Каретников уселся, отметив про себя, что барон заметно сдал: глаза запали, под ними обозначились тёмные мешки, в лице – нездоровая одутловатость. «Не высыпается. Да и по вечерам, на приёмах и в клубе, надо понимать, позволяет себе. Тревожно: полгода такой жизни – и во что превратится подтянутый, сухой и крепкий как тетива фехтовальщик, не замечавший до сих пор своих сорока с лишком годов?»
Но – виду не подал; состроил любезную мину и потянул из-за отворота кожаный футляр с сигарами. Барон придвинул гостю зажигательницу, смахивающую на керосиновую лампу: стеклянный пузырь поверх медной банки с металлическим краником.
Каретников покосился на это приспособление с некоторой опаской – внутри «огнива Дёберейнера» пряталась цинковая пластина, порождающая в реакции с серной кислотой водород. Горючий газ, попадая на губку катализатора воспламенялся, и от зажигательницы можно было прикуривать даже сигары. Каретникову уже был знаком этот прибор, производящийся аж с 1823 года; отчаянно хотелось вытащить привычную пьезо-зажигалку, а не прибегать к алхимическим опытам. Останавливало уважение к хозяину кабинета. Каретников со вздохом потянулся к «огниву», прикурил и поспешно прикрутил бронзовый краник. Огонь погас; давление в стеклянном пузыре выросло, отжав кислоту от цинка, и выделение газа прекратилось. «Интересно, если уронить – рванёт или нет?» – прикинул доктор, бережно отодвигая опасное приспособление подальше от края стола.
Корф с лёгкой насмешкой следил за манипуляциями гостя.
– А вы, Андрей Макарыч, по-прежнему не доверяете нашей технике? Ну, может оно и верно…
Барон в свою очередь, раскурил сигару. Примерно с полминуты мужчины попыхивали гаванами, наслаждаясь изысканным вкусом. Это был своего рода ритуал – минуты через две вернётся порученец и поставит на маленький столик пузатый фарфоровый чайник с заваренным до черноты китайским чаем, блюдца с тонко нарезанным лимоном, баранками, и удалится. Барон крякнет, вылезет из-за стола и достанет из бюро початую бутылку коньяка. Серьёзный разговор начнётся только после половины кружки «адмиральского» чая – смеси густой чёрной заварки и крепкого янтарного напитка, причём пропорция прямо зависела от важности предполагаемой беседы. Если говорить предстояло на общие темы – коньяка будет много; если же тема предполагается экстренная – его вкус будет едва угадываться.
На этот раз ритуал оказался нарушен с самого начала.
Барон перегнулся через стол и повернул к посетителю ноутбук. Каретников вгляделся – на экране красовалась скверная, явно местного происхождения фотография мужчины лет тридцати пяти, уже начинающего лысеть. Бородка из числа тех, что принято называть козлиными, пенсне… поверх фотокарточки красовалась лиловая печать с буквами Д. О. П., готическим шрифтом.
«Из личного дела сотрудника Департамента. – подумал Каретников. – А тема-то и правда, серьёзная…»
– Рыгайло Вениамин Елистратович. – с заметным отвращением выговорил барон. – С середины марта месяца – сотрудник нашей конторы. Можно сказать, стоял у истоков. Вчера вечером выловлен из Малой Невки, в районе Аптекарской набережной с ножом в печени. А вот донесение жандармского филёра. По моей просьбе они выборочно проверяют наших сотрудников – в профилактических, так сказать, целях. И вот, нате вам поверили.
– Выходит, покойного вели от дома госпожи Майгель? – поинтересовался Каретников, просмотрев донесение. – Что-то такое припоминаю…
– Известная дамочка. – усмехнулся Корф. – Душевная подруга жены английского посланника; её дом – настоящее гнездо столичных англофилов. Даже Великие князья бывают, а как же… хотя, поклонникам туманного Альбиона у нас с некоторых пор неуютно.
– Потому этим Рыгайло и заинтересовались? Да, в самом деле, для сотрудника вашего департамента – знакомство предосудительное.
– Нет, Андрей Макарыч. – покачал головой Корф. – Плановая проверка, всего лишь. Как вы и советовали.
Каретников кивнул. Ещё в апреле, обсуждая с бароном структуру будущего Департамента Особых Проектов, он особо напирал на режим секретности. Дела с вопросом государственной тайны в России, и особенно, в Петербурге, обстояли из рук вон плохо – в столице ни один секрет не удаётся сохранить дольше чем дня на три. Но начинать с чего-то надо, и этим «чем-то» как раз и стал аппарат Д. О. П. Одной из предложенных Каретниковым мер стали внеплановые, бессистемные проверки сотрудников департамента жандармской «наружкой».
– Значит, попалась птичка… – задумчиво протянул Каретников. – Из дома госпожи Майгель этот Рыгайло вышел один?
– Лдин. И, пройдя два квартала встретился с Джеймсом Крейсоном, вторым секретарём английского посольства. Британец вышел от Майгелей получасом раньше и видимо, поджидал нашего покойничка.
– И догнать его, филёр, конечно, не смог. А через пару часов Рыгайло вылавливают из Малой Невки…
– Да, со вспоротой печенью. – подтвердил барон. – Но филёра я не виню; на Фонтанке в это время непросто поймать извозчика, да и лошади у мистера Крейсона на удивление хороши. Не гонки же им устраивать по Петербургу?
– Так, может это совпадение? – осторожно предположил Каретников. – Ну, поговорил с англичанином, потом решил пройтись – и нарвался на лихого человека?
– Бумажник на месте. – развеял иллюзии Корф. – Часы – тоже, золотой брегет. А во внутреннем кармане сюртука… он порылся в ящике и выложил на стол мокрую пачку беловатых купюр. – Две тысячи фунтов, бумажка к бумажке. Каково?
Каретников, не сдержавшись, присвистнул. Две тысячи фунтов – сумма более чем солидная.
– А теперь самое скверное. – выдержав паузу, произнёс барон. – Получив сообщение о смерти Рыгайло, дежурный офицер, как и положено, осмотрел его кабинет. Ничего подозрительного там не нашлось; в дежурной части нашлась запись, что за сутки до этого печального происшествия покойный Вениамин Елистратович посещал спецхранилище. Мы, конечно, тут же поинтересовались – и что вы думаете? На месте не оказалось ноутбука, двух зарядных устройств и… – он близоруко наклонился к листку… – «…дисков оптических, номера хранения с 2001-го по 2014-й, всего – тринадцать штук». Сборники трудов по истории и популярные энциклопедии военной техники.
Каретников опешил:
– Он что, вышел из департамента с ноутбуком и охапкой дисков? Барон, что там у вас творится?
– Дежурный офицер, жандармский поручик Мамертинов признался, что примерно в это время играл в штосс с корнетом Еремеевым, и мог не заметить, как Рыгайло покинул департамент. Оба арестованы, но…
– Понимаю. Поздно пить боржоми… значит, компьютер и диски в посольстве? Да, оттуда их теперь никаким манером не извлечь…
– Очень сомневаюсь. – ответил Корф. – Посольскими с утра занимается Вершинин. Оказывается, вчера Крейтон в посольстве не появлялся, дома не ночевал; ночью похожий господин нанял у Николаевского моста паровой катер и отправился вниз по Неве.
– Удрал? – ахнул Каретников. – На катере, в Финляндию?
– Нет. Катер мы уже нашли. Его хозяин, мещанин Тугодумов, показывает, что «господина с нерусским говором» забрала с катера шведская шхуна. Без флагов и вымпелов, название замазано извёсткой – не опознать. Но упомянутый Тугодумов уверяет, что встречал эту шхуну, и каждый раз – под разными именами. Это точно шведы, контрабандисты, они уже третий год ходят к нам. И как только ещё не попались?
– Не простые это контрабандисты. – покачал головой Каретников. – Что-то мне подсказывает, что мы больше эту посудину в Петербурге не увидим. Как и вообще в Финском заливе.
– Мы дали знать пограничникам. – Корф потянулся за бутылкой и долил себе рома. – И военным в Кронштадте – тоже. Но, как назло, над морем туман, и штиль. Моряки уверяют – такая погода продержится не меньше двух дней. На шхуну Крейтон пересел сегодня утром; часов десять хода – и она уже минует Выборг. А там, ещё сутки – и всё, здравствуй, Швеция!
Значит, шхуна паровая? – уточнил доктор.
– То-то и оно! Была бы парусная – как миленькие, дрейфовали бы где-нибудь в тумане, посреди Маркизовой лужи. А так…
– Зато паровую проще отыскать. Описание, я полагаю, имеется?
– И самое подробное. – заверил собеседника барон. – Этот Тугодумов на всякий случай сидит у меня в караулке; пока сидел – мы сняли с него все подробности касательно этой посудины. Теперь, если увидим – не ошибёмся; только как её сыскать в таком тумане? Моряки – те руками разводят: говорят, разве что нарочно повезёт и прямо на неё выскочишь. А вообще-то они не рвутся на поиски. Боятся в тумане, ночью, все мели пересчитать. Шведы, небось, не дурни – на главный судовой ход не сунутся, пойдут под финским берегом. А дальше – мимо полуострова Ханко, к Аландам, и домой…
Доктор поглядел на карту.
– А если попробуют южнее? Решат, то мы там их не ждём. Не думали?
– Хорошо бы… – усмехнулся барон. – У эстляндского берега тумана почти нет, да и береговых постов поболе; враз попадутся, голубчики. Нет, доктор, они идут под финским берегом, к гадалке не ходи!
Барон позвонил в колокольчик. На зов явился давешний жандармский поручик – подтянутый, внимательный, вежливый.
– Вот что, Григорий Константинович. Что там моряки – ну, я вас просил?..
– Всё готово, ваша светлость. Катер ждёт у Адмиралтейской пристани. Пролётка готова.
– Поехали, Андрей Макарыч. – барон принялся выбираться из стола. Я попросил подготовить для нас кораблик пошустрее – пойдём прямиком Морским каналом, а потом фарватером, через весь залив. Встанем напротив Выборга и посмотрим. Еще не вечер, как говорит наш дорогой Олег Иваныч, верно? Да, кстати, я велед оставить на корабль рацию – вы с этой техникой хорошо знакомы? Роман Дмитриевич, как назло, в Москве, а Виктору у меня доверия нет. Поработаете радиотелеграфистом?
* * *– Воля ваша, Евгений Петрович, но вы зря так нервничаете. Никак они раньше нас в Выборгском заливе не окажутся, невозможно-с… У шведской шхуны много, если десять узлов парадный ход; обычно такие посудины дают пять-шесть, на экономическом. Да и на море что делается… – и командир крейсера обвёл рукой вокруг себя.
– Сами полюбуйтесь: сплошь молоко, ни видать ни зги. В туман, под берегом, среди мелей и островов идти надо узлах на трёх, а лучше – еще и со шлюпкой, с промерами. Нет, батенька, если ваши злодеи не прут по фарватеру, не жалея угля и машины – у Биоркских островов они раньше чем через двое суток не окажутся, тут и думать нечего.
– А нельзя их как-нибудь по пути перехватить? – озабоченно спросил Корф. – Пусть канонерки обшарят финский берег…
– Э-э-э, Евгений Петрович, сразу видно, что вы не моряк! В такой туман к берегу соваться – это или на мель сесть, или днище пропороть о камни. Мы ведь, признаться честно, далеко не всё там знаем. В позапрошлую навигацию, пришлось мне подойти на старичке «Ерше» к самому берегу: так шли на двух узлах, всё время дно щупали – и это без всякого тумана! На карте половины мелей нет, ну их к чёрту… Нет, Евгений Петрович, ни один их командиров к берегу сейчас не полезет, и разжалованием вы никого не напугаете. Кому охота с мели стаскиваться и рапорта писать?
– Спозвольте, вашсокородие? – влез в разговор Тугодумов, невысокий, крепкий, поперёк себя шире. Его, вместе с Корфом и Каретниковым, доставили на «Лейтенанта Ильина». Тугодумов отслужил 15 лет на Балтике и вышел в отставку боцманом с броненосного фрегата «Адмирал Сенявин». Поднакопил деньжонок, купил вскладчину с сослуживцем большой паровой катер, и уже три года возил публику по Маркизовой луже, забираясь до самого Выборга, Двинска и Либавы[54]
– Шведов ентих я хорошо знаю. Их тута всё знают – таких ушлых ещё поискать! Мутные людишки, держатся наособицу, и дела у их мутные. Но от своих – поди, укройся… все знают – они в любой туман вдоль берега пролезут и дно не заденут. Шкипер ихний уже лет тридцать шхерами ходит, а в команде у него братья, кумовья да сынки. Они мели нюхом чуют! Вот, как-то было дело – в такой же туман шли от Або…
– А ты, небось, с ними-то и ходил? – с насмешкой поинтересовался капитан. – Знаю я вас, храпоидолов! Вы, ваша светлость, можете быть уверены – эта публика под круговой порукой, и все, как один, балуются контрабандой. Кто из Финляндии, а кто из самой Швеции. Что, скажешь не так? – снова обратился он к Тугодумову. Тот вжал голову в плечи, буркнул что-то и спрятался за спину сигнальщика.
– А вообще-то сей прохвост прав. – продолжал офицер. – Ловить ваших беглецов надо на возле Биоркских островов[55]. Я так думаю, пойдут они проливом Биорк-зунд, а там, в узостях, можно расставить береговые посты с солдатами и шлюпками. Если не проспят – машину в тумане далеко слышно…
– Мы послали миноноску в Выборг, с депешей начальнику гарнизона. – ответил Корф. – Только на них у меня надежды нет – пока получат, пока поймут, что делать, пока догребут до места на своих шаландах… хорошо, если сами в тумане не заблудятся! Пограничники уверяют – не было ещё такого, чтобы контрабандистов на воде, в туман ловили! Так что расчёт у меня только на флот.
– Флот… что ж, флот постарается не подвести. – ответил капитан. – Мористее, вдоль берега дежурят два миноносца и канонерка. А мы встанем у входа в Выборгский залив. А в всё же я бы на вашем месте особо не рассчитывал. У Биоркских островов их караулить надо, или уж в самом заливе. Говорите, туда они непременно сунутся?
«Лейтенант Ильин», новенький минный крейсер[56], только в этом году принятый в казну после ходовых испытаний, лихо резал волну.
Далеко выступающий вперед таран нёс огромный пенный бурун. Когда Корф с Каретниковым подходили к кораблю на катере, доктор, увидев столь выдающееся и столь же архаичное украшение, пошутил: если они догонят шведскую шхуну, то и стрелять не придётся – надо будет просто расколоть неприятеля надвое. Мичман, командовавший паровым катером, тут же объяснил – хотя таран и пригоден для своей главной задачи, но пользоваться им стоит лишь в крайнем случае. И тут же, словно в подтверждение этих слов, передняя часть таранного выступа откинулась вверх, наподобие колпака кабины истребителя, и под ней обнаружились трубы минных аппаратов.
Капитан второго ранга Бирилёв принял новенький корабль для испытаний с Балтийского завода. Название «Лейтенант Ильин» получил в память героя Чесменского боя 1770-го года. Первый в Российском флоте представитель класса минных крейсеров, обводами напоминал французский «Кордор» – но при половинном, в сравнении с французом, водоизмещении нёс броневую палубу вдвое большей толщины. Характерная деталь, сильно откинутые назад трубы, пощволяли узнать силуэт «Ильина» с любой дистанции.
Очертаниями корпус минного крейсера напоминал о парусниках прежних времён: изящный прогиб – «седловатость», как говорят моряки; ют и бак, соединённые сплошным фальшбортом, мачты, несущие парусное вооружение. Главным украшением служил огромный таран, в котором прятались аппараты для стрельбы минами Уайтхеда. Всего таких аппаратов было семь; кроме них, крейсер нёс семь сорокасеми– и двенадцать тридцатисемимиллиметровых револьверных пушек.
Бирилёв намучился с модной новинкой – всю навигацию прошлого, 1886-го года он пытался выжать из кораблика его паспортные двадцать два узла. Но даже после замены винтов на новые, трёхлопастные, «Лейтенант Ильин» смог показать только девятнадцать с половиной. В итоге минный крейсер приняли в казну, но с унизительной оговоркой – «не удовлетворяет в полной мере ни одному из возможных назначений». Бирилёв был с этим категорически не согласен – он успел полюбить свой корабль и полагал, что «Лейтенант Ильин» сочетает качества отличного разведывательного судна и «преследователя миноносок». А если придётся – может принять участие и в эскадренном бою.
Как раз за качества разведчика и преследователя кораблик выбрали для сегодняшнего, особо ответственного задания. Бирилёв, принявший под команду наскоро собранных отряд из нескольких миноносок и канонерок, получил с самого верха приказ: «помогать барону Корфу, начальнику загадочного «Департамента Особых Проектов», сколь это представится возможным».