С корабля было снято все, что только можно. В трюме находились тонны припасов, предназначавшихся для кампании в Северной Каролине, и, ознакомившись с декларацией судового груза, Эндрю испытал чувство облегчения.
Там была еда, которой им хватит на шесть месяцев, полмиллиона патронов для ружей и две тысячи зарядов для пушек. Кроме этого, корабль вез тысячи ярдов веревки, сотни комплектов обмундирования вместе с сапогами, лампы, керосин, палатки, лопаты, кирки, топоры, лекарства, включая эфир, а также пожитки шестисот мужчин и одной женщины.
Когда все это снесли на сушу, они протянули на берег канаты, судно было опрокинуто, и огромная дыра в носовой части корабля заделана.
Затем им предстояла самая трудная задача: снова заставить судно плавать. В глубокую воду были заброшены якоря на прочных канатах. Сначала они пытались снять корабль с мели при помощи тросов, соединенных с кабестаном, но судно не пошевелилось, даже когда за конец каната взялось шестьдесят человек.
В итоге это вылилось в грандиозную инженерную задачу, с блеском решенную Тобиасом. Сначала в сотне ярдов от корабля были забиты сваи. После этого на прочном основании на берегу был установлен огромный кабестан.
В назначенный день у моря выстроился почти весь полк. С корабля было протянуто несколько тросов, которые вели к блокам, установленным на сваях, а от них обратно к берегу. Все солдаты взялись за канаты, вместе с ними надрывались шесть оставшихся в живых лошадей полка и еще дюжина битюгов, одолженных Ивором. Несколько показавшихся вечностью минут все тянули из последних сил. Судно словно приклеилось ко дну, и солдаты осыпали его ругательствами. Вдруг корабль заскрежетал и резко вырвался из песчаной ловушки, так что весь полк, радостно хохоча, повалился на землю.
Еще пару дней они переносили груз обратно на корабль, и наконец, после нескольких недель молчания, вновь загудели котлы «Оганкита», и сотни изумленных Суздальцев восторженно взирали на новое чудо янки.
— Не сомневаюсь, что теперь, когда судно на ходу, он захочет устроить какую-нибудь экспедицию, — заметил Эмил, облокотившись на бруствер.
— На здоровье, — отозвался Эндрю. — Будет чем заняться ребятам. Готов поспорить, он все еще думает, что сможет найти дорогу домой. И, качая головой, Эндрю в сопровождении Эмила, Ганса и Калинки направился к пристани.
«Оганкит» шел довольно быстро, рулевой непрестанно выпускал пар из трубы, выдавая свистками свой восторг.
Подойдя вплотную к форту, Тобиас направил судно прямо к берегу, так что всем показалось, будто оно врежется прямо в сколоченную из бревен пристань.
В последнюю секунду нос корабля отклонился в сторону, и раздался лязг якорной цепи. «Оганкит» плавно развернулся и встал бортом к причалу.
— Ганс, наши ребята заслужили праздник, — произнес Эндрю с улыбкой.
— Потому что этот капитан пригнал сюда судно, сэр?
— И поэтому тоже, но ты забыл, какой сегодня день. Ганс озадаченно уставился на Эндрю.
— Тезка нашего форта, — улыбнулся Эндрю. — Сегодня день рождения Линкольна.
Хьюстон, самый юный из офицеров полка, поднялся, держа в руке бокал.
— У меня тост, господа, — возвестил он. Все встали. — За президента Соединенных Штатов Авраама Линкольна и его пятьдесят шестой день рождения! Пожелаем ему крепкого здоровья, долгих лет жизни, мира в стране и нового четырехлетнего срока.
— За Линкольна! — хором ответили офицеры и осушили бокалы под звуки трубы, играющей «Привет вождю».
Эндрю жестом предложил вновь наполнить бокалы. В них был не домашний бренди — его осталось совсем немного, и он был передан на хранение Эмилу. Но Калинка достал для их праздника небольшой бочонок самой крепкой водки.
— Господа, за Союз! В какой бы стороне света он ни был, пусть сохранится навеки.
Мгновение все молчали, ибо этот тост пробудил печальные воспоминания о доме.
— За Союз! — тихо пронеслось по залу, и все выпили. Офицеры опять сели на грубо сколоченные стулья.
— Джентльмены, мне их будет не хватать, — с грустью в голосе произнес О’Дональд, доставая небольшую коробку из своего вещевого мешка.
При виде ее содержимого сидящие за столом радостно зашумели.
— Гаванские сигары, самые лучшие и, боюсь, единственные в этом месте. Разбирайте и курите. С тех пор как я впервые ступил на берег Америки в пятьдесят шестом, я республиканец и Линкольн мой президент.
Одобрительными возгласами они выразили свое восхищение перед самопожертвованием ирландца. Табак представлял такую редкость, что цена пачки доходила до десяти долларов золотом. Даже во время войны торговцам удавалось провозить табак сквозь позиции южан, но здесь эта культура была неизвестна. Почти все в полку страдали от отсутствия курева.
Откинувшись на спинку стула, Эндрю вытащил спичку. Он понимал, что это непозволительная роскошь, но тем не менее зажег ее и скоро уже дымил сигарой.
Уголком глаза Эндрю весело поглядывал на Калинку и его жену с дочерью. Толстяк уже видел и спички, и то, как янки курят, но для его семьи такое зрелище было в диковинку.
— Попробуй, — предложил ему Эндрю, протягивая коробку с сигарами.
— Спасибо, полковник.
Стараясь не выдавать своего волнения, крестьянин вытащил из коробки сигару и, подражая Кину, сначала понюхал ее, чем вызвал добродушные улыбки американцев. Откусив кончик, он засунул гавану в рот, наклонился над свечой и поднес сигару к огню. Все молча следили за ним.
Улыбаясь, он со счастливым видом затянулся. Вслед за этим последовал взрыв кашля, встреченный дружным смехом. Калинка не обиделся, а жена его посмотрела на своего мужа с таким видом, будто тот сошел с ума.
Со слезящимися глазами русский залпом выпил стакан водки и вновь воткнул в зубы сигару, хотя на этот раз уже не так радостно.
— И что за удовольствие вы, янки, в этом находите? — наконец просипел он, изрядно позеленев лицом.
— Вот и я иногда удивляюсь, — откликнулся Эмил. — Всегда подозревал, что эта дрянная привычка может свести человека в могилу.
— Вы очень загадочный народ, — продолжал Калинка, вынув сигару изо рта и задумчиво глядя на нее, подражая поведению Эндрю, который таким образом обычно курил трубку.
— В каком смысле? — с любопытством поинтересовался Эндрю.
— Ну, например, этот ваш Союз. Странно как-то. Ваш солдат Готорн рассказывал мне о боярине Линкольне. Но тот, о ком он говорит, совсем не похож на боярина. Что это за боярин, который освобождает рабов, и что это за страна, в которой люди сражаются ради того, чтобы сбросить цепи с других?
— Союз, за который мы сражаемся, это и есть наша страна, — объяснил Эндрю и обвел взглядом сидящих за столом. — Все мы здесь добровольно решили вступить в армию, чтобы спасти свою страну. Мы верим, что люди созданы равными.
Калинка недоверчиво посмотрел на полковника и, вновь затянувшись, выпустил клуб дыма.
— Чем лучше я узнаю ваш язык и ваши мысли, тем меньше я понимаю.
— Почему?
— Чего ради знатные люди станут сражаться за освобождение тех, кто родился, чтобы работать в лесах и на полях?
— Ради того, из-за чего появилась наша страна. У нас в Америке нет знатных людей.
— А боярин Линкольн, за которого вы пили?
Эндрю негромко рассмеялся, качая головой. Он слышал, как Линкольна удостаивали различными эпитетами. В самый тяжелый момент войны, перед Геттисбергом, даже он на чем свет ругал Линкольна за то, что тот назначил командовать Потомакской армией полных идиотов. Однако это было право солдата ругать командиров, и он думал, что Линкольн понял бы это. Но чтобы его назвали боярином — такое Эндрю слышал впервые.
— Линкольн не боярин и даже не знатный человек. Он из крестьян, как мы с тобой. Дом, в котором он родился, это такая же хижина, как те, в которых теперь живу я и мои солдаты. Он один из нас, Калин. В Америке нет ни знати, ни бояр, ни крестьян, только свободные люди с равными правами. У нас были и те, кто думает иначе, и в итоге нам пришлось сразиться с ними ради прекращения рабства.
Эмил предостерегающе кашлянул, и Эндрю моментально понял, что совершил ошибку. Их отношения с Ивором оставались натянутыми. Ни одна из сторон еще не определилась с тем, как дальше строить отношения с соседом. В душе он понимал, что все это рано или поздно приведет к столкновению. Лучше бы поздно. Если у них будет время, они смогут получше сориентироваться в обстановке, а при необходимости отыщут землю, которая станет их собственной и не будет принадлежать ни Ивору, ни другим боярам. Или даже найдут дорогу домой.
Но то, о чем он сейчас говорил, Суздальцы сочтут бунтом. Ему казалось странным, что может существовать общество, в котором нет таких понятий, как личная свобода и равенство. Как историк он знал, что американская свобода явилась следствием английского общественного строя. Он также знал, что русское самодержавие возникло в связи с необходимостью выживания при татаро-монгольском иге.
Эта мысль заставила его призадуматься. Двести лет русские жили под угрозой полного уничтожения, которое последовало бы, если бы они осмелились бросить вызов своим поработителям. Знать поддерживала порядок и тем самым оберегала и себя, и крестьян от хозяев с востока, В то время как в Англии всходили первые ростки свободного государства, Россия, вследствие суровой необходимости, управлялась кнутом.
Эти мысли привели его к определенному выводу, но пока он поостерегся задать Калинке пришедший ему на ум вопрос и заговорил о более насущных вещах.
— Слушай, то что я тебе рассказал, — это информация для твоего владыки Ивора или для тебя? — спросил Эндрю.
В ответ Калинка улыбнулся:
— А как ты думаешь, как воспринял бы владыка Ивор то, что ты говоришь, — о Союзе и о боярах, которые происходят из народа, а не из знати?
— Сомневаюсь, чтобы ему это понравилось, — бесстрастным голосом произнес Эндрю, глядя прямо в глаза Калинке.
Черт побери, он представлял себе эту картину. Огромный боярин, несомненно, разразится градом проклятий, как вчера, когда Эндрю попросил его об увеличении поставок продовольствия. Они договорились только после того, как Эндрю пообещал ему прогулку по реке на борту «Оганкита», назначенную на завтра.
— Думаю, ты прав, — согласился Калинка, довольно посмеиваясь, как после удачной шутки.
Эндрю сдержал вдох облегчения. Почему-то он доверял этому крестьянину, и ему казалось, что тот не обманет их доверия.
— Ты ничего не хочешь нам сказать, Калин? — спросил Эмил, наваливаясь грудью на стол. — Мы все восхищены тем, как быстро ты выучил наш язык, — что бы мы без тебя делали! — но у меня было ощущение, что ты не все правильно переводил во время той самой встречи с Ивором.
Калинка посмотрел на него с самым невинным видом.
— Так на чьей же ты стороне? — продолжая улыбаться, задал вопрос Эндрю.
— Как на чьей — на стороне народа, — тут же отреагировал Калинка, и все разразились смехом.
— Да, ты еще станешь политиком, — простонал сквозь смех О’Дональд.
— А быть политиком — это хорошо? — поинтересовался русский.
— Ну это кому как, — похлопал его по плечу Эмил. Эндрю пристально посмотрел на русского, и у него снова возникло желание задать мучивший его вопрос. Он почувствовал, что Калинка раскрепостился.
— Скажи мне, Калин, — по-дружески обратился к толстяку Эндрю, — эти статуи, что мы видели, и изображения на стене церкви. Что это за существа, а?
Калинка замер на мгновение, затем медленно повернулся к Эндрю и посмотрел ему в глаза.
— Какие статуи? — севшим голосом спросил он.
— Те, что стоят вдоль дороги. Страхолюдные истуканы в два человеческих роста. Похоже, они покрыты волосами с головы до пят, а какие у них зубы!
— Это просто древние боги, — быстро затараторил Калинка. — Адские создания, побежденные Пермом и Кесусом.
— Странно, что они встречаются практически везде, — заметил Эндрю. — Я слышал, как одна женщина вчера что-то сказала своему ребенку. Мне показалось, что она назвала их тугарами. Взгляд матери, вот что поразило его тогда. Ребенок показывал пальцем на статую, спрашивая, кто это, она ответила «тугары» и, явно сильно напуганная, быстро увела ребенка прочь.
Калинке удалось сохранить спокойствие. Но Таня и Людмила уставились на Эндрю с безграничным ужасом, услышав слово «тугары».
Калинка лихорадочно думал, что ему теперь делать.
— Их нет, — наконец выдавил он. — Думаю, что нам пора уходить.
Поднявшись, он отвесил Эндрю церемонный поклон, коснувшись правой рукой пола. Его примеру последовали жена и дочь.
Выйдя из-за стола, Эндрю проводил их до двери.
Положив руку на плечо Калинки, он вышел вместе с ним. В ночном небе ярко сияли звезды.
— Я расстроил тебя вопросом о тугарах? — ласково спросил он.
Калинка испуганно посмотрел на полковника:
— Ни перед кем, а особенно перед Ивором или Раснаром, не произноси этих слов. Это опасно.
— Но если они изгнанные древние боги, вроде нашего дьявола, чего же ты боишься?
— Все не так, — прошептал Калинка. — Будет очень плохо, если они узнают, что ты слышал это слово.
Эндрю видел неподдельный страх в глазах Калинки и ободряюще похлопал его по плечу:
— Завтра мы с Ивором плаваем на корабле, помнишь? Калинка кивнул в ответ и, взяв за руки дочь и жену, направился к домику, который предоставил им Эндрю. Эндрю вернулся к застолью и увидел, что все пытливо смотрят на него.
— Ну, и что это еще за тугары такие? — ворчливо спросил Тобиас, сидящий на другом конце стола.
— Хотел бы я знать, — ответил Эндрю, усаживаясь обратно на свой стул.
— А парень-то насмерть перепугался, — заметил О’Дональд, дымя сигарой.
— И девушка тоже, — вставила Кэтлин.
— Пожалуй, стоит спросить об этом Ивора, и мы все узнаем, — громко заявил Тобиас.
— Нет!
Все смолкли, озадаченно глядя на него. Его собственные размышления и слова Калинки были как-то связаны. Как именно, он еще точно не знал. Но задавать сейчас вопросы будет очень опасно.
— Я приказываю вам всем забыть об этом разговоре. Если я услышу, что вы или кто-то из солдат произносит слово «тугары», наказание будет суровым. Калин сказал мне, что говорить о них опасно, и я ему верю.
— Деревенские суеверия, — фыркнул Тобиас. — И кроме того, о каких это наказаниях вы говорите, полковник? Я в полном праве говорить все, что захочу.
— Можете говорить все, что хотите, капитан, если это не противоречит моим приказам, — медленно роняя слова, произнес Эндрю, — но до тех пор, пока мы не вернемся домой, здесь всем распоряжаюсь я. А я приказываю, чтобы никто из присутствующих никогда не произносил вслух слово «тугары».
Раздраженно засопев, Тобиас откинулся на спинку стула. Эндрю подождал ответной реплики, но капитан промолчал.
— А сейчас поговорим о делах. Строительство лагеря в основном завершено, и корабль на плаву. Так что с завтрашнего дня я разрешаю увольнительные в город, сначала по одной роте в день.
— Тебе не кажется это неразумным, Эндрю? — спросил Эмил.
— С какой стати?
— Это место рассадник заразы. Не думаю, что следует отпускать туда солдат. Не удивлюсь, если там разразится эпидемия чумы или еще что-нибудь в этом роде.
Это был сильный довод, и Эндрю уже думал об этом. Ему хотелось бы не выпускать солдат из лагеря и свести их контакты с населением к минимуму до тех пор, пока они не определятся с координатами и не поплывут домой. Но они ведь живые люди, и настроение у них было далеко не радужное. В первые недели они были заняты вопросами выживания и строительства лагеря. Но Ганс не спускал с них глаз и докладывал Эндрю, что боевой дух неуклонно падает.
Большинство все еще не могли отойти от шока, вызванного крушением в чужих краях. Почти четверть солдат имели жен, и именно они громче других жаловались на судьбу и умоляли вернуть их домой. Он должен был позволить людям выйти из лагеря, дать посмотреть на этот новый мир, чтобы они подружились с его обитателями и выпустили пар. Он надеялся, что Эмил сможет удержать ситуацию под контролем, если кто-нибудь из них заразится.