? И мы, нацепив стеганые куртки и маски, хорошо так помахали саблями часа полтора. По окончании боя Ивашко сказал:
– Да, учиться тебе надо, Сергий Аникитович, плоховато ты пока саблей владеешь. Так что давай-ка, пока я тут, каждый день тренироваться.
Так прошло две недели. Я сделал Брянцеву еще две операции. Первая состояла в том, что соединил хрящи носа, разваленные когда-то татарской саблей. Пришлось повозиться, но нос у Брянцева стал прямой и ровный, и только ниточка шрама говорила о том, что здесь была рана. На третьем этапе операции я сшил ему верхнюю губу. Вот здесь бойцу пришлось потерпеть, рана была болезненной, мешала при еде и при разговоре, но миновала еще неделя, и все пришло в норму.
Теперь на лицо Ивашки можно было смотреть спокойно. Это было довольно моложавое лицо сорокалетнего воина.
И только небольшие шрамы на лбу и под носом говорили о том, что здесь когда-то были раны. Шрам под носом уже зарастал усами и был почти не виден. Брянцев постепенно привыкал к своему изменяющемуся облику. Когда сняли последние швы и сошли отеки, он, посмотрев на себя в зеркало, сказал:
– Вижу я, что мастер ты в своем деле. Никогда не думал, что такое возможно. Нет у меня таких денег, чтобы тебе заплатить. Но знай, если что-то случится, всегда можешь надеяться на мою помощь.
Не знаю, кто у меня из дворни работал послухом, но на следующий день по окончании лечения мне было приказано вместе с Брянцевым прибыть к царю.
Когда мы встали перед Иоанном Васильевичем, его державное величие вмиг исчезло. Он соскочил с трона и, подбежав к Брянцеву, схватил его за плечи, а потом начал крутить в разные стороны.
– Ивашко, да тебя не узнать, да ты ли это предо мной! Эй, Бомелька, вошь аглицкая, иди-ка сюда! Не ты ли мне говорил, что такое сделать человеческим рукам нельзя? А вот православный с молитвой и с упованием на Бога видишь, какое чудо сотворил!
Бомелий с недовольным лицом рассматривал мою работу, и на его лице проступало изумление. Неожиданно он на латыни спросил меня:
– Ты где учился, юноша?
Я, готовый к такой провокации, с недоумением на него посмотрел. Царь, мгновенно понявший смысл произошедшего, засмеялся:
– Что, думаешь, кроме ваших, такого никто сделать не сможет? А ты, – обратился ко мне Иоанн Васильевич, – Сергий Аникитович, какую награду хочешь? Проси, пока я добрый!
– Великий государь, не ради награды старался, волю твою выполнить хотел, и невместно мне самому себе награду просить. Как ты, Иоанн Васильевич, пожалуешь, так и хорошо, все едино честь великая.
Царь оглядел столпившихся бояр:
– Видели, как человек говорит? А вы из-за вотчин своих бороды друг другу рвете и меня в свои дрязги втягиваете. А тебе, Щепотнев, подтверждаю все привилегии твоего отца и жалую шубу с царского плеча.
Когда мне принесли шубу и накинули ее на мою, я еле удержался на ногах. Тяжесть была неимоверная, даже пот выступил на лбу. Царь заметил мое состояние и, по-прежнему улыбаясь, сказал:
– Иди, отпускаю тебя, Щепотнев, но вскоре призову на службу царскую.
Я, еле живой под горой мехов, откланялся и едва дошел до кареты. Внутри со вздохом облегчения снял с себя все и подумал: а как же бояре целый день сидят около царя да еще сохраняют бодрость духа в таких одеждах?
Когда приехал домой, во дворе стояла подвода, груженная бочками. Вокруг нее ходил мой ключник и сокрушенно качал головой.
– Что, Федька, головой качаешь? – спросил его.
– Дык как же не качать, Сергий Аникитович? Привез купчина бочки-то с золой со Студеного моря. В пятнадцать крат дороже зола получилась, чем если из-под Москвы привезть. – В его голосе звучало искреннее переживание из-за неразумного решения своего хозяина втридорога купить кота в мешке.
– Не переживай, Федор, эта зола мне очень даже нужна, вот увидишь, что мы с ней дальше делать будем.
Я подошел и попытался приподнять бочку. Весила она килограмм пятьдесят. Я прикинул: пять бочек – это двести пятьдесят килограмм золы, практический выход йода будет из тридцати килограмм сто грамм. Значит, мне светит получить почти килограмм кристаллического йода. Ну а если перевести в пятипроцентный спиртовой раствор, то этого йода хватит на много лет. Надо только вначале постараться выделить из золы всю соду, она тоже пригодится.
Бочки быстро сгрузили у мастерской и занесли внутрь. Мне не терпелось проверить свои мысли по поводу получения йода. На лабораторную печь была поставлена реторта, в которую засыпали золу, полученную после сожжения водорослей, и осторожно залили ее купоросным маслом. Затем растопили плиту. По мере нагревания и кипения бурое содержимое запенилось, а вверху, на стенках реторты, стали появляться желто-фиолетовые кристаллики. По окончании нагрева кристаллики собрали в стеклянную баночку с притертой крышкой. Я держал в руках первый в этом мире чистый галоген. Мои работники ничего не понимали, но, увидев, что я чуть не пустился в пляс, они тоже обрадовались этим кристаллам, а особо любопытные попросили объяснить, что же это такое. Памятуя о послухах, я особо не вдавался в детали, лишь рассказал, что по способу, описанному в греческой медицинской книге, получил из водорослей лечебное вещество, которое надо растворять в хлебном вине и мазать раны, тогда огневица никогда не начнется.
Я почти побежал в операционную, где у меня хранился семидесятиградусный спирт. И там, особо не стараясь соблюдать пропорции, залил кристаллы спиртом. Йод растворялся не очень быстро, но через полчаса я держал в руках пузырек с раствором йода и был на седьмом небе от счастья.
Постепенно суета на моем подворье затихала, и я смог уделить внимание тому, что происходило у меня под носом. Как-то поутру мы наконец уселись с моим ключником у меня в кабинете. Федька приволок здоровенную амбарную книгу и начал свой рассказ.
Итак, мое подворье располагалось на Варварке. Это было очень даже приличное место. С одной стороны от нас находился такой же боярский дворец, а с другой – начинало строиться купеческое подворье. С этой стройки с ранней весны постоянно доносился шум. Почти рядом с нами находилась и церковь Святой Варвары, в которой служил отец Евлампий. Место у нас было проходное, шумное. Но мой «отец» Аникита Иванович хоть и не вылезал вперед других бояр, но получил чин окольничьего и сумел, в отличие от многих, не только сохранить свою усадьбу, но и приумножить имущество. Сейчас у нас проживало почти пятьдесят человек, из них – десяток оружных холопов с женами и детьми, конюхи, повара и другие, про которых я не очень хотел знать. Меня интересовало, сколько у меня молодых парней, которых можно привлечь к постоянной работе в мастерской, притом таких, чтобы их не могли сманить на сторону и они не раскрыли моих секретов. Федор удивленно посмотрел на меня и сказал:
– Дык как же, Сергий Аникитович, они же крест на верность целовать будут!
Я в душе сомневался в достаточности такого действия, но благоразумно промолчал.
После недавней поездки к царю я мог особо не волноваться. Потому как одной из возвращенных мне привилегий была небольшая сумма, получаемая из казны, а на эту сумму можно было существовать всей усадьбе. А я ведь надеялся, что осенью получу еще и доход с вотчины, которую надо было посетить во что бы то ни стало.
До сего дня у меня в мастерской-лаборатории работал кто придется, а начальником там давно уже стал Антоха. Но Антоха нужен был как помощник в лечении, и мы с Федором вызвали смышленого парня лет восемнадцати, которого звали Яковом. Он давно вертелся около мастерской, и любопытство из него так и перло. Поэтому я поручил Антону постепенно передать бразды правления Якову с тем, чтобы тот начал командовать сам. Мне, конечно, не надо было много эфира, но я понимал, что никто не даст единолично распоряжаться такой драгоценностью одному, и рано или поздно этот вопрос поднимут, так что лучше самому организовать производство и получать от этого какую-никакую прибыль. Йода, который сейчас оседал в ретортах, мне также должно было хватить на много лет, но не исключено, что в будущем появится возможность открыть свое производство. И еще у меня возникла одна идея: я хорошо помнил историю открытия лидокаина. Когда химик, исследовавший экстракт, полученный из ячменя, нечаянно его лизнул, он почувствовал, что у него онемели губы. После этого начались исследования, которые и привели к созданию одного из самых сильных анестетиков современности. Я помнил, что исходный продукт – изограмин – был токсичен, но надеялся, что для местных операций он вполне подойдет, и мне не надо будет давать эфирный наркоз там, где достаточно смазать слизистую оболочку. Оставалось только дождаться середины лета, чтобы собрать достаточное количество стеблей мутирующего ячменя, от обычного он отличается отсутствием хлорофилла в листьях.
Также я, думая о возможных перевязках, велел посадить пару женщин щипать корпию, запас обычно не мешает…
Кроме того, вспоминая мучения, связанные с раздеванием и уходом за Натальей, дочкой Евлампия, я решил, что надо иметь двух девушек, таких же помощниц, как Антоха, и поручил Антону найти их. Решил, что он должен понимать, какими должны быть эти кандидатки.
Федору было дано задание закупить пару пудов обожженного гипса, ведь в эти времена любой перелом кости практически означал или смерть, или инвалидность. Я надеялся, что царь ознакомится с этими нововведениями. Но как же мне не хотелось, чтобы на все это смотрел Бомелиус, про которого я помнил только, что его должны были в ближайшие годы зажарить на вертеле. Как бы приблизить это событие? И мне, кстати, сразу станет легче жить, перестану каждую минуту ожидать мышьяка в еде.
Итогом нашей беседы было то, что мы с Федором решили навестить мою вотчину и посетить село Заречье.
На следующий день начались сборы. Все были к этому привычны. Поэтому за день со всем управились. Но в поход решили отправиться утром.
И вот прохладным июньским утром мы отправились в путь. Это совсем не напоминало мне события пятимесячной давности, когда мы с Антохой под видом рыбаков ехали в Москву на возу мерзлой рыбы.
Мы с Федором ехали впереди, а сзади нас сопровождало десять конных. Все были неплохо одеты, и на нашу колонну обращали внимание. Пока ехали по Варварке, слышались шепотки:
– Молодой Щепотнев куда-то отправился.
За пределами нашего района нас уже никто не узнавал. Не приобрел я еще достаточной известности, что меня в общем радовало.
Через какое-то время выехали за пределы Москвы, и наша скорость несколько увеличилась, но все равно движение было еще большим. Навстречу постоянно попадались возы, везущие в Москву различные товары, все-таки дорога шла из Твери. Но постепенно людей становилось все меньше, и мы ехали в одиночестве, почти без пыли, прибитой к земле свежим дождиком. После нескольких часов пути остановились у какого-то ручейка перекусить. Впервые мне ничего не надо было делать в такой ситуации, и я, стащив сапоги, свернул снятую ферязь подкладкой наружу, улегся на нее и стал ловить кайф от ничегонеделания. Холопы между тем суетилась, разжигали костер, варили кулеш, слышались смех и шутки, а я все обдумывал свои дальнейшие действия уже по прибытии обратно в Москву.
Наконец все было готово, я, как был босиком, подошел к костру, и мне первому отвалили хороший черпак.
«Да, славно на природе, – думал, поедая горячий, слегка попахивающий дымком кулеш, медленно разжевывая кусочки сала, которых наш повар изрядно туда набросал. – Жалко, что всю жизнь нельзя так провести – сидя на пенечке и вдыхая лесной воздух, пахнущий озоном после дождя».
Вскоре отдых был завершен, и мы, запрыгнув на коней, продолжили свой путь. К вечеру, как и было задумано, заехали на постоялый двор. Когда я зашел в общий зал, первое, что увидел, это физиономия Фрола, сидевшего в углу. Он с равнодушным видом смотрел на меня, очевидно, совершенно не узнавая парня, которого видел полгода назад почти на таком же постоялом дворе. На этот раз он был с каким-то мужиком в низко надвинутой на уши шапке, они сидели и тихо о чем-то разговаривали. Наша шумная компания практически не отвлекла их от разговора. Хозяин трактира между тем неоднократно подбегал к ним и принимал участие в беседе.
Какое-то нехорошее предчувствие поднялось у меня в душе: «Опять они христианские души губить собрались. Что же делать? Нас двенадцать человек, а сколько здесь этих татей, кто их знает!»
Я тихонько сообщил Федору, что это те разбойники, которые отправили на дно купеческий обоз, с которым я ехал в Москву. Федор заволновался:
– Так надо народ кричать и хватать татей!
– А откуда ты знаешь, сколько их здесь, вон смотри, как хозяин с ним милуется, может быть, здесь все – одна шайка.
Я крикнул:
– Эй, хозяин, давай пива моим холопам да сюда, нам с ключником, и пожрать.
Хозяин, низко кланяясь, побежал за перегородку.
Я сказал:
– Федор, надо бы всех, кто выходит по нужде, там и вязать да в конюшню складывать. Только выбери ребят половчей, чтобы без звука все делали.
Большая часть моей команды веселилась, набираясь пивом, а тем временем народу в зале постепенно убавлялось. Неожиданно Фрол обвел подозрительным взглядом опустевший зал и вскочил на ноги, но тут на него сзади кинулся Федор и легонько шлепнул кистенем в затылок. Фрол лег как подкошенный, но его сосед вскочил и, выхватив нож, бросился на нас. Шапка слетела с его головы, и мы увидели страшную рожу без ушей. Я метнул в него клевец, и этого хватило – он упал с пробитой головой. Фрола связали и отнесли к остальным, лежавшим в конюшне. Там был и хозяин, и все его помощники. Итак, в конюшне лежало шестнадцать человек, все мужчины. Ни женщин, ни детей не было. Кто из них тать, а кто – нет, решили разбираться завтра. Но мне доложили, что Фрол, которому Федька заехал кистенем, вроде пришел в себя. И я решил хотя бы поговорить с ним, может, он что-то сможет сказать по тогдашнему нападению на обоз. Когда Фрола втащили в комнату, лицо его уже распухло от тычков, которыми награждали его мои вояки. Вначале на вопросы он не отвечал, но, когда я напомнил ему встречу, случившуюся полгода назад, хрипло засмеялся.