Зачем я уделяю «астрономической» лоханке столько внимания? А затем, что как раз на ней нам и предстояло провести следующие две недели. Начальство сочло что в будущих «гидрографических работах» кадетам Семёнову и Овчинникову более всего пригодятся как раз такие навыки – вот и упекло нас на эту несамоходную посудину.
Назавтра баржу прицепили на буксир и вместе с нами (я, Николка и дюжина гардемаринов среднего специального класса) поволокли к острову Германшер на рейде Твермине.
Надо признать – не мы оказались на борту главной диковинкой. Кроме нас первую смену береговых астрономических наблюдений, попал ни кто иной, как великий князь Георгий – средний сын царствующего императора и младший брат Ники, будущего Николая Второго. Я уже знал, разумеется, что в нашей истории Георгий страдал лёгкими и в итоге умер от туберкулёза. Маяться ему предстоит ещё 11 лет – вернее, предстояло бы, если бы Каретников, наш чудо-доктор, вооружённый достижениями медицины двадцать первого века, не предпринял надлежащих мер. Георгия он лечил современными антибиотиками, вывезенными из 21-го века, а сейчас занят разработкой общедоступного лекарства о туберкулёза из местных ингредиентов. Перед современными препаратами местные микробы, не закалённые десятилетиями борьбы с лекарственной химией не устояли, и к концу апреля врачи не только констатировали полное выздоровление, но и разрешили Георгию принять участие в морской практике.
Великий князь – малый он не промах: с детства увлекается стрельбой и рыбалкой, и, если бы не чахотка, вполне мог бы сделать карьеру во флоте. И не «номинальную», парадную, какую мог сделать любой из царских отпрысков. Второй сын Государя по настоящему любит море и мечтает связать с ним жизнь.
И в этом тоже, как оказалось, был выстроен хитроумный расчёт. Дело в том, что в реальной истории венценосные родители отправили Георгия в 1887-м году в длительное морское путешествие, конечной точкой которого должна была стать Япония. Мария Фёдоровна надеялась, что солнце и морской воздух пойдут сыну на пользу. Увы, на полпути, в Бомбее, с Георгием случился приступ, и он был вынужден вернуться. Николай продолжил путешествие без брата, получив в итоге саблей по голове от спятившего японского городового[41].
А в здешней истории, которая постепенно сворачивает с проторённой нашей реальностью колеи, Александр решился избавить второго сына от прелестей домашнего обучения и отдать в Морское училище. Георгий с детства был и сильнее и здоровее старшего Ники; избавившись от чахоточных позывов, он быстро набирал физическую форму. И не только физическую – молодой человек с упоением погрузился в учёбу, в общество сверстников с их повседневными делами и заботами. И хотя от «особого отношения» гардемарину Георгию Романову никуда не деться – его не сравнить со строгой гатчинской чопорностью, в которой он рос до сих пор.
Спорить готов, дело не обошлось без Корфа и хитроумного доктора Каретникова. А что? Шутки шутками – а не задумал ли наш эскулап сыграть свою «попаданческую» игру, сделав ставку не на Николая, а на Георгия, как на будущего наследника престола? Вот уж не удивлюсь… Хотя, думать об этом рано; император не стар и находится в прекрасной физической форме – так что ему ещё царствовать и царствовать. Чем это обернётся для новой истории Российской Империи – гадать не возьмусь, но уж до таких глупостей, как в нашей истории, дело, хочется верить, не дойдёт. Недаром Д. О. П. работает день и ночь, и Государь проводит в ведомстве Корфа не меньше времени, чем в своей любимой Гатчине.
Но вернёмся к Георгию. За день до отбытия в Кронштадт нас пригласил к себе дядя Макар – то есть, доктор Каретников, – и под большим секретом, поведал, что нам предстоит проходить морскую практику вместе с Георгием. Сын государя старше нас и учится в первом специальном классе; и вот, пользуясь тем, что и мы оказались в той же практической группе, что и он (Три раза «ха»! Оказались! Так я и поверил в эдакое совпадение!), Каретников, передаёт нам личную просьбу Государя – ознакомить его сына с нашей версией истории последующих ста тридцати лет. И при этом – не скрывать от него никаких, даже самых шокирующих подробностей. Для этого Андрей Макарыч подготовил жёсткий диск с подборкой художественных и документальных фильмов; наша роль сводилась к тому, чтобы демонстрировать их Георгию, и, когда потребуется – давать объяснения. Я наскоро его проглядел – мама дорогая, одних полнометражных фильмов десятка три, не считая сериалов вроде «Семнадцати мгновений весны» и «Адъютанта его превосходительства». Это что ж, нам – бросать сон, что ли? Потому как ни учёбу, ни, тем более, работу с Никоновым нам никто бросить не позволит.
Оказывается, начальство учло и это. Георгий не просто проведёт с нами две недели училищной практики, а будет сопровождать нас и дальше, на борту канонерской лодки «Дождь». Вступив в строй семь лет назад, эта боевая единица уже успела «отличиться» – при переходе из Выборга в Гельсингфорс (так до революции именовали Хельсинки), канонерка запоролась на камни прямо на Транзундском рейде, где предстоит встать на летнюю стоянку «обсервационной» лоханке. Канлодка тогда получила пробоину в днище и затонула; через три дня ее подняли, подлатали и вернули в строй. Небольшой этот кораблик более всего напоминает то ли баржу, то ли землечерпалку, на которую по недосмотру строителей воткнули пушку калибром в одиннадцать дюймов. Получилось нечто вроде плавучей самоходки, типа немецкого «штуга», на котором я немало покатался в «Мире танков». Сходство оказалось ещё сильнее, когда выяснилось, что и назначение у канонерки похожее – борьба с английскими и немецкими броненосцами, если те рискнут сунуться на мелководья Финского залива. Эдакое ПБ-САУ, где «ПБ» – это «противо-броненосное».
Впервые увидев это творение пытливого российского ума, я усомнился – а не развалится ли оно после пары выстрелов? Остаётся только надеяться, что предстоящие нам гидрографические исследования и эксперименты с минными постановками не подразумевают очень уж частой пальбы.
Да, забыл сказать: на корме канлодки смонтирован продвинутый девайс – минные рельсы. Теперь можно брать на борт дюжину шаровых мин новой конструкции; для хранения и перевозки мин и прочего оборудования, «Дождю» придан финский пароход «Вайткуле» – я сразу же вспомнил латвийскую певицу, которую порой ностальгически слушает отец.
Но довольно о минах и канонерках; этого нам – мне, Николу и Георгию Александровичу, Великому князю – предстоит ещё дождаться. А пока – до свидания, город Кронштадт, здравствуй, берег финский! Хоть и не нужен ты нам особо, а повстречаться придётся – с начальством не поспоришь.
К вечеру второго дня мы пришли в назначенное для стоянки место. На баке вывесили расписание, по которому предстоит жить две недели: с половины девятого утра до десяти тридцати, а потом с двух пополудни и до пяти тридцати – занятия по практике морского дела. Самое важное здесь – гребля и хождение под парусами на ялах-шестёрках. Шлюпочной науке уделяют по нескольку часов ежедневно; сразу после подъёма флага нас, вместо гимнастики, гоняют по так называемой «капитанской петле» – вокруг баржи и до бакена, обозначавшего границу каменистой отмели, на которую напоролся в своё время бедолага «Дождь». Отмель тянется с северо-востока – то есть, простите, норд-оста, защищая вход в бухту. Обычно утренняя разминка превращается в импровизированные гонки, поскольку каждая из шестёрок стремится первой обогнуть буй и вернуться к барже.
Гардемаринам, пребывающим на корветах, выпали ещё и занятия по рангоуту; они карабкаются по вантам, спускают и поднимают брам-стеньги, брам-реи, а так же упражняются в постановке и уборке парусов. Наша баржа рангоута не несёт, а потому время это отводится шлюпочной практике, вязанию узлов и прочим необходимым в морском деле наукам. Все остальное занимают астрономические и навигационные занятия; кроме того, каждый день, во время выходов на шлюпках мы практикуемся в промерах глубин и нанесении результатов на карту.
Что ж, время, проведённое на учебной барже будет потрачено не без пользы. Морская практика – вещь полезная, да и гребля прекраснейшим образом подтягивает мускулатуру и дыхалку. Я не поленился и отыскал в наших информационных завалах электронные версии лоций и навигационных карт Транзунского рейда, намереваясь заранее освоить методику сравнения – по современным нам данным и промерам, сделанным в 1887-м году. Всё равно мы что ни день, то бросаем лот у берега или на фарватере; так чего добру – то есть собранным результатам – пропадать зря?
Материалов из 21-го века у нас полно, но пребывают они в полнейшем беспорядке: «Изменение гидрографии Невской губы», «База данных по навигации для владельца маломерного судна. Раздел третий «Финский залив» – прорва дисков, баз, папок. А вот запастись обычным рыбацким эхолотом конечно, никому в голову не пришло. Зато Никонов приобрёл пару мощных и очень дорогих яхтенных радаров фирмы «Фуруна». Эдакое вращающееся белое коромысло, которое надо ставить повыше, на мачте. И комплект электроники, монтируемый в судовой рубке. Этот локатор – если верить мануалу, – позволяет видеть все что находится вокруг, причем не только другие суда, береговую линию, но даже стаи птиц и погодные фронты.
Один из двух имеющихся комплектов оборудования выделен для наших картографических изысканий. Мысль об этом вгоняет меня в ступор – я понятия не имею о такой аппаратуре. А разбираться придётся – кроме меня некому; к тому же, хитрое устройство оснащено картплоттером, и это сильно облегчит нам жизнь.
Информация занимает несколько терабайт на жёстких дисках; мы хватали всё, до чего могли дотянуться. Мол, потом пригодится – , разберёмся, рассортируем, извлечём всё, что представляет хоть какую-то пользу. Вот я теперь и разбираюсь. Отлично понимаю Сизифа…
Увы, проку от этой затеи немного, во всяком случае, здесь, на Транзундском рейде. Я понял это, едва открыв описание района, составленное в 21-м веке. Спросите, почему? Да пожалуйста:
«…С середины 90-х годов 20-го века порт «Высоцк» (до 1917 года Тронгзунд, до 1948 – финский Ууртас) получил активное развитие, связанное с реализацией ряда инвестиционных проектов строительства новых терминальных комплексов… с 2004 году введены в эксплуатацию две очереди комплекса «Лукойл» мощностью два с половиной миллиона тонн в год. Специализация терминала – перевалка светлых и темных нефтепродуктов… В Высоцке дислоцировалась 2-я Отдельная бригада сторожевых кораблей ПВ КГБ СССР… в настоящее время здесь расположена Военно-морская база пограничных сторожевых кораблей ФСБ ВМФ России.»
Как вы полагаете – много на этом рейде сохранилось прежних глубин и фарватеров – с учётом того, что самый скромный из танкеров, швартующихся возле лукойловских терминалов водоизмещением превосходит все броненосцы Балтийского флота 1887-го года разлива, причём взятые вместе? То-то. Сто тридцать лет – срок серьёзный, и забывать об этом не рекомендуется. А то дело закончится потраченным впустую временем и головной болью от очередного недосыпа.
Ну, это всё лирика. Ещё две недели на обсервационной барже – и нас ждёт настоящее военное судно и серьёзная, самостоятельная работа. Так что – подбираем данные, тестируем аппаратуру, а по вечерам, в специально отведённой каютке в кормовой надстройке, до одури крутим для Георгия игровые фильмы и документальные ролики. Тот не отлипает от экрана – смотрит завороженно, а потом засыпает расспросами. Николка тоже не отстаёт – в сущности, он мало что знает о будущем, нахватался по верхам, и всё. Так что мы, все трое, ходим по барже с красными от недосыпа глазами – выручает утреннее купание в студёной водичке Транзундской губы.
Одиннадцать вечера. Обсервационная посудина содрогается от молодецкого храпа полутора десятков гардемаринов. Из кают компании доносятся звуки кабинетного рояля и негромкие голоса – господа офицеры устроились на барже с комфортом и привычно засиживаются за полночь. На корме бдит вахтенный; ещё светло, на палубе свободно можно читать, хотя край горизонта затягивает лилово-чернильнаямгла. А у нас в «особой каюте» перемигиваются огоньки светодиодов да ровно сияют экраны. В палубной клетушке тарахтит переносная «Ямаха» – электричества наше хозяйство потребляет немало. Ну что, поехали? Щелчок мышкой – и вот, любимые с детства кадры:
«Если увидишь Джавдета – не убивай. Он мой…»
«Нет, ребята, пулемёта я вам не дам…»
Красота!
XIIIИз путевых записок О. И. Семёнова.
Итак, путь наш лежит через Красное море, вокруг Африканского рога, мимо абиссинских берегов, в Занзибар.
Планируя экспедиции мы рассматривали и такой вариант: начать сухопутную часть маршрута не из владений занзибарского султана, а севернее, из залива Таджура. Связано это одной с авантюрой, совершенно в духе Джека Лондона, каковую я и приведу здесь целиком:
Некий Николай Иванович Аршинов, выдавая себя за атамана «вольных казаков» вознамерился основать на Африканском Роге, в заливе Таджуру (в двадцать первом веке там находится Джибути) колонию «Новая Москва». Господин этот, уроженец волжского Царицына, к своим тридцати годам успел снискать известность рядом авантюр: захватом острова на Волге, попыткой создания станицы Черноморского казачьего войска на Кавказе, женитьбой на миллионерше и путешествием в Абиссинию. Скандальная репутация не помешала Аршинову заручиться поддержкой сильных мира сего, а так же парочки петербургских изданий славянофильского толка, и вскоре о нём заговорили, как о новом Ермаке. Столичная публика зачитывалась статьями о поселениях «православных казаков» в Африке; «Современные известия» на полном серьёзе писали, что-де, «Ермак и Кольцо триста лет тому назад поклонились царю Сибирью, ныне вольные казаки, те же и такие же, кланяются Русскому Царю Абиссиниею. (…) Продолжают они славить русское имя, являть русское мужество и на верховьях Нила, и в пустынях Судана, и в пажитях Месопотамии».
А известный путешественник, доктор Елисеев, припоминал, что «еще в 1882 г., в бытность мою в Египте, я слышал о наших казаках, пробирающихся в Абиссинию и кое-где живущих среди бедуинов Суакимской пустыни. С 1883 г. начинается более постоянное движение вольного казачества на Восток через Анатолию, Палестину и Суэцкий перешеек…».
Сам Аршинов во время подготовки нашей экспедиции был в Москве, представляя публике свою персону как полномочного представителя казаков, осевших на берегах далекой Африки. Старания его не пропали даром – в числе покровителей абиссинского атамана скоро оказались советник обер-прокурор Синода Победоносцев, известные литераторы Катков и Аксаков. Адмиралтейство так же проявило интерес. Ещё бы, станция на пути на Дальний Восток – это и возможность угольных погрузок и ремонта, и база для крейсерских операций на случай войны с Англией, к которой флот готовится с самой Балканской кампании.
В итоге, Аршинову выдали с армейских складов некоторое количество старого оружия, а для перевозить в Африку все это добро вместе с полусотней добровольцев предполагалось пароходами Добрфлота.
Мне стоило немалых трудов отвертеться от участия в «абиссинском» проекте, благо, финал этой затеи был мне хорошо известен. В нашей истории Аршинов и его сотоварищи сумели закрепиться в окрестностях брошенной египетской крепости Сагалло и основали там станицу «Новая Москва». Объявив земли на сто верст вдоль моря и на полсотни вглубь континента российскими владениями, казачки принялись строить дома и разбивать плантации. Увы, «Новая Москва» просуществовала недолго. Экономическим базисом предприятия стал банальный грабёж местного населения – когда запахло голодухой, переселенцы принялись изымать у аборигенов коров, коз, баранов, изрядно возбудив абиссинцев против себя.
К тому же русское поселение не пришлось по вкусу властям соседних французских колоний. В 1889-м году эскадра, с которую входили крейсер «Примоге», канонерка «Метеор» и авизо «Пингвин», бомбардировали Новую Москву». За четверть часа минут погибло шесть русских колонистов и еще два десятка были ранены. Не имея возможности сопротивляться, казаки капитулировали, и на следующей день были вывезены в порт Обок.