— Тогда я начинаю говорить о нашем давнем друге и союзнике, герцоге Флорентийском. Он озлоблен из-за потери части своих земель, хотя и не показывает этого, понимая, что иначе мог потерять всё. И ты прав, сын, ему надо что-то дать. Ты предлагаешь Лукку и ещё что-то, я же считаю, что хватит и одной Лукки с обещаниями скоро вернуть находящееся под властью бунтовщиков.
Разумная такая, естественная жмотистость человека, способного мыслить государственно. Но в этом то и состоит пусть даже не ошибка, а неполное понимание выгоды для нас.
— Медичи должны быть не просто понимать необходимость, но быть очень довольными союзом с нами. Они — это не только Флоренция, но и банки. То, в чём мы, Борджиа, понимаем не так чтобы хорошо. Нужно учиться, перенимать знания, а ради этого на первых порах можно и поделиться. В меру, конечно. Отец, мы и так подомнём под себя немалую часть Неаполя и не только. Поэтому пусть Пьеро поглотит Лукку, жители которой после французского нашествия и «весёлых грабежей» воспримут Медичи как своих освободителей. А чтобы совсем его порадовать, дадим герцогу… Пьомбино, склонив Якопо Аппиани к пониманию необходимости стать вассалом Флоренции, при этом сохраняя немалую часть власти над своими землями. И ещё один выгодный штрих имеется.
— Если Савонарола, что вероятно, или Петруччи, что вероятно гораздо меньше, бросится на Пьомбино, даже венецианский дож будет вынужден смолчать, когда мы ответим ударом на удар. Это возможно, поскольку монах не слушает никого, только то, что считает голосом Господа, разговаривающего с ним и только с ним.
Борджиа и понимание многоходовых интриг — это практически нераздельно за некоторыми печальными исключениями. Впрочем, исключения давно нет не то что в Риме, в Италии.
Видя, что понтифик малость притомился, я брякнул взятым со стола серебряным колокольчиком нужное число раз, вызывая одну из служанок. Как и всегда, появилась быстро. Ага, Франческа! Как всегда очаровательная, одетая так, чтобы многое было видно и вообще её чуток пышная фигурка представала в самом лучшем свете.
— Синьор Чезаре…
— Вино, засахаренные апельсины, миндаль. Шевели ножками, очаровательная.
И не только ножками. Вот что у Франчески не отнять, так это покачивание бёдрами и умение вздыхать так глубоко, что ткань на груди натягивалась ну очень завлекательным манером. Что она сейчас и демонстрировала. Хороша!
Родриго Борджиа тоже, хм, оценил красоту одной из служанок, внимательно провожая взглядом фигуристую красотку. Более того, в очередной раз заметил, что я умею подбирать прислугу, приятную во всех отношениях и не доставляющую хлопот. Хотя уже после того как Франческа, принеся заказанное, вышла за дверь, добавил такое, от чего я чуть было фруктом не подавился.
— Служанки, куртизанки, просто любящие плотские радости римлянки — это нормально, Чезаре, я тебя понимаю. Но теперь, когда ты перевернул всё с ног на голову и ушёл в сторону с пути, изначально тебе выбранного, не уходя с него…
— О чём ты, отец?
— Великий магистр Ордена Храма свободен от тех церковных обетов, которые есть у меня. А положение семьи должно укрепляться! Помолвка твоего брата Джоффре и приближающаяся свадьба только первый шаг.
Мать. Твою. Так. И в той жизни держался подальше от официальных отношений, и в этой специально даже малейшего повода не давал, ограничиваясь ни к чему не обязывающими забавами. И тут здрасьте, приплыли! Судя по вдохновлённому такому лицу Родриго Борджиа, он явно стоит большие такие планы на мою персону, раз понял, что из «церковной петли» я по сути выскочил, ухитрившись, правда, сохранить и все преимущества кардинала.
— Может сначала разговор о гостях дорогих и не очень закончим? — попытался я соскочить с не сильно приятной темы.
— Закончим. А потом продолжим, — улыбнулся понимающий попытку увильнуть глава рода Борджиа. — Д’Эсте, которые хотят вернуть Модену. Эрколе д’Эсте будет напоминать о том, что не присоединился к войскам Карла VIII, что дал нам возможность использовтаь крепости Модены, выведя оттуда свои войска.
— А еще предупредив французов о своей нейтральности, — брезгливо поморщился я. — Желая остаться в стороне, он по существу отдал Модену на разграбление, а теперь хочет выставить это как геройский и мудрый поступок.
— Это чувства. Чезаре. Нам не нужно, чтобы д’Эсте бросились за помощью к Венеции. Мантуя, Сиена, земли бывшей Пизанской республики, отрываемые от Милана северные куски. Этого и так очень много, Венеция становится чрезмерно сильной.
Венеция! Государство, в основе которого лежит торговля и получаемая с этого прибыль. Республика со всеми сомнительными прелестями, к тому же отягощённая олигархами, которым так и не суждено было стать аристократами по примеру Медичи. У последних хватило ума и силы духа понять отличие денег и власти, а у этих… Только вот менее опасной Венеция от этого не становится, тут «отец» прав.
— Но и возвращать д’Эсте Модену просто так — неправильно. Сочтут за слабость и в будущем это создаст нам большие проблемы.
— Ты великий магистр тамплиеров, Чезаре, а они всегда имели резиденции в самых разных местах. Несколько крепостей в Модене, пара или даже единственная в Ферраре — этого должно хватить для напоминания и Эрколе и Альфонсо о том, что рука Борджиа рядом с их горлом. И мы получим возможность держать в кулаке эту пронырливую семью. Лилившись крепостей, переданных твоим тамплиерам, д’Эсте оставят себе деньги, но потеряют часть власти.
— Как Орсини…
— Да, Чезаре. Уже проверенный нами ход.
Мда, действительно круто. Есть ещё чему поучиться у этого интригана и циника со стажем в несколько десятков лет. Остаётся только герцога Феррары и Модены в этом убедить, да помягче, не обостряя отношений. Хотя… Можно разыграть как укрепление обороноспособности подвластных д’Эсте герцогств. Их армия, скажем так, себя никак не проявила. А вот в силе французского войска они явно убедиться успели, равно как и в тех убытках, которые принесло его появление в той самой Модене.
Нравится! Вот теперь точно и нравится, и перспективы успешного разрешения ситуации имеются. Особенно если посмотреть на ту самую карту, где я отмечал успехи наших войск, действующих против миланцев и того немногого, что осталось от французской силы.
Милан. Северная часть герцогства уже была под контролем венецианцев. Не той части их армии, что командовал герцог Мантуи, а другой, изначально не задействованной против Карла Валуа и его союзников. С юга же, почти без сопротивления протопав через земли Модены, из замков которой отступили французские гарнизоны Жильбера де Бурбон-Монпансье — понимали, что артиллерия разнесёт в хлам не рассчитанное на такое стены — по Парме ударили союзные пока что войска Борджиа и Франческо Гонзага.
Парма — богатый город, а её жители хотели сохранить не только жизни, но икомфортное бытие. Вот и получилось, что после первых же ядер, ударивших в камень крепостных стен, засевшие внутри захотели поговорить. И договорились… до выхода гарнизона при оружии, но с оставлением в городе как казны, так и всего действительно ценного. Сама же Парма, равно как и ещё несколько миланских городов, отныне была покорна Борджиа. Именно наши гарнизоны располагались там всерьёз и надолго. Та самая оплата, на которую согласилась Катарина Сфорца, заключая договор. Парма и окрестные земли по условной лини, проведенной строго на запад, аккурат до генуэзских владений. Пусть они тоже были подвластны Лодовико Сфорца, но о них отдельный разговор. Зато всё то, что находилось севернее — это уже лично её земли, которые мы обещали закрепить за ней и её потомками.
Миланцы — не сам Лодовико и накрепко повязанные с ним приближённые, а именно большая часть сеньоров средней руки — не хотела ввязываться в сложную и сулящую большие потери войну. Они и поддержали то Мавра исключительно потому, что считали, что его правление позволит поддерживать привычную им благополучную, можно даже сказать богатую жизнь. А тут сперва вторжение французов, которые хоть земли герцогства и не грабили, но всё равно вызывали опасения, затем участие вассалов Мавра в войне. Той самой, первое сражение которой показало, как сильно способны настучать по дурным головам отряды под знамёнами Борджиа. И вот теперь вторжение не просто отрядов Борджиа, но и при полной поддержке ещё более сильной венецианской армии, да и со стороны Флоренции кое-что накапало. Символически, зато показательно и с прицелом на то, что против такой союзной связки Милану никак не выстоять.
Надежды на Францию? Слухи о творящемся в Бретани в мешке удержать не удалось. Более того, мы специально позаботились о том, чтобы Анна Бретонская как можно скорее уведомила все монаршие дворы Европы о том, что она восстанавливает свою законную власть над Бретанью и объявляет Карла VIII Валуа узурпатором, а свой брак с ним ничтожным, не имеющим законной силы из-за того, что она уже была к тому моменту замужем. Да и Александр VI, он же Родриго Борджиа, радостно подтвердил сей факт, попутно печально вздыхая об ошибке своего предшественника, у которого «страх перед королём Франции оказался сильнее любви к законам божеским и человеческим».
При таких раскладах «добрые миланцы» пусть и без особой радости, но стремились поскорее сдаться на выгодных условиях. А они, условия то есть, были действительно выгодными, хотя те же венецианцы шипели, плевались и исходили на гуано из-за всего этого. Ничего, переживут, и так нахапались, потроша «золотой обоз»!
Смена одного Сфорца на другую — вот, собственно, и всё. Ну разве что городская казна выгребалась, да церкви приближали к житию скромному и аскетичному. Обычная такая компенсация за прикладываемые усилия. Никаких грабежей, беспорядков, просто «смена караула», то есть гарнизонов. Наблюдая это, понимая, что рассчитывать на собственные войска почти нереально, а французов слишком мало — Лодовико Сфорца засобирался не отстаивать столицу герцогства, а напротив, покинуть её, рассчитывая отсидеться в подвластной ему Генуе. Там ведь расположились и войска де Ла Тремуйля, который по приказу своего короля стал командующим того, что осталось от заметно убавившейся числом с момента появления в Италии французской армии.
Вот его то хорошо было бы перехватить! Или по крайней мере поубавить число остающихся верными вассалов. Именно эта задача стояла перед Раталли и Мигелем Корелья. Справятся ли? Гарантий тут не было и быть не могло. У беглеца далеко не одна дорога, а в уме и хитрости Мавру и враги не отказывали.
Примерно это я и сказал Родриго Борджиа, когда перевёл разговор на собирающуюся временно прибыть в Рим без малого времени герцогиню Милана Катарину Сфорца. И получил в ответ почти совпадающие и с моим и с Бьянки мнением слова:
— Маршал де Ла Тремуйль, сам или по приказу Карла Валуа, решил укрепиться по границам Милана. Савойя, Монферрат… Генуя. Это и Салуццо с Асти — вот то, что непременно хотят удержать за собой французы. А у нас, Чезаре, нет достаточных сил, чтобы выставить их оттуда. Не при необходимости держать гарнизоны в Милане, помогая Катарине Сфорца, и сделав правящих в этих государствах монархов вассалами короны Франции.
— Ты забыл про Неаполь. Полагаться только на испанцев Гонсало Фернандеса де Кордовы мне как-то совсем не хочется! А то откусят от королевства больше, чем мы договаривались.
— Теперь пора поговорить о нашем главном союзнике, — как-то уж особенно радостно улыбнулся Родриго Борджиа, после чего осушил кубок до дна и аж зажмурился от удовольствия. Вряд ли от собственно вина, оно ничем не могло удивить старого, опытного сибарита. — Испания довольна!
Не открыл Америку, честно скажу. Естественно, что Испания, что правящая ей королевская чета не могли оказаться недовольными при уже сложившемся то раскладе. Большие проблемы у Франции, которая потеряла немалый кусок армии, большие деньги, потраченные на организацию «итальянской авантюры», а также вложившая немало в умиротворение соседей для развязывания себе рук на этом направлении получила… А что получила Франция? Смуту в Бретани? Союз против себя сразу нескольких государств? Сомнительные приобретения в виде тех же Савойи с Монферратом, правители которых пока подчиняются, но исключительно из страха? Неоднозначные такие выгоды, право слово.
Испании же это очень даже на руку, не говоря о том, что они уже отхватили себе часть Неаполитанского королевства и наверняка захотят отгрызть ещё что-нибудь. Отсутствием аппетита ни Изабелла, ни Фердинанд сроду не страдали. Просто женская половина умнее, хитрее, проницательнее муженька.
— И что Изабелла хочет от нас, отец? — недовольно поинтересовался я. — Будет пытаться пересматривать условия предварительного договора или сыграет потоньше?
— Королева желает посетить Рим и помолиться в сердце истинной веры.
— Она набожна, но умна и расчётлива. И если решилась покинуть Испанию даже на короткое время — это неспроста.
— Прочитай письмо, Чезаре, которое только сегодня было мне доставлено сошедшим с корабля посланником. Оно многое тебе скажет.
Чтение — полезная штука, особенно если делать это внимательно, вникая не только в бросающееся в глаза, но и в скрытый смысл адресованных кому-либо строк. Сейчас же они были начертаны явно с расчётом на то, что их прочитает не только Родриго Борджиа, но и я.
Да чтоб мне сквозь землю провалиться! Сперва я не поверил своим глазам, потому перечитал главный фрагмент послания, затем ещё раз, ещё… Только после этого убедился, что у меня и глюков нет, и само письмо не является особо изощрённой шуткой. Посмотрел на ухмыляющегося понтифика, явно понимающего моё состояние, и снова вернулся к тексту, теперь уже пытаясь без лишних эмоций разложить послание на отдельные составляющие. Нет, всё равно смысл не менялся!
— Изабелла Кастильская желает не просто помолиться в «сердце веры Христовой», но и показать великий город своей дочери Хуане. А заодно «дать ей возможность узнать тех, кто способен как одолеть оспу, «бич божий», так и повергнуть на поле боя французское войско, угрожающее многим странам и добивающееся некогда великих побед». Зная склонность испанцев и не только использовать в подобных посланиях эзопов язык, можно сделать вполне определённый, но очень удивляющий меня вывод. Или я слишком много возился с бумагами и от этого голова не в состоянии правильно мыслить?
— С твоим разумом всё в порядке, Чезаре, хотя письмо от этого не становится менее неожиданным. Изабелла Кастильская предлагает союз Борджиа и Трастамара. Не через побочную линию, что случится, когда твой брат Джоффре станет мужем Санчи Трастамара, а посредством своей дочери, третьей по старшинству и третьей же в линии наследования корон Кастилии и Арагона.
— Причина подобного? — утрамбовав эмоции поглубже и поплотнее, я пытался мыслить, исходя исключительно из логики. — Ты понтифик, я добился кое-чего в делах военных. Но пока мы ещё не сделали те несколько шагов, которые остались до материально зримого воплощения власти нашего рода. До той короны, которая… ты сам понимаешь.
— Значит Изабелла уже увидела её блеск и решила опередить других, менее догадливых. Карта лежит прямо перед тобой, Чезаре, посмотри на неё!
— Уже смотрю. И что я должен увидеть?
— Все владения делла Ровере, Болонью и Перуджу. Окрестности Рима, Остию и прочее. Большую часть земель, ранее принадлежавших Орсини, несколько графств, уступленных нам, Борджиа, родом Колонна. Крепости, которые мы получим от д’Эсте. Отторгнутую от Милана Парму с тем, что рядом. Тот кусок Неаполя, который нам достанется и о чём знает Изабелла Кастильская. Сложи вместе все эти земли, крепости, города, порты… Добавь положение главы тамплиеров, после чего получишь то самое королевство с отсутствующей пока короной. Изучив же тебя… нас, — тут же поправился Родриго Борджиа, — она могла понять, что Борджиа не останавливаются на половине пути, желая получить всё. Получить всю Италию!
— И она хочет получит возможность этим… управлять.
— Или использовать в своих интересах как-то иначе, — пожал плечами старый интриган. — Это шанс, который дважды не предоставляется, сын. Ты и сам не простишь себе, отказавшись от такого предложения.
— Разве я похож на глупца, отец?
Доволен Родриго Борджиа, аки паук! Я его понимаю, равно как и тот факт, что и отказаться от поступившего предложения невозможно, и в то же время могу посадить себе на шею нехилую головную боль неизвестной интенсивности. Дело в том, что Хуана Трастамара, дочь Изабеллы Католички, больше была известна историкам как Хуана Безумная. Хотя сколько там действительно безумия, сколько вымысла, а сколько чисто психологических травм сначала от хамства любимого мужа, затем его смерти, а потом от завертевшейся вокруг неё грызни за власть… Тут лично я бы утверждать не рискнул.