Аббас погиб, как и многие его люди. А османы, как несложно предположить, вновь захватили много хорошего вооружения. Но главное — предприняли контрнаступление в Междуречье и к июлю уже полностью его заняли, выдавив остатки персидских войск на восток.
Сложилась довольно благоприятная для Стамбула ситуация, несмотря на кошмарную завязку, не сулящую ничего кроме страшного поражения. И вот в этих условиях появляются вестовые с новостью о том, что недалеко от столицы на черноморском берегу полуострова высаживаются войска Императора Руси…
Куда смотрел османский флот? Кара-Давут, что служил капудан-пашой в Османской Империи, находился сильно севернее, прикрывая приморский фланг Дунайской армии. И все было вполне логично. Ведь о «москитном флоте» Дмитрия уже было известно в Стамбуле. Но никому в голову не пришло, что этот сумасшедший решится идти на нем не вдоль берегов, а напрямую…
Выслушав доклад, Кёсем-султан потерла виски и закрыла глаза. Новость была очень дурной.
Капудан-паша очевидно помешать Императору не мог. Как показала практика Шведской и Датской кампаний Дмитрия, особой нужды в непосредственной поддержке флотом его армия не испытывает. А значит, выгрузившись, эти москиты смогут спокойно отойти. Впрочем, это, наверное, и не нужно. Ведь мощные орудия московских пинасов представляли немалую угрозу для галер и галеонов Стамбула. Кара-Давут готовился там, у Дуная к тяжелой и кровопролитной битве, планируя общим натиском сблизиться с этими пинасами и разбить их из тяжелых орудий. Ведь скорлупки же. Нескольких попаданий им вполне было бы достаточно. Сейчас же, не имея необходимости прикрывать десант, пинасы могли действовать намного свободнее. А значит, становились существенно опасней.
Хуже того — в столице почти не было войск. Почти все, что было в Османской Империи, оказалось сосредоточено на границах. Гарнизон столицы — слезы. Одно хорошо — осада Копенгагена говорила о том, что Император Руси не любит штурмовать города. Особенно те, что хорошо укрепились, превратившись в одну сплошную баррикаду….
С этими мыслями она открыла глаза, встала и направилась к Осману II. Она сама ему все расскажет и подскажет, как поступать. Он не посмеет ей возразить. Тем более что Деметрия он боялся словно шайтана. При дворе об этом рыжем монархе столько всяких историй рассказывали. Одна страшнее другой. А ей? Ей нужно было выиграть время, чтобы огромная армия от Дуная успела подойти к Стамбулу…
Глава 7
24 июля 1621 года, окрестности Стамбула
Два легиона действовали очень быстро и слаженно. Еще бы! Они шли освобождать Царьград! Это была не мечта. Отнюдь. Это идея пока еще находилась за пределами их реальности. Даже здесь и сейчас, когда они подходили к городу. Они просто не могли до конца в нее поверить.
Ведь что это значит? Сегодня Царьград, а завтра Гроб Господень!
Конечно, Император не сильно приветствовал чрезмерное религиозное рвение в своих людях, скорее, напротив. Но эпоха накладывала неизбежные отпечатки на психику людей. В конце концов Константинополь был один из древнейших и наиболее значимых столпов христианства. А потому вопросов освобождать его или нет среди простых людей даже не возникал, что православных, что протестантов, что католиков. Посему и русские, и шведы, и ливонцы, и поляки, и литовцы, и лужицкие сербы, и германцы, и померанцы, и многие иные, что служили в его легионах[65] не имели даже тени сомнения в праведности и невероятной значимости данного дела.
И вот они достигли Стамбула.
Император остановил своего коня и со странным, смешанным чувством посмотрел на город, что раскинулся вдали. Ему было как-то не по себе.
Понятное дело, что большую часть своей сознательной юности там, в будущем, он провел за пределами России. То в элитном интернате в Швейцарии, то в путешествиях. Но потом-то он жил в России. И даже немало погрузился в атмосферу военно-исторической реконструкции, а потому сумел заразиться особым отношением к вопросу «Черноморских проливов». Даже не столько ментально, сколько эмоционально.
Дмитрий смотрел на этот город, а в глубине его сознания ворочалось что-то глубинное и неосознаваемое. В той истории Стамбул значил так много для всех русских…. Такой далекий и такой близкий. Даже Иерусалим такой ценностью не обладал, имея больше номинативную сакральность, чем ощущаемую. Причем, что любопытно, все это повелось еще с дохристианской поры. Русь всегда воспринимала Византию как некоего наставника и учителя. В одностороннем порядке, разумеется. Что во времена Игоря и Святослава, что после развала Советского Союза. Где-то болезненно, где-то неоправданно, где-то апокрифично. Но факт. Да и сам Дмитрий, выступив два десятилетия назад с острой критикой всего греческого, не смог от него уйти далеко. В духе старой шутки про атеистов, где каждый из них отрицал конкретно свою конфессию, а не Бога в целом, не веру. Дескать, этот атеист православный, а вот тот — католический и не вздумай их перепутать! У них у каждого своя вера!
Владимир Святой принял восточный обряд христианства не из-за классической легенды, связанной с «выбором веры». Отнюдь. Это обычная байка. Владимир, как и большинство адекватных правителей, умственной отсталостью не страдал, а потому в своих решениях опирался больше на некое разумное начало, нежели на мистическое. Выбор его объяснялся желанием получить учителей, способных преобразить Русь, которая в те годы «сидела на трубе», то есть, зарабатывала с транзита по Волжскому и Днепровскому торговым путям. Это было опасно и недальновидно. И он хотел чего-то большего, чем просто «сидеть на трубе». Как сейчас говорят — провести диверсификацию экономики. А потому и выбрал Византию в качестве учителя и духовного наставника для Руси. Ну, то есть, того, кто научит Русь зарабатывать деньги по-человечески, делом, а не поборами. Ведь в Константинополе существовала Магнаврская высшая школа, известная также как Пандидактерион — единственное высшее заведение во всем христианском мире. Да и, пожалуй, на всем просторе, где действовали «учения книги», то есть, христианство, ислам и иудаизм. Константинополь — был выдающимся центром ремесел, науки и торговли. Он выглядел таким притягательным…. Другой вопрос, что Владимира и его потомков в этом плане грубо кинули. Но это не отменяет очевидной разумности и рациональной осмысленности выбора для умного, но неискушенного в «греческих интригах» человека. И Дмитрий, стоя на холме возле Стамбула это особенно отчетливо чувствовал.
Он ненавидел греков за то, что они так поступили с его страной. Он ненавидел православие, да и христианство в целом, за их чуждые ему ценности и насквозь лицемерную риторику. Он ненавидел Константинополь, как квинтэссенцию всего того зла, что перенесла Русь, встав на кривую дорожку. Но здесь и сейчас он испытывал какой-то странный трепет. Наверное, такое же, что чувствовал Владимир шесть веков тому назад…
Может быть это играла кровь Мономахов, Комнинов и Палеологов, что текла в нем? Пусть немного, но текло же? А может прав был тот, кто сказал, что от любви до ненависти всего один шаг и сильное чувство не может возникнуть просто так? Дмитрий понять этого не мог. Или не хотел. Отчего злился еще сильнее. Больше из-за страха, ведь после той страшной критики, что он обрушил на греков, трепетать перед ними было по меньшей мере, постыдно.
Собрав волю в кулак, он стиснул челюсти и тронул своего коня.
«Плотва»[66] фыркнул, словно ощущая переживания своего хозяина, но двинулся вперед уверенным, каким-то даже изящным шагом иноходца.
— Государь, — доложился кавалерист передового разъезда, выдернув Императора из гнетущих его рефлексий.
— Что?
— Все пригороды в баррикадах. За ними вооруженные люди. В нас стреляли, больше желая отогнать, чем убить.
— Один слой баррикад?
— Нет, Государь. Там насколько видно — в глубину наставили их целую прорву. Много позиций на крышах для стрелков. Там и лучники есть, и воины с ружьями, и прочие.
— Ясно, молодцы, — бесцветно как-то ответил Дмитрий, медленно переключаясь на рабочие задачи. — Опыт Копенгагена, значит, решили учесть? Ну что же, недурно.
— Недурно? — Удивленно переспросил один из легатов.
— Чем сильнее враг, тем ценнее победа… — с легкой усмешкой, ответил Дмитрий, подразумевая намного больше чем сказал. Ведь, как в свое время заметил Гай Юлий Цезарь, величайший враг спрячется там, где вы меньше всего будете его искать. И правда? Кто будет искать в себе врага? Это так неочевидно… так неожиданно… так страшно, что и подумать не каждый рискнет…
Стамбул начала XVII века представлял величественное зрелище!
Самый крупный город Европы! Пестрый национальный и религиозный состав. Резиденция Халифа и Константинопольского Патриарха. Мощный торговый и экономический центр. А со времен Ахмеда I еще и незаживающий гнойник постоянных мятежей и непрекращающейся смуты как янычар, так и городских низов.
Кёсем-султан в этот самый момент стояла на вершине минарета, ближайшего к подходящим легионам, и с помощью зрительной трубы наблюдала за происходящим. Инкогнито, разумеется. Ведь покидать дворец ей было нельзя. Смотрела и хмурилась.
Тяжелая, хорошо вооруженная пехота сверкала на солнце начищенными до блеска доспехами. Ее ряды были ровны, а походные «коробочки» аккуратны. Даже сейчас — вне боя. Везде полный порядок и дисциплина.
Вон разбивался лагерь. Практически по линеечке! Совершенно в древнеримском стиле. Она читала много книжек. Она знала… узнала то, на что это было похоже. Копались отхожие места. Возводился небольшой земляной вал по периметру. Да не пьяными извилинами, ровно. Ставились ряды палаток. Одна к одной. И так далее.
Дмитрия, что восседал на своем огромном коне, она обнаружила без труда.
Он просто созерцал, не предпринимая никаких действий.
А вся эта прекрасно организованная и дисциплинированная возня творилась сама собой. Силами офицеров, которых он выдрессировал. Рядом с ним крутились какие-то всадники. Все, как и он, в хороших доспехах.
Вот подскакал рейтар на вороном коне. Странно поднял руку к голове, с трудом удерживая гарцующую скотинку на месте. Явно много скакал, конь еще не остыл и не успокоился.
А вон и пушки.
Но Кёсем-султан они были без интереса. Она в военном деле мало что понимала и оценить разницу между двумя орудиями могла только по размерам да украшениям. Ее больше интересовали люди, которые пришли к ее столице. Люди, которые будут осаждать ее город. Люди, которых возглавлял самый опасный завоеватель эпохи, не потерпевший до сих пор ни одного поражения. Она хотела его остановить на Дунае. Но он обыграл ее, ворвавшись в глубокий тыл прямо у самого сердца Османской Империи. Теперь она хотела задержать его, заставить завязнуть в городских боях, чтобы успели подойти войска от Дуная. Но ей было тревожно. Все высокопоставленные командиры столицы уверяли ее, что, имея всего два легиона взять штурмом Стамбул невозможно. Однако этот лысый безумец все равно нападал. Почему? Неужели он этого не знает? Или может быть чего-то не знает она?
Глава 8
25 июля 1621 года, Стамбул
Раннее утро.
Только-только рассвело. Но жителей Стамбула безжалостно разбудили начавшейся артиллерийской канонадой.
Бам! Бам! Бам!
Бух! Бух! Бабах!
Работали тяжелые шестидюймовые нарезные «Единороги» обоих легионов.
Их задача была проста — вскрыть баррикады и организовать проходы в завалах для штурмовых колонн. Вот они и долбили своими ударными гранатами по выявленным целям.
В воздух поднялся воздушный шар.
Сам шар из толстого шелка с отверстием внизу, куда нагнетался горячий воздух от керосиновой горелки. Сверху клапан для сброса горячего воздуха. Снизу легкая плетеная корзина на свободном подвесе. Он поднимался всего с одним наблюдателем, удерживаясь тонким канатом, дабы не улететь куда-то волею ветра. Но и этого было достаточно, чтобы оперативно отслеживать диспозицию. И, пусть и криво, пусть с задержкой, но корректировать огонь шестидюймовых «Единорогов» при их работе по скрытым целям.
Практически вместе с началом обстрела к городу выдвинулись две роты штурмовиков, два батальона линейной пехоты и две рота гренадеров.
Не доходя пары сотен метров до городской черты, гренадеры развернули свои ручные мортиры и начали беглый обстрел стрелковых гнезд, оборудованных на крышах. Чугунные мины падали под большим углом. Почти что сверху. Из-за чего часто проламывали глиняную черепицу, взрываясь уже где-то внутри здания. Но это никак не спасало положение защитников.
По наступающим штурмовикам открыли беспорядочный огонь со стороны зданий.
Но усиленные нагрудники и шлемы из хорошо закаленной стали надежно держали мягкие свинцовые пули. А потом в дело пошли дробовики. Да накоротке. Где осыпью картечи приласкав, где прикладом. А местами добавляя шпагой или гранатой. Последних они не жалели совершенно. У каждого через плечо висел подсумок с ручными гранатами. Новыми гранатами, которыми Император смог вооружить только штурмовиков. Остальные пока старыми пользовались, фитильными.
Чугунный цилиндрический литой корпус с тонкими стенками. Он собирался из двух половинок, что скручивались на резьбовом соединении, смоченным предварительно жидкой смолой. Полая деревянная ручка. Предельно простой терочный запал на основе фосфора. Этакий упрощенный вариант Stielhandgranate M24, адаптированный под более примитивные технологические возможности Дмитрия. Правда, пороховой заряд, помещаемый в корпус, относительно неплохо изолировался тонкой бумажкой, которую после приклеивания промасливали. Да и запал тоже благодаря хитроумной опечатке довольно долго держался в годном сухом состоянии. Одна беда — муторное и достаточно дорогое производство. Особенно скручивающихся чугунных корпусов и фосфора, без которого все это теряло смысл.
Зато как дело шло?
Открутил крышку деревянной ручки, от которой тянулась бечевка к керамическому шарику в запале. Резко дернул. Услышал шипение. Кинул. Услышал взрыв. Там ведь кроме фосфора был и инициирующий заряд, позволяющий надежно прожечь промасленные бумажки изоляторов. Осечки были, но нечасто и больше по вине операторов. Ведь дергать требовалось достаточно резко и энергично…
Штурмовики работали совсем нетипично для эпохи. Подавляли огонь из окон с помощью дробовиков. Закидывали в помещение одну-две гранаты. И врывались внутрь, добивая всех клинками и прикладами. Продвигались дальше. Если было подозрение, что в помещение за углом кто-то был, то сначала туда заходила граната и только потом — боец.