...Он работал всю ночь, дважды заваривая чай и докуривая коробку «Нашей марки». Глава была уже почти закончена, когда он услыхал, что в дверь постучали. Наверное, стучали уже не в первый раз, поскольку стук был громким и нетерпеливым. Юрий улыбнулся и аккуратно закрыл ручку колпачком. Стук продолжался несколько минут, чьи-то голоса требовали открыть и открыть немедленно, но Орловский по-прежнему сидел за столом, глядя на исписанный только наполовину лист бумаги. Что ж, главу ему уже не завершить... Стук сменился грохотом – те, на крыльце, уже потеряли терпение. Впрочем, дверь оказалась добротной, и Юрий успел докурить последнюю папиросу, прежде чем в прихожей послышался треск. Тогда он выключил свет. В коридоре затопали ножищи, вдруг послышался грохот, звон и громкие ругательства. Нехитрая выдумка сработала – кто-то из ночных гостей угодил-таки ногой в ведро...
Юрий рассмеялся, встал и накинул на плечи пиджак.
Глава 2. Новое место службы
– Значит, Пусте́льга Сергей Павлович...
– Пустельга́, товарищ полковник. Ударение на последнем слоге...
Поправлять старшего по званию, да еще в кадровом отделе Центрального Управления НКВД, в общем-то, не следовало, но Сергея всегда раздражало, когда его фамилию коверкают. На Украине, откуда он родом, никому не нужно объяснять, что «пустельга» – название маленькой сильной птицы, степного сокола.
Впрочем, пожилой полковник-кадровик, полный лысый мужчина, был настроен вполне благодушно.
– Ну-с, я вас слушаю, товарищ Пустельга́...
Вызов в Столицу был для Сергея полной и неприятной неожиданностью. Сюда его не тянуло. В Ташкенте, где он служил уже пятый год, работа ему нравилась. Пустельга, несмотря на свой возраст, был на хорошем счету и считался первым кандидатом на вакантную должность начальника Иностранного отдела Среднеазиатского управления. Оставалось лишь получить чин капитана, однако нежданно-негаданно, в самый разгар давно задуманной им операции по внедрению агентуры в Восточный Синьцзян, он получил приказ немедленно сдать дела и ехать в Большой Дом.
О причинах Сергей догадывался. После ликвидации банды врага народа Ягоды в Столичном управлении образовалось немало вакансий. Мысль служить в Столице не вызывала энтузиазма. Сергей уже работал там полгода, после окончания училища, и служба в огромном городе, под самым оком высшего начальства, оставила неприятные воспоминания. Ташкент нравился больше, но мечтой оставалась служба на родине – на Украине, лучше всего – в знакомом с детства Харькове. Увы, выбирать ему не приходилось.
– Я вас слушаю, – повторил толстяк-полковник и поднял на Сергея удивленный взгляд. Надо было отвечать. Командировочное предписание он уже успел вручить, поэтому оставалось повторить уже известное. Он, старший лейтенант Сергей Павлович Пустельга, украинец, 1913 года рождения, из рабочих, член ВКП(б), до недавнего времени заместитель начальника Иностранного отдела Среднеазиатского управления, прибыл по вызову...
Кадровик удовлетворенно кивнул и начал неторопливо рыться в горе папок, загромождавших огромный стол. Сергей еле заметно поморщился: людей из отдела кадров он всегда недолюбливал. Даже в бумагах не могут навести лад, будто это не их работа! Оставалось ждать – и, заодно, рассматривать кабинет. Ничего в нем особенного не было: непременные шторы, закрывавшие окна, высокая ажурная лампа синего стекла, громоздкие стулья, шкаф с нечитанными белыми томиками сочинений Ленина. И полковник-кадровик тоже был самым обычным. Но вот некто, сидевший в углу и внимательно читавший бумаги из старой пожелтевшей папки...
Этого человека Сергей заметил с порога. Неудивительно – на неизвестном были петлицы комбрига. Однако тот сразу махнул рукой, приглашая не обращать на него внимания. Несмотря на то, что гость почти утонул в огромном кресле, можно было понять, что он очень высокого роста, худ и широк в плечах. Лицо – красивое, хотя уже немолодое, вначале показалось Сергею загорелым дочерна, но затем он сообразил, что оно пунцово-красное, точно от ожога. Глаза же были странными, какими-то бесцветными.
Имелась во всем этом еще одна странность. На комбриге была гимнастерка, но не с привычными эмблемами, а почему-то с саперными топориками. Понять, что делает краснолицый комбриг-сапер в кабинете Центрального Управления НКВД, было достаточно сложно.
– Ну-с, – заметил кадровик, – кажется нашел!
Зашелестели бумаги.
– Пустельга Сергей Павлович... Тэк-с, Тэк-с...
Он углубился в чтение. Очевидно, это было личное дело Сергея – папка, в которую он давно мечтал заглянуть.
– Тэк-с, тэк-с... Учились в колонии имени Дзержинского... Похвально, похвально, товарищ старший лейтенант!.. Это у Макаренко?..
– Так точно!
Пустельга у невольно улыбнулся. Колония имени Дзержинского – высшая аттестация для молодого чекиста.
– Отец – член партии с 1915-го. Погиб под Орлом... Вы, стало быть, бывший беспризорник...
Кадровик не спрашивал, а просто проговаривал вслух то, что записано в бумагах. Сергей вновь усмехнулся: несколько лет голодной, но бесшабашной жизни на околицах Харькова теперь воспринимались как странный, хотя и увлекательный сон. А ведь было! И скажи тогда кто, что Сережка Крест станет через несколько лет сотрудником ВЧК!..
– Училище, стажировка в Столице... У Фриневского стажировались?
– Так точно!
Фриневский, как уже успел узнать Сергей, был теперь крупной фигурой – заместителем самого товарища Ежова.
– Ташкент... Сами попросились. Хорошо, хорошо!.. Узбекский выучили, уйгурский... Но вы же, извините, на узбека не похожи!..
Сергей лишь вздохнул. Очевидно, кадровик прочитал, что его, тогда еще лейтенанта, внедряли в эмигрантскую военную организацию.
– Это было в Яркенде, там много русских. Белогвардейцев... Я занимался ими. Националистическим подпольем ведал другой отдел, товарищ полковник. Я же из Иностранного...
– Знаю, знаю!
Толстяк махнул рукой, и Сергей вновь сдержал усмешку, подумав, скольких шпионов удалось тому раскрыть за свою жизнь. Сам же старший лейтенант мог гордиться – и было чем. Две медали – не шутка, а за агента БШ-13, он же курбаши Шо, его благодарил лично нарком...
– ...Смел, инициативен, особо успешно работает при планировании и проведении сложных, неординарных операций...
Очевидно, это было из его последней, еще неизвестной Сергею характеристики. Слова были обычными, казенными, но все-таки слышать такое было приятно.
– Обладает особыми природными способностями, помогающими в работе...
Полковник пробежал глазами только что прочитанную фразу и удивленно поднял глаза на Сергея. Тот замялся.
– Ну, понимаете... Я почти всегда чувствую, если люди говорят неправду. Когда ведешь допрос, очень помогает. И я иногда могу угадывать, что человек думает. Не всегда, конечно...
– А-а-а, – протянул кадровик. – Это понятно, это правильно!..
Пустельга облегченно вздохнул. Хорошо, что толстяк не стал расспрашивать дальше, иначе Сергею пришлось бы продемонстрировать сеанс угадывания мыслей на самом полковнике. Сделать это было крайне нетрудно.
– Но здесь написано... – пухлый палец ткнулся в бумагу, а в голосе вновь прорезалось удивление, – «Особенно успешно работает с фотографиями...»
Значит, написали и об этом. Пришлось пояснять, хотя сделать это в двух словах было крайне нелегко:
– Это... это у меня с детства, товарищ полковник. Если я взгляну на фотографию, то почти всегда могу сказать, жив человек или нет. А иногда – далеко или близко.
...Впервые он понял это в шесть лет, когда посмотрел на отцовскую фотографию и вдруг понял, что его бати, Павла Ивановича, командовавшего батальоном на Юго-Западном фронте, нет в живых...
– И вы можете сказать, где находится этот человек?
Старший лейтенант удивленно повернул голову. На этот раз спрашивал не полковник, а неизвестный сапер.
Сергей несколько растерялся. Странный комбриг старше по званию, но отвечать ли ему – чужаку в Центральном Управлении?
– Да-да, отвечайте! – понял его кадровик, и по тому, как заторопился полковник, Сергей сообразил, что краснолицый – никакой не чужак, а саперные петлицы, скорее всего, обычный маскарад.
– Нет, не могу, товарищ комбриг, – Пустельга на всякий случай встал, хотя оставался в положении «вольно». – Я лишь могу понять – далеко ли он.
– Интересно... – по пунцовому лицу пробежала короткая, жесткая улыбка. – Вы смотрите или подносите руку?
По тому, как был задан вопрос, Сергей вдруг понял, что неизвестный комбриг понимает, о чем идет речь.
– Смотрю. Пробовал рукой, но не всегда получается.
– Вот как?.. – неизвестный тоже встал и внимательно поглядел на полковника. Тот внезапно вскочил и неуверенно проговорил, что ему срочно надо в хозяйственное управление. Краснолицый нетерпеливо кивнул, и Сергей окончательно понял, кто здесь главный. Хлопнула дверь. Комбриг усмехнулся, на этот раз весело и добродушно, и протянул широкую сильную ладонь:
– Волков Всеслав Игоревич...
...Рука краснолицего была отчего-то холодной, как лед.
– Садитесь, Сергей, поговорим.
– Так точно, товарищ комбриг!
Сапер покачал головой:
– Мы не в строю. Зовите по имени.
Это было уже чересчур, и Сергей решил называть комбрига по имени и отчеству, тем более произносить «Всеслав Игоревич» было приятно.
– Значит, смотрите на фотографию, глядите прямо в глаза, затем начинаете чувствовать глубину...
– Да, – не удержавшись, перебил Сергей. – Если он жив, то я слышу что-то похожее на эхо. А если нет – то только пустоту...
– Понял, – кивнул краснолицый. – Сами выучились? Неплохо! Экзамен желаете?
Слово «экзамен» всегда вызывало у Сергея зубную боль.
– Ну, тогда зачет... – на красном лице вновь мелькнула улыбка, и Сергей поневоле улыбнулся в ответ.
Всеслав Игоревич раскрыл папку и достал оттуда десяток фотографий. Сергей, сообразив, что «зачета» не избежать, сел на стул, собираясь с силами. Надо закрыть глаза, подождать несколько секунд, выровнять дыхание...
Комбриг не торопил. Наконец, когда Сергей почувствовал, что готов, Всеслав Игоревич кивнул и положил на стол первое фото.
Задание оказалось несложным. Сергей, вглядываясь в незнакомые лица, откладывал снимки налево и направо. Большая часть тех, чьи лица он рассматривал, были давно мертвы, а немногие живые находились очень далеко от Столицы.
Наконец он положил направо последнюю фотографию, произнес: «Жив. Очень далеко», – и выжидательно поглядел на Волкова. Тот покачал головой:
– Здорово, Сергей! Зачет принят. Поздравляю. Почти все правильно!..
– Почти?
Сергей невольно огорчился и даже обиделся. Ошибался он редко, особенно в таких простых случаях.
– Последний, – кивнул краснолицый.
Пустельга взял фотографию и вновь всмотрелся, на этот раз очень внимательно. Молодой симпатичный парень в красноармейской форме весело улыбался в объектив. На шинели темнел орден, на рукаве – широкая треугольная нашивка. Сергей еще раз попытался проверить: взгляд в глаза, затем ощущение пустоты, но следом – эхо, легкое, еле заметное...
– Он жив, Всеслав Игоревич! Только такое впечатление, что он либо болен, либо очень далеко.
– Дайте сюда!
Широкая красная ладонь на несколько секунд задержалась над снимком. Волков задумался, покачал головой:
– И все же он мертв, Сергей. То, что вы называете эхом, говорит о другом. Просто люди могут умереть по-разному.
Спорить было неразумно, но Сергей понимал, что эти фотографии – не случайный набор для импровизированного «зачета». Дело есть дело!
– Всеслав Игоревич, извините, – Сергей встал, разложив снимки живых веером по столу. – Здесь три фотографии, у которых одинаковое эхо. Эти люди находятся в одном месте или, по крайней мере, на одинаковом расстоянии от нас...
– Покажите!
Пустельга легко нашел нужные снимки: молодой девушки в нелепых железных очках и юноши, тоже очкарика.
– Берг и Богораз... – негромко проговорил комбриг и скривился. Лицо его внезапно потемнело, став почти бордовым. – Черт... Заходите!
Последнее относилось к полковнику, который приоткрыл дверь и мялся на пороге. Волков быстро сложил фотографии в папку и завязал тесемки. Сергей, не зная, что ему делать, продолжал стоять у стола.
– Товарища Пустельгу никуда не отпускать! Я буду здесь в одиннадцать вечера.