– У нас и аквапарк есть, – сказала она. – А ближе к началу занятий вместе вернемся в Новгород.
– А, ты хочешь, чтобы я побывал в вашем санатории – для сравнения, – усмехнулся тогда Ирвинг. – Хорошо.
Но хотела Лена не только этого.
После двух лет ухаживаний, встреч, яркого секса и любовных признаний уже пора было и познакомиться с родителями. С Лотом Ирвинг познакомил подругу во время весенних каникул. Теперь Лена хотела представить возлюбленного своему отцу. Ирвинг, в общем, не имел ничего против. Он знал, что Лена будет хорошей женой. Но все же была в этом какая-то неизбежность. В глубине душе это бесило Ирвинга.
И вот теперь он собирался в Боровичи. Ирвинг рылся в шкафу, разыскивая свой старый рюкзак, с которым приехал к Лоту три года назад. На тахте, покрытой коричневым покрывалом с фиолетовыми разводами, лежали стопочкой вещи, которые Ирвинг собирался взять с собой. На столике рядом, в красивом пакете лежал подарок для Лены, которые Ирвинг купил в Анапе. Это была кожаная маска, изображавшая полускрытое красным шарфом лицо женщины. Шарф развевался под ветром. Помимо этого, Ирвинг приобрел два ярких шелковых платка. Надо было что-то подарить и матери возлюбленной.
Рюкзак обнаружился в самом дальнем углу шкафа. Ирвинг вытащил его. Некоторое время он сидел на ковре – фиолетовом с коричневыми разводами. Обстановку в комнате брата Лота создала Брюн, которая вроде и не училась нигде, а дала бы фору любому дизайнеру. Ирвинг с умилением разглядывал рюкзак. Потрепанный, впитавший пыль тысяч дорог, долгое время – единственный друг и спутник Ирвинга. Клапан на кармане давно оторвался и был заменен липучкой. Ирвинг вспомнил, как покупал ее. Вспомнил самого себя в магазине швейных принадлежностей. Нелепого в своем поношенном камуфляже в царстве органзы, парчи и атласа. Как пришивал разные части ленты на края кармана. Как тихонько ругался себе под нос, когда по неумению колол пальцы иглой.
Однако рюкзак был слишком тяжелым для того, чтобы быть пустым. Ирвинг заглянул внутрь. Стальной дракон с обложки старинной книги подмигнул ему тусклым глазом. Несколько мгновений Ирвинг смотрел на книгу, не понимая, что это такое.
А потом вспомнил.
– Черт, – сказал он.
Казалось невероятным, что Ирвинг не заметил книги во время путешествия. Не ощутил ее тяжести. Ни разу не задел рукой острого стального края, когда доставал из рюкзака деньги или провизию, или же искал записную книжку. Но еще более неясным был ответ на вопрос, как учебник из буддистского монастыря вообще попал к Ирвингу?
Ирвинг помнил, что книга понравилась ему. Во всяком случае, возбудила его воображение. Но Ирвинг мог поклясться, что не брал ее. Он был убийцей, но не вором. Мысль о том, что Крэк подкинул ему книгу в сумку, была еще более нелепой. Джонсу предстояло пройти курс обучения по этой книге. Именно для этой цели негр с труднопроизносимым именем, которое Ирвинг уже позабыл, и принес ее Крэку. Джонс еще боялся забыть учебник в баре. Наверняка Крэку тогда влетело за то, что он потерял такую редкую и дорогую книгу.
Края обложки соединялись кованой застежкой. Ирвинг аккуратно и осторожно потянул за нее. Застежка отошла неожиданно легко. А вот украшенную стальными завитушками обложку Ирвинг приподнял с некоторым усилием. Цвет страниц рукописи удивил его. По красному пергаменту ровными рядами, как солдаты на параде, шли причудливые черные буквы. Глаза читателя должны были здорово уставать от такого сочетания. Ирвинг принялся разглядывать украшенную разноцветной виньеткой первую букву. Перед его глазами вспыхнул золотисто-оранжевый фейерверк. Ирвинга отбросило назад. Он ударился затылком о ковер и чуть было не потерял сознание.
Ирвинг смотрел в потолок, перерезанный пополам лентой с люминофорами. Изображение плыло, двоилось. Зеленоватая осветительная лента превращалась в кружки и запятые. Мягкий голос нашептывал ему что-то. Но Ирвинг не знал этого языка. Наваждение прошло так же внезапно, как началось.
Ирвинг сел, провел рукой по лбу.
– А не передается ли бешенство через иглы морских ежей? – произнес он вслух.
Почему-то Ирвингу захотелось услышать собственный голос. И то, как он звучал, удовлетворило парня. Ирвинг окончательно успокоился. Резкая смена климата, часовых поясов, да плюс перелет – этого вполне хватит, чтобы начать слышать голоса в голове.
Ирвинг решил подарить книгу Карлу. Он знал, что до войны Шмеллинг был историком – археологом или что-то в этом роде. Карл собирал старинные книги. Все в области знали об этом увлечении Шмеллинга и часто и охотно пополняли его коллекцию. Но сейчас, насколько знал Ирвинг, самым старым в коллекции Карла был роман «Овод» 1950 года издания.
Учебнику, которому на глаз было не меньше пятисот лет, Карл должен был очень обрадоваться.
Это был конец северного июля. Сумерки стали прохладны. Лот и Карл сидели на веранде после ужина и традиционной чашки горячего шоколада, одного из «фирменных» угощений Брюн. Мужчины курили. Наличествовали все необходимые для уюта предметы – стулья, плетенные из соломки, белоснежная кружевная салфетка на круглом столе. Но Карлу почему-то не было уютно, а даже наоборот.
Наверное, все дело было во взгляде Лота.
Тот искоса посматривал на своего заместителя, но молчал, словно ожидая, что Карл сам начнет разговор. Наконец Лот спросил:
– Тебя пытались убить, пока нас не было?
– С чего ты взял? – удивился тот, уже все поняв.
«Надеюсь, у меня получилось достаточно натурально», подумал Карл.
– Карл, я же вижу, как ты двигаешься, – ответил Лот. – Тебя недавно ранили в грудь.
– Ты ошибаешься.
– Карл, это не игрушки, – сказал Лот. – Если на тебя покушались, это нужно расследовать. Это же не частное дело. Ты – военный глава области. Мне как главе региона потребовать, чтобы ты разделся?
Карл долго молчал.
– Ну? – спросил Лот почти гневно.
– Никто на меня не покушался, – произнес Карл. – Я мазохист, Лот.
На лице Лота появилось выражение такого искреннего непонимания, что Карл несколько секунд думал, что друг не знает этого слова. Но Лот знал.
– Ах вот как, – пробормотал он.
– Да.
– Но ты мог бы сказать своему мальчику, чтобы он был осторожнее! – решительно произнес Лот.
Карл поперхнулся дымом.
– Какому… мальчику? – спросил он.
– Послушай, я совсем не хочу тебя обидеть, – ответил Лот. – Я помню, нам в академии рассказывали на уроках истории. В древности они были хорошими воинами и стойко дрались. Например, при Фермопилах…
– Лот, – перебил его Карл. – Мазохист и гей – это не одно и то же.
На этот раз Лот покраснел.
– А почему ты тогда не женишься? – сказал он, чтобы сгладить неловкость.
Карл пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он. – Мне кажется, то, чего женщины хотят от меня… слишком просто.
– А чего бы ты хотел от женщины? Кроме того, чтобы она, значит… – спросил Лот и снова покраснел. – Ну извини меня, я перепутал!
– Забудь, – усмехнулся Карл. – А чего бы я хотел… Чтобы не сильно приставала и чтобы можно было поговорить о чем-нибудь интересном. Но о чем я могу поговорить? О штурме Пскова в пятидесятом году? Так это будет ей неинтересно. Еще я могу поговорить о полноизменяемых и неполноизменяемых корнях в санскрите. Но это уже точно никто не будет слушать.
Знатоки этого древнего языка во время войны были на вес золота. Лот знал, что Карл работал переводчиком у иррипан. Если язык захватчиков-телкхассцев оказался совершенно чужд земным языкам, то язык дипломатов из Галактической Примирительной Комиссии имел много общего с санскритом. Иррипане и не скрывали, что уже вступали в контакт с цивилизацией Земли именно в Индии, и оказали в свое время большое влияние на формирование культуры этого региона.
– Я тебя понял, – кивнул Лот. – А, кстати! Ирвинг хотел подарить тебе какую-то старинную буллу.
– Пойду, посмотрю, что за булла, – сказал Карл и поднялся. – Он у себя?
– Да, ждет тебя.
Детская в доме Покатикамня была большой, светлой комнатой. На полу Лот настелил ковровое покрытие с веселым рисунком. Паровозики бежали по прихотливо изогнутым железным дорогам. В засадах у скал их караулили индейцы. Ковбои пасли свои стада в бескрайних прериях. На обоях же скакали вверх и вниз по лианам обезьянки. В тени огромных листьев пальм скрывались носатые яркие попугаи. Под самым потолком зрели кокосы и бананы. В углу из зарослей выглядывала морда тигра – но не злая, а скорее лукавая. Зверь как бы приглашал: «Пойдем со мной!».
Над кроватью Даши висел балдахин из синего бархата с желтыми кистями. Резные столбики по углам кровати изображали препотешных лохматых собачек, стоящих на задних лапках. Ночник на столике рядом имел вид маленького зеленого бегемотика. В дальнем углу стоял простой, без всяких излишеств и украшений, письменный стол и стул. В шкафу над ним виднелись учебники. У противоположной стены находился шкаф. Его украшала затейливая резьба в виде завитушек и листьев, а так же цветов, пышных роз и скромных тюльпанов. Между цветами можно было заметить головы оленей с развесистыми рогами. Именно оленям, судя по всему, был адресован призыв лукавого тигра со стены напротив. По центру, так, что щель между створками дверей проходила прямо по центру фигуры, был вырезан человечек в огромной шляпе, делавшей его похожим на гриб. Брюн говорила Даше, что это леший.
В общем и целом, с одного взгляда становилось ясно, что здесь живет маленькая принцесса, надежда и отрада своих родителей. Которую, однако, не только любят и балуют без памяти, но и воспитывают. Лот нашел среди жителей Новгорода бывших педагогов и попросил составить для Даши программу. Вот уже четыре года учителя ходили к Даше на дом. Лот щедро платил им за обучение. Узнав о таком расточительстве, отец Анатолий, скрепя сердце, предложил, чтобы Даша посещала церковно-приходскую школу при монастыре – бесплатно. Она была единственным уцелевшим в Новгороде после войны учебным заведением младшего звена. В ней учили только мальчиков. Однако ради дочери главы области настоятель был готов сделать исключение. Но Лот вежливо отказался. Он не любил подчеркивать свой статус и редко требовал для себя каких-то исключений. Даже на работу, в Дом советов, располагавшийся в центре города, Лот ездил на обычной машине. У него не было ни кортежа, ни мигалок, которыми обычно пользовались чиновники Конфедерации. За что Лота, в общем-то, и любили в городе.
Да и какая может быть учеба у одной девочки в мальчишеском классе, Лот примерно представлял.
– Я хочу вырастить образованную леди, а не вертихвостку, у которой одни интрижки на уме, – сказал он тогда отцу Анатолию.
Настоятель был вынужден согласиться с Тачстоуном.
Но лишь один уголок казался уютным в этой огромной, яркой, наполненной игрушками комнате. Это было место между кроватью и старым резным шкафом. Если сесть здесь на пол, то можно было заметить, что бок шкафа – черный, обугленный. От находившейся там розы на длинном стебле сохранился лишь сам цветок. Все остальное слизнуло пламенем. Этот шкаф Брюн привезла из замка Быка. Раньше он стоял в ее комнате и чудом сохранился во время захватов замка.
Игрушек у Даши тоже хватало. Но больше огромных кукол с чудесными синими и карими глазами, так похожими на человеческие, с локонами из настоящих волос, сильнее индейцев из красной резины, в руки которых можно было вкладывать копья, мечи и луки, глубже чудовищных летающих ящеров и тигров из разноцветной пластмассы дочь Лота любила старенького мишку. В руках он держал розу, а на голове у него была корона такого же красного цвета. Лот, несколько смущаясь, признался, что прошел с ним всю войну. Мать прислала мишку в подарок на первое рождество, которое Лот встретил в Вооруженных силах Великобритании. Подарок казался не слишком подходящим для двадцатилетнего курсанта Королевской военной академии. Но мать написала, что это мишка – талисман. С ним дед Лота, Иоганн Штайнер, в свое время прошел весь Ирак – и вернулся без царапины. (Мать Лота был немкой, чем и объяснялось имя, которое носил ее сын. Она назвала сына в честь своего брата, Лотара Штайнера). После того, как графство Эссекс исчезло с лица Земли, мишка оказался единственной вещью, оставшейся у Лота на память о родных. Новгородские мастера подчистили дряхлую шкурку, набили мишку свежими опилками. Брюн сшила для медведя юбочку из алого шелка. Он всегда сидел на почетном месте – на кровати Даши, рядом с подушкой. Перед сном Даша обнимала его, шептала в его мягонькие мохнатенькие ушки свои немудреные детские тайны.
В центре комнаты стоял чемодан из фиолетового пластика. Он был открыт. В его пасти поблескивали зубчики стальной молнии. Оттуда же свешивались носки, платья, майки.
Дверь отворилась, и вошла Даша. Это была высокая для своего возраста, но довольно худенькая девочка. Волосы у нее были светлыми, того платинового оттенка, который говорит о том, что со временем они неизбежно потемнеют. Глаза у Даши были голубыми, как у матери, и такими же большими и выразительными, как у Лота. Но удивительное добродушие, написанное на ее круглом личике, было ее собственным. Ничем подобным никогда не обладало ни волевое лицо Лота, ни красивое лицо Брюн. На Даше были надеты темно-синие короткие шорты и легкая белая футболка с изображением симпатичных акул. Отец купил ее на курорте, вместе с другими подарками для дочери.
В руках Даша несла плётеную корзину для белья, за которой и ходила в ванную. Поставив ее на ковер, девочка ловким пинком повалила чемодан на бок. Он раскрылся окончательно, выплюнув на пол разноцветный поток одежды. Даша принялась сортировать его и складывать грязные вещи в корзину. Некоторые вещи – например, дождевик из зеленого брезента, из-за которого Лот называл Дашу своей лягушечкой – так и остался чистым, Даша не надевала его ни разу. Значит, и стирать его не требовалось.
В комнате появилась Брюн.
– Привет, – сказала она, разглядывая кучу одежды на полу. – Уже вещи разбираешь? Молодец. Заканчивай, пойдем обедать. Остальное потом доделаешь.
– Сейчас, мам, – сказала Даша.
Девочка поднялась с пола, подошла к резному шкафу и повесила туда дождевик и платье из желтой органзы.
– Тебе понравилось на юге? – спросила Брюн. – Тебе там было хорошо?
– Очень! – бодро воскликнула Даша.
Смутная тень скользнула по лицу матери. Это был неправильный ответ. Но Даша этого не поняла, а Брюн не могла признаться себе в этом.
– Пойдем, – повторила Брюн. – Я приготовила рагу – твое любимое.
– А в отеле на обед подавали жареных осьминогов. Ты не представляешь, мама, как это вкусно! – сказала Даша.
Она выудила из кармана чемодана плоскую рамку и приблизилась к матери.
– Это маленький фотоальбом, – сказала Даша. – Папа купил. Смотри.
Она нажала плоскую кнопку на боку рамки. Снимок со смеющейся Дашей сменился изображением девочки на фоне белых скал и яркого неба. Брюн с интересом разглядывала снимки, которые дочь прокручивала перед ней. Вот Даша, а по бокам, как два гиганта-телохранителя, застыли Лот с Ирвингом; вот дочь несется вниз по трубе с водой и хохочет.
– А это что? – изумилась Брюн.
– А это такой надувной айсберг, – сказала Даша. – Видишь, хваталки? По ним забираешься наверх и прыгаешь в воду. Очень весело.
– А я вот никогда никуда не ездила, – вздохнула Брюн.
– Еще съездишь, – великодушно сказала Даша. – В следующем году я буду уже большая, и можно будет оставить меня с дядей Ирвингом. А вы с папой съездите вдвоем, отдохнете от меня.
Брюн усмехнулась:
– А в этот раз, значит, вы с папой отдыхали от меня?
Даша уже ее не слушала. Девочка выбрала тот снимок, где она была запечатлена с отцом и дядей. Альбом можно было использовать и в качестве рамки с набором сменных фотографий. Даша поставила рамку на стол, рядом с танцовщицей из разноцветного стекла. Юбка фигурки взметнулась так, словно она танцевала в языках пламени. Девочка обернулась к матери и хотела ее обнять. Брюн сделала вид, что не заметила и не поняла ее жеста, ловко увернулась и вышла из комнаты. Даша нахмурилась, но тут же забыла и об этом. Она покинула детскую вслед за матерью. Даша беспечно сбежала по лестнице, оказавшись в кухне раньше Брюн.