Тут ему принесли шницель по-венски с жареной картошкой, и Виктор набросился на еду. В заведении фрау Поляковой готовили вкусно, обилие посетителей в недешевом ресторане стало понятным. Крайнев заканчивал со шницелем, как к столику подошел офицер. Это был интендантуррат, как и Крайнев, только лет пятидесяти, лысый и с брюшком.
– Разрешите? – взялся он за спинку стула.
– Сделайте любезность! – отозвался Крайнев.
Немец присел, к нему мгновенно подлетел официант. Было видно, что гость – завсегдатай. Официант записал заказ и хотел убежать, но Крайнев остановил.
– Два коньяка! Мне и господину офицеру! За мой счет!
– Что вы! – запротестовал интендантуррат, но было видно, что неискренне.
Официант с коньяком вернулся почти сразу, Крайнев поднял свой бокал:
– Прозит!
Гость поддержал. Коньяк оказался хорош, как и шницель. Крайнев сделал большой глоток и вернулся к еде. Скоро к нему присоединился гость. Покончив с едой, оба отхлебнули из бокалов.
– Эрих Зонненфельд! – представился Крайнев. – Пехотная дивизия.
– Бюхнер! – отозвался гость. – Давно с фронта?
– Сегодня приехал.
– Как там?
– Бомбят! – Крайнев коснулся нашивки на груди.
– Нас тоже едва не разбомбили! – пожаловался Бюхнер. – Группа диверсантов собиралась навести на город самолеты большевиков. Слышали?
– Рассказали. Диверсантов обезвредили.
– Мой склад наверняка попал бы под бомбежку! – продолжил Бюхнер. – Такая цель! Обеспечиваем продовольствием целую армию и десятки тыловых частей! Во время бомбежки я мог находиться на складе!
– Слава богу, все позади! – улыбнулся Крайнев. – Еще коньяку? Я угощаю!
– Двадцать марок за бокал! – покачал головой Бюхнер. – На фронте много платят?
– Или мы не интенданты! – хмыкнул Крайнев и подозвал официанта.
После второго бокала Бюхнер размяк и стал жаловаться на дороговизну тыловой жизни. Крайнев внимательно слушал перечисление цен на самые востребованные товары (Бюхнер шпарил их как из автомата) и сочувственно кивал.
– Господин Бюхнер!.. – вклинился он, наконец, в желчную речь интенданта.
– Просто Рихард!
– Мне странно слышать ваши жалобы, Рихард. Имея в своем распоряжении такой склад…
– Фронтовым интендантам проще! – возразил Бюхнер. – Можно списать на бомбежку или артналет русских. Знаю, что вы ежедневно оформляете получение продуктов на списочный состав дивизии, а после атаки русских или налета не вносите исправления, вычеркивая раненых и погибших. Прямой доход! Здесь так не сделаешь! Строгий учет, постоянный контроль.
– Нет контроля и учета, который нельзя обмануть.
– Это как?
Крайнев положил перед собой две стопки тонко нарезанных ломтиков хлеба.
– Смотрите! Здесь документы на полученный складом товар, здесь – на выданный. Это, – Виктор придвинул к стопкам хлебницу, – товар остающийся на складе. Сумма должна сходиться. Теперь мы изымаем со склада машину продуктов – и одновременно убираем документ, на основании которого этот товар должен находиться на складе. – Он взял один ломтик из хлебницы, второй – из левой стопки и отложил их на край стола. – Все! Любая проверка обнаружит на складе строгий порядок.
– А приходная книга? – заинтересовался Бюхнер.
– Ее ведет подчиненный вам писарь, разве не так? Он может допустить ошибку и не занести одну машину в книгу. Обычное дело, в спешке и не такое бывает.
– Есть встречные сверки!
– Раз в полгода. Это не беда. К встречной сверке мы возвращаем документ. – Крайнев вернул ломтики на место. – Но изымаем самую последнюю поставку. – Он вновь забрал хлеб. – Насколько я понимаю, продукты приходят к вам ежедневно, а сверка проводится на отчетное число.
– Рано или поздно выплывет, – вздохнул Бюхнер. – После чего разжалуют – и на фронт! Рядовым.
– Не забывайте про русские бомбардировщики! Война. Рано или поздно они долетят до вашего склада, и тогда можно списать все.
– Мне нравится ход ваших мыслей, – сказал Бюхнер. – Сам об этом думал. Но есть одно обстоятельство. Черный рынок в N строго контролирует СД. Появление целой машины продуктов сразу заметят. Начнут расследование…
– Надо продать в другом месте!
– У меня нет такой возможности!
– Могу помочь.
Бюхнер внимательно глянул на коллегу.
– Что?
– Соль. Тонна.
– Ого! Килограмм соли на черном рынке стоит десять марок!
– Это в розницу. В нашем случае оптовая партия, которую надо сбыть немедленно. Пять марок за килограмм.
– Итого пять тысяч, – сказал Бюхнер. – Заманчиво. Однако слишком опасно. Такая партия продуктов будет замечена в другом городе, у СД хороший контакт между территориальными управлениями и масса честолюбивых следователей. Не стоит хватать кусок, который не сможешь проглотить. Есть другой вариант. У вас случайно нет бланка заявки на получение продуктов для вашей дивизии?
– Случайно есть.
– Со всеми подписями и печатями, но незаполненными графами?
– Разумеется.
– Передайте его мне и получите центнер соли.
– Два.
– Один. Большее количество в дивизионной заявке вызовет подозрение.
– То, что моя дивизия в составе другой армии и должна получать продукты на своем складе, подозрения не вызовет?
– Нет! – Бюхнер улыбнулся. – На вашем складе могло не оказаться нужных продуктов или в нужном количестве. В таких случаях получателя направляют на другой склад. Это никто никогда не проверяет.
Крайневу стало стыдно. Его вывозили лицом о стол, причем легко и изящно. Он строил сногсшибательные схемы, а здесь крадут просто и нагло. Нужна всего лишь бумажка, каковая оказалась среди документов убитого интендантуррата и не была выброшена по чистой случайности.
Они договорились о времени обмена бумаги на соль, и Бюхнер заказал коньяк. Дела были завершены, они потягивали ароматный напиток, разглядывая посетителей. За полчаса Бюхнер рассказал о многих. Трое штатских в зале оказались офицерами абвера (Бюхнер пояснил, что простых штатских, даже немцев, в ресторан не пускают). Были здесь коллеги Бюхнера – интенданты, офицеры тыловых частей, несколько приезжих, вроде Крайнева, о которых Бюхнер ничего не знал. Теперь Крайнев понимал, почему Бюхнер подсел именно к нему. Приезжий интендант представлял коммерческий интерес, и Бюхнер его удачно реализовал. Крайнев растопыривал перья, заказывал коньяк, а наливать должен был Бюхнер. Крайнев сэкономил ворюге марки…
В ресторане появилась Полякова. Теперь она была одета в легкое шелковое платье до щиколоток. Туфельки были в тон платью. Виктор мысленно присвистнул, прикинув, сколько они могли стоить в оккупированном городе. Полякова подходила к столикам, здоровалась, улыбалась комплиментам и качала головой в ответ на приглашения присоединиться. Крайнев не мог оторвать от нее взгляда. Он при первой встрече оценил красоту хозяйки гостиницы, но сейчас, после трех бокалов коньяка, Полякова выглядела неотразимо.
– Даже не надейтесь! – сказал Бюхнер, заметив его состояние. – Эта женщина не для вас!
– Нет крепости, которую не смог бы взять интендант! – сказал Крайнев, вставая.
– Сядьте! – прошипел Бюхнер.
Виктор невольно подчинился.
– Смотрите! – кивнул Бюхнер.
Крайнев увидел, как Полякова подошла к столику, где ужинали люди в штатском, и присела напротив высокого, с лошадиным лицом абверовца. Тот немедленно налил ей вина в бокал, Полякова подняла его и пригубила.
– Видите! Это полковник фон Лютцов, начальник местного абвера. Вы думаете, можно держать гостиницу для немецких офицеров без такого покровителя?
«Крыша! – подумал Крайнев. – Да еще какая! Дамочка, скорее всего, не только спит с этой лошадью, но и шпионит за постояльцами».
– Извините, что повысил голос, – сказал Бюхнер. – Это было необходимо. Вздумай вы приставать к Поляковой, немедленно оказались бы в тюрьме. А у нас с вами сделка…
«В тюрьме бы перетряхнули мои вещи, прощупали каждый шов и спросили, откуда у меня незаполненный бланк заявки, – понял Крайнев. – Надо меньше пить. Гусар, твою мать!»
– Такое бывало? – спросил у Бюхнера.
– Не раз. Приезжает какой-нибудь фронтовик, который считает, что раз он пролил кровь в борьбе с большевиками, то теперь все дозволено, и дает волю рукам. Впоследствии горько раскаивается…
– Почему абвер покровительствует русской?
– Фрау Полякова немка.
– С такой фамилией?
– Это фамилия мужа.
– А где муж?
– Сгинул в большевистских застенках. А также отец, брат… Фрау Полякова пострадала от большевиков, поэтому пользуется доверием немецких властей. К тому же знает дело. Эта гостиница, ресторан – уголок фатерланда, мы здесь отдыхаем душой и телом…
Крайнев только сейчас заметил деревянные панели, которыми в немецком стиле были обшиты стены ресторана. На стенах висели гравюры с видами немецких городов, большие тарелки с рисунками… Виктор заново оценил мебель, сервировку, одежду официантов… Он не обратил на это внимания, поскольку много раз видел подобное во время командировок в Германию. Но это не Германия. 1943 год, оккупированная территория. Крайнев подозвал официанта, расплатился и попрощался с Бюхнером. Завтра предстояло рано вставать.
Глава 7
Утром следующего дня Крайнев обменял у Бюхнера бланк заявки на два мешка соли и покинул N. К полудню бричка свернула с большака и скоро оказалась у глухого хутора. Здесь он и Седых сменили немецкую форму на гражданскую одежду и наскоро пообедали. Крайнев взял у хозяина хутора черпак для воды, сходил к бричке и вернулся с посудиной, полной соли. Глаза хозяина радостно сверкнули, он молча поклонился, забирая черпак.
В отряд ехали лесными дорогами, втроем. Впереди скакал ждавший их на хуторе связной, Крайнев с Седых трусили, отстав на сотню метров. На хуторе они сменили лошадь, застоявшийся жеребец резво тащил груженую бричку. Передовой дозор и смена одежды были жизненно важны. Партизан в местных лесах хватало, как своих, так и пришлых, для них подстрелить немца, по дурости заехавшего не туда, было делом чести, доблести и славы. Кроме того, Ильин категорически запретил Крайневу появляться в бригаде в мундире интендантуррата. Среди партизан мог оказаться предатель. На задания бойцы Саломатина отправлялись постоянно, это было обычным делом, но ходили они в обычной полувоенной одежде, представлявшей собой причудливое сочетание советской и немецкой военной формы, а также и гражданского платья. Появление на базе переодетого немцем Крайнева могло побудить вражеского агента ко вполне определенным выводам.
Сменив на хуторе одежду, Крайнев с Седых заодно и вооружились: автомат, пистолеты и даже пара гранат. Береженого Бог бережет… К счастью, оружие не понадобилось. К закату они были в деревне, где квартировал штаб бригады. Крайнева встретили сердечно: обнимали, тискали, повели кормить. Саломатин по такому случаю расщедрился даже на самогон (в обычные дни в бригаде с выпивкой было строго). Виктор свой стакан только пригубил, а вот ел много – проголодался. Саломатин с Ильиным терпеливо ждали, после чего приступили к расспросам. Слушали, мрачнея лицом. Ильин все записывал в блокнот, после чего встал и убежал к себе – составлять и шифровать донесение в Центральный штаб партизанского движения. Саломатин после его ухода плеснул самогону в свой стакан.
– Помянем ребят! Настоящие герои! Не сдались…
Крайнев молча поддержал.
– Уверен, что их выдали? – спросил Саломатин, ставя пустой стакан.
– Какие сомнения? Никого из группы живым взять не удалось, тем не менее немцы отлично осведомлены о задании.
– Кто предал? – спросил Саломатин, водя пальцем по столу.
– Тот, кто знал о группе.
– Никто не должен был знать! – вздохнул Саломатин. – Группе строго-настрого запретили контакты с местным подпольем. Да и подполья нет – немцы разгромили его в сорок втором. Поэтому послали группу. Но кто-то все же знал… Ладно! – Саломатин хлопнул рукой по столу. – Разберемся. Спасибо тебе за соль! Царский подарок.
Виктор молча кивнул. С солью в оккупации была просто беда. За килограмм соли давали мешок картошки, за три – муки. Саломатин под угрозой расстрела запрещал бригаде отбирать у населения продукты, поэтому бойцы жили впроголодь. За соль можно было выменять все, но с Большой земли ее не возили, Сталин запретил[2].
– Пойдем в баню! – предложил Саломатин. – Истопили давно…
Парились они долго и всласть. Когда вернулись в избу, там ждал Ильин.
– Следующей ночью с Большой земли будет самолет! – сообщил он и посмотрел на Крайнева. – Тебе велели ждать и в N пока не возвращаться!
– Не больно-то хотелось! – сказал Виктор, зевая. – Видеть эти рожи тевтонские…
Ночевать Крайневу определили в штабной избе. Хозяев ее временно отселили к родственникам, Виктор остался один. Он не стал раздеваться, терпеливо дождался полуночи и жадно вдохнул воздух. Запахло прелью, и он оказался в Москве. Гаркавин немедленно набросился с вопросами, но Крайнев сослался на усталость и пообещал назавтра представить подробный отчет. Его переодели и отвезли домой. Настя этой ночью дежурила, и Виктор, смертельно уставший, завалился спать. Проснулся он днем. Кто-то невидимый нежно целовал его в губы, щеки, шею…
– Настенька! – засмеялся Крайнев. – Милая! Я так по тебе скучал!
– Попробовал бы сказать, что нет! – хмыкнула Настя, скользнув под одеяло. – Сейчас проверим…
– Папу видел? – спросила она, когда Крайнев угомонился.
– Нет. Мы далеко от тех мест.
– Что там?
– Война…
– Под пули не лез?
– Не довелось.
– Врешь, наверное, – сказала Настя. – На душе тревожно было.
– Я тоже переживал, – сказал Крайнев. – За тебя.
– Суток не прошло, как расстались! – сказала Настя. – Забыл?
– Никто не заходил, не звонил, не писал?
– По электронной почте пришло письмо от Ефима Гольдмана. Откуда он знает твой адрес?
– Был на визитке, – сказал Крайнев, приподымаясь. – Оставлял ее Соне.
– Соня умерла.
Крайнев упал на подушку.
– Плачешь? – Настя погладила его по щеке. – Я тоже плакала. Хороший был человек.
– Что пишет Ефим?
– Рассказал, где похоронили, и просил выслать образец твоего ДНК. Зачем ему?
– Для коллекции.
– Опять врешь! – вздохнула Настя. – Родство установить хочет. Я бы не посылала. Из принципа. Как можно не верить матери! К тому же он – твоя копия.
– Откуда знаешь?
– Видела фотографию.
– Какую?
– Которую ты вечно бросаешь где ни попадя. Не бойся, я не ревную! – Она прильнула щекой к его плечу. – Только забавно: у тебя, такого молодого, сын, внуки, правнуки…
– У некоторых тоже родни вагон! – сказал Крайнев, обнимая Настю. – Одних племянников восемь…
Когда Настя уснула, Крайнев тихонько встал и затворил за собой дверь. Включив компьютер, он прочел письмо Ефима. Затем пошел на кухню, взял бумажную салфетку и уколол палец кончиком ножа. Темно-красную капельку промокнул салфеткой, сложил ее и засунул в конверт. После чего отнес письмо в ближайшее отделение экспресс-почты. По возвращению засел за отчет. Через час он отправил его электронной почтой, после чего оделся и поехал к Гаркавину.
Подполковник встретил его неласково.
– Детский сад! – ругался он, потрясая распечатанным отчетом. – Как вы с ходу не провалились, не понимаю! Фотографию в документах интендантуррата кто переклеивал?
– Ильин.
– Печать на фото яичком катал? От нее фальшивкой за версту тянет!
– Жандарм не заметил.
– Слепой, наверное. Зачем вы в спекуляцию полезли? Вас в N за солью посылали? Что, если Бюхнер – агент СД? Или абвера?
Крайнев не ответил. Объяснять Гаркавину, что такое соль на оккупированной территории в 1943 году, было бесполезно. Про жадный блеск в глазах Бюхнера тоже.
– Виктор Иванович! – сказал Гаркавин, заметив его состояние. – Прошу отнестись к моим словам серьезно.
– Подумаешь! – сказал Крайнев. – Даже если б меня арестовали! В полночь фьють – и я здесь. Была птичка – и улетела!