Пришлось пересказывать свою историю, стараясь не сболтнуть лишнего и то и дело отвлекаясь, чтобы ответить на задаваемые вопросы. И это при том, что зверски хотелось спать:
— А как получилось, что ты летчик?
— У меня батя полковник авиации, заместитель командира дивизии. Уговорить его сперва было трудно. Но я воспользовался тем, что к нам приехал друг отца, и попросил его помочь, вот он и помог. Хоть немного, но опыт пилотирования И-16 у меня теперь есть.
— Что, прям вот так разрешили на истребителе? Насчет У-2 еще как-то могу поверить, но не боевой же истребитель!!! Наверное, друг твоего отца не меньше генерала.
— Да, боевой генерал. Дядя Паша, — подтвердил я.
— Что за дядя Паша? — попался на крючок майор. Что было странно, в наш разговор не вмешивались остальные авиаторы, слушать слушали, но молчали. Видимо, авторитет у Тонина был абсолютный.
— Генерал Рычагов, — коротко ответил я.
— Кхм… — издал горлом неопределенный звук удивившийся майор.
Борт-стрелок Сашка Кириллов, бывший всего на три года старше меня, от изумления громко хлопнул себя по коленям, но, поймав взгляд командира, тут же стушевался.
— Так ты его лично знаешь? — спросил Тонин.
Кроме нас, авиаторов, рядом никого не было, остальные сидели у костра, о чем-то разговаривая, но большая часть уже начала укладываться. Кроме Виктора, который, открыв рот, устроился неподалеку и увлеченно слушал нас.
— Ну да, он хороший приятель отца, вместе служили, — с деланным безразличием пояснил я.
— И что он сделал, когда узнал, что ты хочешь пилотировать боевой самолет? — все-таки спросил Тонин.
— Да знать он, наверное, знал. Уж доложили наверняка, что я летаю на У-2. Но в дивизию пришла новая техника. ЛаГГи и Яки. Вот я набрался наглости и, когда он прилетел в часть к отцу, подошел и попросил разрешения на обучение на старой технике.
— И он тебя послал? — то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал майор.
— Вначале, но после восьмой моей попытки все-таки согласился. Правда, сперва посмотрел, как я управляюсь с У-2.
— И что было дальше?
— Он разрешил. Правда, с опытным инструктором. Они хотели провести «рекламную» акцию для комсомола по линии ОСОАВИАХИМа, что, мол, вот уже и подростки летают.
— Что-то я не слышал такую историю… — начал было майор, но я перебил его с видимым удивлением:
— Да? Странно! Эта история в прошлом году получила довольно много пересудов в узких кругах.
— Ну, вполне… может… быть. А где служит твой отец? — продолжая пребывать в задумчивости, спросил Тонин, но я не попался на такую уловку и отделался общей фразой:
— Да… за Москвой.
Было видно, что это наш не последний разговор. И еще не раз мы будем обмусоливать эту скроенную чуть ли не на коленке историю. Я понимал, что она шита белыми нитками, но серьезно считал, что если только доберусь до кабины истребителя, то сразу покажу, на что способен, отбив все вопросы, а если поймают на вранье, то… Что ж, скажу, что пойду НА ВСЕ, лишь бы попасть в авиацию, даже на вранье.
— Иванов, давай отойдем! — приказал сержанту Тонин. Встав, они под нашими взглядами отошли в сторону. И как только майор удалился на некоторое расстояние, на меня сразу же обрушился шквал вопросов от остальных слушателей.
Когда через час объявили отбой, у меня уже язык отваливался рассказывать в подробностях, как я учился летать и как «уговаривал» генерала.
Утром майор Тонин, который принял командование нашей сборной солянкой, после легкого завтрака из остатков продуктов дал команду на выдвижение. Кстати, оказалось, что почти все припасы, что у нас были, мы схарчили еще вчера вечером.
Так что, построившись в колонну, мы отправились дальше, но на этот раз с дозором впереди.
Шел я рядом с носилками с раненым летчиком. Им был старшина Середа, тоже, как и Сашка, борт-стрелок.
Заметив, что старший сержант Земляной, судя по струйкам пота, стекающим по его лицу, стал выдыхаться, я сказал:
— Давай сменю.
— Старшина — парень тяжелый. Вряд ли справишься, — слегка задыхаясь, ответил он.
— Не волнуйтесь, товарищ старший сержант, я ведь спортсмен. Тяжелая атлетика, она, знаете ли, укрепляет организм.
— Ну ладно, а то я ж действительно… Головой об дерево ударился, мутит меня что-то. Саня, остановка.
Парни положили самодельные носилки на землю, и я сменил уставшего сержанта. Кириллов в отличие от Земляного был в лучшей форме и замены не требовал, о чем сообщил сунувшемуся к нам Иванову. Подняв носилки, мы направились вслед за слегка удалившейся группой.
Судя по постоянному шуму моторов, шли мы неподалеку от оживленной трассы, да и разведчики, постоянно шмыгавшие в ту сторону, возвращались удрученные. Возможности перейти через дорогу не было. Она вся была забита немецкими войсками.
Наконец майор объявил привал, позвав командиров о чем-то совещаться.
Поставив носилки, я вытер пот со лба. Все-таки таскание тяжестей по такой жаре в форме — не настолько легкое дело, как мне казалось. Скинув вещмешок, отстегнул термос с водой из встреченного нами родника и, налив в крышку, предложил ее раненому. Затем пришла очередь сидящих рядом летчиков и бойцов, и только потом — моя. К тому времени воды в термосе осталось граммов пятьдесят.
Вдруг по отряду пронеслось оживление, многие привставали и, вытягивая шеи, всматривались в глубину леса, откуда к нам шли пять человек.
На зрение я никогда не жаловался, поэтому сразу разглядел среди мужских фигур тонкий девичий стан.
Гормоны немедленно встали в стойку. Не сводя взгляда с приближающейся девушки, я по кубарям и эмблемам определил, что она военфельдшер.
— Что, Севка, понравилась? — спросил меня Кириллов, который тоже с любопытством разглядывал пополнение. С разведчиками пришли двое бойцов и та самая девушка-военфельдшер.
Познакомиться не успел, хотя даже шагнул в ту сторону — но майор дал команду к выдвижению.
К моему удивлению, дорогу мы пересекли в обеденное время. За полчаса до двенадцати часов движение стало не такое интенсивное и через некоторое время совсем прекратилось, кроме изредка шнырявших посыльных на мотоциклах. Дождавшись, когда никого не будет видно, быстро перебежали на другую сторону дороги и вломились в лес.
Отойдя от памятной дороги, на которой снова началось оживленное движение, мы остановились на привал.
Военфельдшер Зимина, которую прибило к нам течением войны, служила операционной сестрой в окружном госпитале, а здесь оказалась в виде шефской помощи одному из госпиталей — там их не хватало. Ну, дальше понятно. Внезапная война, постоянные бомбардировки, немцы, и вот она с двумя бойцами из госпитальной охраны встретилась с нами.
— Самая обычная история, — тихо себе под нос пробормотал я, слушая Кириллова, который уже успел разузнать все, что только можно.
В самом конце отдыха, за пять минут до запланированного подъема, мы услышали гул авиационных моторов.
— Наши! — уверенно сказал старшина Середа, прислушиваясь к звуку моторов.
Самолеты над нами пролетали постоянно, и мы уже как-то привыкли к этому. Но все они были немецкими, и слова старшины сразу же вызвали ажиотаж среди бойцов.
— Четыре СБ и звено «ишачков» в прикрытии, — сказал я сразу же, как только увидел самолеты в переплетении ветвей.
— Угу. Похоже, они с соседнего полка. Там были эсбэшки, — задумчиво пробормотал Кириллов, с жадностью смотря на своих товарищей в небе.
— С прикрытием. А нам не дали. Сказали, что нет, — хмуро сказал старшина.
— Может, новую часть с внутренних округов перекинули? — спросил я, не отрываясь разглядывая самолеты. Все-таки это были свои. Такие же летчики. Только они там, в небе, а ты ползаешь на земле, с завистью глядя на них. Или с надеждой, что они «дадут ТАМ за нас».
— Может быть, — ответил старшина и, привстав на локте, тоже стал всматриваться в крестики на небе.
— Хотя нет. Ошибся, — приглядевшись, со вздохом сказал я.
— В смысле? — не понял Кириллов.
— Это сборная солянка. Ведущий — хороший пилот, видно, как он маневрирует, а вот ведомые — желторотые птенцы. Или из училища, или с другой части. Постоянно теряют ведущего, нет опыта совместного полета.
— Действительно, один ведомый отлетел в сторону, — раздался за спиной голос майора.
— «Мессеры» со стороны солнца на них заходят… — сказал я, указав в нужную сторону. Все смотрели на наши истребители и как-то прозевали немцев.
— Их всего двое, ну сейчас наши им покажут, — радостно воскликнул Иванов, хлопнув себя по ноге от переизбытка чувств.
Поглядев на него как на несмышленое дитя, я стал монотонно перечислять, что сейчас произойдет. Каждое движение наших и немцев было передо мной как открытая книга:
— Судя по тому, как действуют немцы, слетанность пары у них на очень высоком уровне. Такое постигается месяцами усиленных тренировок…
— Да ладно! Сейчас наши их… — перебил меня рябой боец, глядя на небо блестевшими от предвкушения глазами.
— У наших шансов нет! — коротко проинформировал я их. — Сейчас немцы атакуют сверху и собьют ведущий бомбовоз… Ну вот, он падает… Вот сейчас они атакуют «ишачки». СБ от них никуда не денутся, а вот избавляться от помех они станут сразу. Судя по тому, как они атакуют, немцы уже поняли уровень подготовки и собьют самого слабого — это левый ведомый… Падает. Вот они уходят в пике и вверх. Сейчас наберут высоту и снова атакуют, уже сверху.
— Слушай, да замолчи ты!!! И так двух наших сбили! — не выдержал сержант Иванов. Майор Тонин молчал, но бросил на меня какой-то странный взгляд.
— Сейчас собьют второго ведомого и займутся ведущим, но и он долго не продержится. Потом они погонятся за остальными бомберами, — тихо сказал я.
Бросив на меня быстрый взгляд, майор стал смотреть в небо. Я тоже смотрел. Меня интересовало, как действовали немцы в боевой ситуации: все-таки одно дело — смотреть на это в старинных кинохрониках и читать мемуары и совсем другое — смотреть живьем.
Бойцы стонали и шевелили руками, как будто это они там, в кабине последнего истребителя, дерутся с немцами, но бой не продолжался долго. Как я и говорил, сбив «ишачок» ведущего, «гансы» немедленно бросились за бомбовозами, оставив летчика опускаться на парашюте немного в стороне от нас. Пока мы смотрели на довольно далеко начавшийся бой, он как-то быстро стал вестись над головой, так что, покинув кабину истребителя, летчик опускался фактически на нас.
— Быстро! Разведка — за ним! — скомандовал Тонин, очнувшись после завораживающего зрелища неравного боя.
Как только пяток бойцов во главе с Ивановым исчезли в направлении, куда относило ветром летчика, Тонин повернулся ко мне и сказал:
— Папа показал? Научил летать? Хрена!!! А ну давай говори, откуда такие подробности знаешь, как действуют немцы! — жестко приказал майор.
Бойцы, в основном летчики Тонина, сгрудились вокруг, вопросительно глядя на меня.
— Да что тут такого? — пожал я плечами. — У нас на аэродроме была четверка «мессеров». Немцы подарили Союзу. Правда, модификации «Е», но все равно. Дали на два месяца для изучения и составления учебного боя между немецкими и нашими истребителями.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросил у меня майор.
— В дивизию поступила новая техника, вот ее и решили испытать в учебном бою с «мессершмиттами». Так что этих боев я насмотрелся по самое не хочу, там реально искали слабые и сильные стороны немцев. Правда, модификация «Е» сейчас у немцев практически отсутствует, они на другую перешли, но все равно действия те же.
— Ясно. Действительно, такое может быть, — после некоторых размышлений согласился майор.
— У нас на аэродроме еще «хейнкели» были и «юнкерсы», — слегка хвастливо приврал я, надо же держать марку.
— Ну, это понятно, для чего — дивизия же истребительная. Но все равно не помню я полковника Суворова, — сказал Тонин.
— Фамилия моего отца не Суворов, — ответил я лениво.
— Так, подожди-ка, но ты же сам говорил что… Хотя… Действительно не говорил, — вспомнив, признал майор. — Тогда кто у тебя отец?
— Полковник, — чуть улыбнувшись, ответил я. Отвечать не хотелось категорически.
— Я помню, что полковник. Фамилия какая?
— Не, не скажу. Он и так наверняка всех на уши поднял, так что не хочу, чтобы меня в летную школу отправили, попаду в какой-нибудь полк и пристроюсь там. Покажу себя.
— А Суворов?
— Девичья фамилия бабушки.
На дальнейшие вопросы я стал отвечать односложно, и после некоторых попыток разговорить меня, даже рявкнув в приказном порядке, ничего он не добился — и так хватит ему информации для размышления.
Еще через полчаса, когда мы отдыхали, прибежали разведчики-спасатели, таща на прицепе летчика.
— Немцы! Цепью идут. Лес прочесывают, — запаленно дыша, доложил Иванов.
— Немедленно уходим, — крикнул майор и обратился к летчику, который никак не мог отдышаться:
— Сто шестнадцатый ИАП?
— Да… товарищ… майор, — в три приема выдохнул лейтенант.
— Понятно. Это вы неподалеку от нас стояли. Я хорошо знаю вашего командира, майора Пугачева.
— Я помню вас, товарищ майор, вы неделю назад к нам на У-2 прилетали.
— Вот и хорошо, что помнишь. Давай в конец строя. Всем внимание! Собираем все силы, и бегом, бегом бежим на восток. Вперед! — скомандовал Тонин и возглавил нас, пустив вперед сперва разведку.
— Привет, я Сева Суворов, — поздоровался я с лейтехой.
— Лейтенант Курмышев, — слегка холодно представился он. Видимо, никак не мог понять, почему я не представляюсь как положено.
Остальные летчики быстро просветили его насчет меня, не забыв упомянуть мои едкие комментарии в его адрес в воздушном бою.
С лейтенантом мы быстро нашли общий язык, и дальнейший наш бег шел под жаркие споры, как надо и как не надо было действовать. Немного позже я рассказал ему, что стало со старшим лейтенантом Соломиным из его полка. Это вызвало у него натуральный шок.
— Я ведь тоже в том бою был, мы тогда семерых потерли. Эдик, он вторым звеном командовал, в третьей эскадрилье, — со вздохом сказал лейтенант…
Через три часа, под самый вечер мы вышли к небольшому польскому хутору, стоящему в глубине белорусского леса. Поселения нам встречались довольно часто, но мы обходили их, а вот одиночный хуторок заинтересовал майора, и он выслал разведку. Наши животы уже пели голодные рулады, так что мы встретили этот приказ с полным одобрением.
— И все-таки, почему ты думаешь, что я смог бы сбить хотя бы один из «мессершмиттов», если бы вел бой на горизонталях? — опять запел привычную песню Курмышев…
— Все чисто, товарищ майор. Немцев нет, — отрапортовал боец.
Тонин в очередной раз осмотрел в бинокль хутор и спросил:
— А хозяева?
— Семеро их там. Старик с женой, трое сыновей, молодка и пасынок.
— Поляки? — влез в разговор я.
— Вроде да. Я точно не слышал, но вроде по-польски говорили, — кивнул мне парень.
— Поляки! — сказал я таким тоном, как будто это грязное ругательство.
Мои рассказы слышали все, так что некоторые нахмурились. Однако Тонин, посмотрев на людей, все равно приказал:
— Идем на хутор, может, припасами разживемся. Иванов, возьми несколько бойцов, осмотри, что творится с той стороны хутора. Остальные — за мной!
Благодаря тому, что майор заранее отправил на хутор пару бойцов, которые успели познакомиться с хозяевами, нас встречали с «хлебом и солью». Вернее, без, но все равно с приятными улыбками и радостными глазами. Мне показалось все это каким-то фальшивым, нарочитым, но я ничего не сказал. Да и что говорить, глядя, как хозяева уже расставляют столы в великолепном яблоневом саду, где вечерний воздух просто создавал мирок покоя и уюта? Посматривая, как дородная хозяйка с приятной улыбкой расстилает скатерти, а девушка уже носит яства в глиняных блюдах, я только морщился. Не нравилось мне тут. Заметив мою мину, майор молча показал кулак, выражая свое отношение к моему поведению. В отличие от остальных, которые уже стали садиться за столы, куда хозяин водрузил большую бутыль самогона с плававшим внутри стручком перца, я, положив у одной из яблонь, где устроили старшину Середу, свой вещмешок, поправил кобуру и спросил у хозяев: