Карл открыл книгу. Он задел пальцами за колючие штырьки, с которых Ирвинг сорвал застежку. На указательном и среднем пальцах выступили капельки крови. Карл поморщился, бездумно облизал пальцы и принялся рассматривать черные буквы на красном фоне. Он попытался перелистнуть страницу, чтобы оценить сохранность инкунабулы. Возможно, остальные страницы были повреждены. Но выяснить это ему не удалось.
Карл глухо застонал и схватился руками за голову. Шмеллинг вскочил со стула, сделал несколько неверных шагов и рухнул на кровать.
Аквапарк построили в Боровичах незадолго до войны. Как и завод огнеупоров, как и все в городе, это заведение принадлежало отцу Лены. Ирвинг и Лена посещали аквапарк бесплатно, правда, приходилось делать это ночью. Развлекательный центр был открыт для посетителей до одиннадцати. Затем в нем меняли воду и убирали. Лена и Ирвинг приходили к полуночи. Они проводили в бассейне два, а то и три часа. Лена заходила за Ирвингом в пансионат, или же парочка встречалась на площади перед аквапарком, у памятника покорителям космоса. Наплававшись, они возвращались в номер к Ирвингу или шли на самый поздний сеанс в местный кинотеатрик. Укладывался спать Ирвинг не раньше пяти, просыпался к часу дня.
Ирвингу нравилось входить в голубую воду бассейна, зная, что он делает это первым. Нравилось нестись по хитро закрученной трубе, вылетать из нее и плюхаться в воду, поднимая тучи брызг. Нравилось сидеть на бортике бассейна для малышей, смотреть, как бьет вода изо рта пластмассовой яркой змеи, свернувшейся кольцами на бортике. И мечтать ни о чем, спустив ноги в воду – она тут всегда была теплой, как парное молоко.
Нравилось заниматься сексом в круглой чаше с бурлящей водой. Лена называла ее джакузи. На самом деле это была часть бассейна, отгороженная стенкой высотой по грудь взрослому человеку и снабженная нагнетателями воздуха. Ирвинг никогда раньше не занимался сексом так много и с удовольствием. Ушла торопливость и ненасытность, сменившись изощренностью. Лена была мила и покорна. Ирвинг чувствовал, однако, что тупеет от наслаждения, растворяется в нем.
В тот вечер Ирвинг появился на площади перед аквапарком один, и на полчаса раньше обычного. Площадь уже была пуста. В Боровичах ложились спать рано. Фигуры покорителей космоса казались какими-то особенно мертвыми в синеватом свете фонаря. Сурово чернели впадины глаз на серебряных лицах космонавтов.
Ирвинг остановился у клумбы и закурил, рассматривая скульптурную группу. У красного гранитного постамента были отбиты углы. Космопроходцев было трое. Их могучие фигуры давали ясно понять, что дорога к звездам будет проложена благородным физическим трудом, а не протиранием штанов в кабинетах. Они стояли спина к спине. Из центра композиции на серебряной струе выхлопа поднималась ракета, похожая на толстенького треххвостого сперматозоида. Целилась она точно в зенит. Ирвинг вдруг заметил – возможно, потому, что впервые посмотрел на памятник внимательно – что один из этих троих женщина. Такая же могучая, как и ее товарищи, но, несомненно – женщина.
Из тени памятника вышел серый человек. Ирвинг вздрогнул, хотя рядом с космонавтами этот человек казался гномом – хилым, вырожденным потомком великанов.
– Точность – вежливость королей, – сказал серый человек.
– Вы принесли? – спросил Ирвинг.
Серый человек молча протянул ему картонную папочку с завязками. Ирвинг открыл, пролистал густо исписанные накладные. «Надо будет почитать», подумал он. – «Мне скоро надо будет самому разбираться в этом всем».
– Я в этом не разбираюсь, я вас уже предупреждал, – сказал Тачстоун вслух. – Но вы можете быть уверены, что тот, кому вы хотели их показать, их увидит.
– А я могу быть уверен в том, что кроме него и вас, никто не заглянет в эту папку? – спросил серый человек.
Ирвинг молча кивнул.
– Вы должны понимать, что в противном случае меня убьют, – произнес серый человек. – Поэтому и только поэтому я позволю себе назойливость, граничащую с бестактностью. Этих бумаг не коснется рука и некоей молодой особы, очаровательной, пылкой, умной…?
Ирвинг усмехнулся.
– Я вижу, что у вас принято вовлекать женщин в ваши дела, – сказал он, указывая на памятник.
Мягкий акцент уроженца Альбиона, которого до сих пор не было слышно в речи Тачстоуна, проступил так же явно, как кровь на белоснежном бинте повязки.
– Но у нас – не принято, – закончил Ирвинг
– Спасибо, – ответил серый человек. – Я вас понял.
Он повернулся, чтобы идти. Он был так худосочен, что казалось – он не отбрасывает тени.
– Постойте, – окликнул его Ирвинг.
Серый человек обернулся.
– А кто она? – кивнув на могучую женщину, покрашенную серебрянкой, спросил Ирвинг. – Как ее зовут, что она сделала?
Собеседник подслеповато прищурился.
– Я думаю, это Валентина Терешкова, – сказал он. – Первая женщина, слетавшая в космос.
– А я и не знал, что в космосе бывали и женщины, – заметил Ирвинг.
Серый человек попрощался и ушел. Ушла и его тень, которую Ирвинг наконец заметил. Она была такая же худосочная и полупрозрачная, как и ее обладатель.
Но если серый человек и не унаследовал богатырской стати своих предков, то их мужеством и стойкостью он обладал в полной мере.
Каникулы в Боровичах выходили чудесными и выглядели как внезапно сбывшаяся мечта, о которой Ирвинг и не подозревал. Днем они гуляли, ходили в гости к родителям Лены. А сегодня Иннокентий Романович пригласил Ирвинга на завод. Ирвингу случалось бывать на промышленных объектах и раньше. Обычно к моменту визита Тачстоуна они не являлись действующими и представляли собой груду развалин, инфернальных в своей технологичности. На работающем заводе Ирвинг оказался впервые. Он показался Тачстоуну филиалом ада на земле. Неугасимое адское пламя здесь деловитые черти использовали для выпечки силикатного кирпича. Случайно завернув не туда, куда надо, Ирвинг потерял сопровождающих и на какой-то краткий миг остался один. Из тени огромных механизмов выступил серый человек.
– Кравчук обманывает вашего брата, – сказал он. – Он производит больше кирпича, чем отчитывается. И продает его налево.
Ирвинг впервые оказался в такой ситуации. Но как поступают в таких случаях, он знал.
– Мне нужны доказательства ваших слов, – произнес Ирвинг.
– Приходите сегодня в полночь к памятнику покорителей космоса, – ответил серый человек. – Будьте один. Я очень многим рискую.
– Тогда давайте за полчаса до полуночи, – сказал Ирвинг. – В полночь у меня там уже назначена другая встреча. Что вы принесете, какие-то документы?
– Хорошо, встретимся в полдвенадцатого, – согласился серый человек. – Да, я принесу накладные.
Ирвинг покачал головой:
– Я в бухучете не разбираюсь. А в чем здесь ваш интерес, позвольте узнать?
– Рабочие завода надеются, что господин Покатикамень установит справедливую оплату и защитит нас от произвола этого кровососа, – сказал серый человек. – Ведь за неучтенный кирпич им не платят.
За спиной Ирвинга послышались шаги. Он обернулся и увидел Лену. Она искала своего возлюбленного. Девушка двигалась среди грохочущих механизмов с привычной грацией кошки, крадущейся по джунглям. Заметив Ирвинга, она улыбнулась.
– С кем ты здесь разговаривал? – спросила Лена.
Ирвинг посмотрел туда, где только что стоял серый человек. Но там никого не было.
– Тебе показалось, – сказал он.
– В таком шуме немудрено ошибиться, – согласилась Лена. – Пойдем. В конференц-зале уже и столы накрыли.
Течение медленно несло тяжело груженый катер мимо лохматого спящего леса и заливных лугов. Справа появилась несимметричная черная громада, особенно угрюмая в мягком свете луны. То были развалины какой-то церкви.
Антон весь подобрался. Пусть катером управлял штурман, но груз-то принадлежал ему. И он, Антон, договорился с белобрысым таможенником, что сегодня ночью решетка, перегораживающая Волхов, между седьмой и восьмой опорой поднимется. Владелец замка Быка, Карл Шмелин, не показывался своим людям на глаза уже третий день. И только поэтому белобрысый, которого Антон про себя презрительно звал Гансом, согласился. Жадность оказалась сильнее благоразумия и страха. «А говорят, только русские любят взятки», с неосознанной гордостью думал Антон.
Да, ему пришлось заплатить этому Гансу за то, что катер пройдет дальше без досмотра. И немало заплатить. Но дело того стоило.
Мост-замок, нелепое и чудовищное сооружение, был уже близко.
Ладони Отто слегка вспотели. Он чуть не сорвался из-за этого. В гнездо часового на опоре вела лесенка из железных скоб. Такой, без всякой страховки, ее сделал Суетин. Шмеллинг не стал ее менять. Карл не хотел, чтобы его люди производили впечатление жирных, зажравшихся паразитов. Каждый из бывших солдат дежурил на опоре по крайней мере раз в неделю. И это помогало согнать намечавшийся у многих жирок.
Отто же эти акробатические упражнения давались все сложнее и сложнее. А сегодня ему пришлось проделать этот путь трижды. Вечером Отто спустился в гнездо – сегодня был его черед дежурить. Дождавшись темноты, он вернулся в подвальный этаж замка Быка и включил подъемник. Механизм, слава богу, работал почти бесшумно. Затем Отто вернулся на свое место. Сжимая в одной руке инфракрасный бинокль, а в другой энергетическую винтовку, он принялся следить за рекой. Отто не намеревался держать проход открытым всю ночь. Слишком велик был риск. Ему даже думать не хотелось о том, что сделает с ним Карл, если узнает про невинные делишки Отто.
Так что тому русскому следовало поторапливаться.
А вот и он. Огни на катере погашены, но людей выдают тепловые контуры тел. Интересно все же, а что он везет?
Отто перевел бинокль на нижнюю часть судна. Там, в трюме, находился груз, который русский не захотел ему показывать.
В вышине, в небольшой комнатке под самой крышей башни, заворочался и открыл глаза тот, кто еще три дня назад был Карлом Шмеллингом.
Очень хотелось есть.
Он сел на кровати и с интересом прислушался.
У Отто заледенела спина. От массивной опоры веяло холодом и в самые жаркие ночи, которые были не такими уж частыми гостьями в этом паршивом климате. Что уж говорить про сегодня. Весь день шел дождь, который прекратился только к вечеру – и то нехотя, будто делая одолжение. Отто, который сегодня стоял на досмотре, весь продрог. Вечером ему удалось согреться за сытным ужином, который приготовила Настя. Но внутреннего тепла хватило ненадолго.
Отто отложил бинокль, винтовку и полез в карман за фляжкой. Удобной, плоской фляжкой в холщовой обтяжке. Она осталась у него еще с тех времен, когда Отто был ефрейтором, а Карл Шмеллинг – капитаном. У бывшего разведчика возникло смутное чувство, что что-то не так, но он не смог определить причину. Отто с наслаждением приложился к фляжке. Затем любовно закрутил крышечку. Взгляд его упал на бетонное ограждение поста. Отто бессмысленно икнул.
Рядом с его тенью, кругленькой, смешной, на ограждении вольготно разлеглась еще одна тень. Длинная, узкая, и словно бы взлохмаченная.
Отто медленно обернулся. Он узнал того, кто, улыбаясь, стоял за его спиной. Ощутил мягкое, почти ласковое прикосновение к шее.
И ничего не стало.
Белобрысый взяточник сдержал слово – решетка оказалась поднята. Не до конца, но ровно настолько, чтобы катер пробрался под ней без всяких затруднений. Катер вошел под мост и оказался в глубокой, черной тени замка. Антон невольно глянул вверх. Откуда-то оттуда, из огромного осиного гнезда, прилепившегося к опоре, за ними наблюдал часовой. А, возможно, и не один.
Тихо плескалась вода, лаская и одновременно подтачивая опоры. В высоте над Антоном и невозмутимым штурманом проплыли острые зубья решетки. В лунном свете они казались более черными и чудовищными, чем на самом деле.
Антон глубоко вздохнул и улыбнулся. Полпути пройдено. До серебряной лунной дорожки, перерезавшей серую спину Волхова, было уже рукой подать.
Вдруг наверху кто-то вскрикнул. Коротко, но душераздирающе. Пальцы Антона впились в рубчатую рукоять пистолета, который всегда уютно дремал в правом кармане куртки. Антон снова посмотрел наверх. Он до боли в глазах вглядывался в черное дно замка, но так и не смог ничего различить. Что-то просвистело в воздухе и ударилось о палубу, покатилось…
Антон узнал белобрысого таможенника – точнее, его голову.
Антон рывком вытащил руку из кармана.
Что-то зашелестело, нежно, словно в темноте разворачивали штуку шелка. Катер выплыл из-под замка-моста. Палуба стала волшебно белой и чистой в свете луны. А в следующий миг на ней расплылась огромная черная клякса. Антон, оцепенев, смотрел, как чернота медленно собирается и сгущается в фигуру. Высокую, тощую, будто бы взлохмаченную. Полыхнули алым глаза.
Антон попятился, выставив перед собой руку с пистолетом. Существо улыбнулось. Зубы засияли отраженной белизной. А затем оно взметнулось, как смерч, как волна, и прокатилось по палубе. Антон водил рукой, пытаясь поймать его в прицел, но так и не смог этого сделать. Незваный гость был слишком быстрым. Загремело в трюме. Антон похолодел, поняв, что существо уже там.
Около груза, который никому нельзя было видеть.
В следующий миг существо снова оказалось на палубе. Под мышкой оно держало длинный узкий ящик, который Антон и его люди поднимали втроем. Существо оглянулось, как бы в поисках чего-то. Оно протянуло руку к Антону в международном жесте «дай».
Антон чуть надавил на курок.
– Голову ему отдайте, – раздался хриплый голос штурмана. – Ему голова нужна…
Существо снова улыбнулось. Такими зубами мог гордиться и саблезубый тигр.
Антон опустил взгляд. Голова незадачливого таможенника действительно закатилась ему под ноги. А он и не заметил, когда это случилось. Не сводя взгляда с гостя, Антон присел на корточки. Он поднял голову за волосы и кинул ее существу, словно мяч. Тот ловко поймал свободной рукой. Затем запрыгнул на борт. Оглянулся через плечо.
– В следующий раз, – прошелестело существо. – Это будет твоя.
И покачало головой, которую все еще держало в руке.
Чудовище побежало по воздуху, ловко перебирая ногами по ступенькам невидимой лестницы, что соединяла замок Быка и катер.
Когда по левому борту показался Кремль, штурман произнес:
– Это еще по-божески. Тут раньше сидел Суетин с бандой. Вот у него настоящий упырь был. Лапы, как у обезьяны, клыки вечно в крови…
Антона передернуло, но он промолчал. Без ящика грузу была грош цена.
Штурман был прав. Надо было радоваться тому, что таможенник отпустил их живыми.
У каменной женщины были отбит нос и рука. Стена, на которой скульптор поселил эту женщину в незапамятные времена, поросла зеленым мхом. Невдалеке что-то зашкворчало, как яичница на сковородке. Именно так – огромная яичница на огромной сковороде. Бог жарил себе на завтрак полдюжины жизней. Если бы еще только знать, какой бог… Восьмирукий Вишну, застывший в вечном танце за спиной Ирвинга, не включал блюда из человечины в свое меню.
Ухнуло, земля под ногами подпрыгнула. Переулок в мертвом квартале давно брошенного города заволокло дымом. Мерзко завоняло горящей травой. Экран вспыхнул серебристым щитом на головой Ирвинга и снова исчез. Аккумуляторы были дохленькие. Максимум, что вытянул бы экран – еще пару залпов. Потом пришлось бы уходить. Ирвинг никогда не любил городской бой – изнурительную игру в кошки-мышки со смертью на узких улочках. Игру, в которой не бывает победителей. Это знали все наемники из отряда «Левая рука Будды». Это знали и красные кхмеры, загнавшие их в мертвый город Та-Пом – пригород Ангкора, одноразовой столицы. Слишком много смерти было вокруг, смерти и старой, давнешней, и свежей. Кровь пятнала древние камни, стекала по узорчатым барельефам. Наемники – все сплошь белые варвары – надеялись, что кхмеры не применят пиэрсу, этот галактический говномет, на территории памятника ЮНЕСКО. Увы, кхмеры то ли не знали о культурном значении города, то ли – скорее всего – им было все равно.
Лианы, толстые, как щупальца Ктулху, мирно покоились на крышах храмовых пристроек и величаво сползали на землю. Они оплетали богов, танцующих и ласкающих друг друга. Посреди улицы стояла скульптурная группа, выкрашенная серебрянкой – двое мужчин и женщина, воздевшие руки к небу, ракета, повисшая на алюминиевой струе выхлопа. Космические первопроходцы смотрелись в объятиях лиан чужероднее, чем выглядели бы в красных песках Марса. Лианы горели, и воняли, как ни странно, мясом. Свежей говядинкой, пригоревшей на углях.