Покрутив головой по сторонам, я наконец-то вспомнила вчерашний день. Паника жаркой волной накатила на меня. Встопорщив шерсть и зашипев, я встала на трясущиеся ноги, вернее на лапы. Сердце билось в рваном темпе, тело отзывалось дрожью на каждый стук. В голову не приходило ни одной толковой мысли. Не знаю, сколько провела я в таком ступоре, но всё же смогла обуздать свой страх и привести мысли в порядок. Я никогда не впадала в истерики, и эта способность помогла мне рассудить здраво. Испуг прошёл, осталась растерянность и обречённость. Я теперь заперта в теле кошки. Но я жива. Пусть так, но всё же жива.
Когда последние отголоски страха исчезли, я даже смогла мысленно усмехнутться: «Ну, здравствуй, новая жизнь!». Неуверенность, обида на судьбу, которая очередной раз подкинула мне серьёзное испытание, понемногу исчезли, на их место пришло любопытство. Кошкой я себя не осознавала, но внешний вид заставлял согласиться с непривычным для меня перевоплощением. Самым смешным в моём новым облике мне казался хвост. Раньше я даже не задумывалась, для чего он нужен животным, а вот теперь и сама явилась обладательницей сего пушистого великолепия. Интересно, а я смогу им пользоваться? На секунду в голове появилось беспокойство, но новое тело само знало, как и чем управлять. Я даже хотела рассмеяться от таких чудес, но вместо смеха из горла донеслось лишь какое-то неопределённое шипение и фырканье. Совсем забыла, я же кошка, а они не смеются! Ну, может, только мысленно...
Вспомнив, как должна вести себя порядочная кошка, я попыталась спрыгнуть с кровати. Приземление оказалось не совсем удачным, тело и лапы знали, что делать, но слушались плохо, да и заставить себя ходить на четырёх конечностях было непросто. Кое-как освоившись с новым телом, в процессе пару раз завалившись набок и наступив на собственный хвост, я осторожно направилась к двери.
Хм, а дверь-то закрыта. Для человека толкнуть закрытую створку не составило бы труда, а вот в своём кошачьем виде я сделать этого не могла. Оставалось только попросить, чтобы дверь открыли. Я попробовала, что-нибудь крикнуть, но, к моему разочарованию, ничего, кроме ни на что не похожего «мяааа», мне произвести не удалось. Впрочем, и этого оказалось достаточно. Дверь открылась, и на пороге появился магистр. Я подошла к его ногам, мягко потёрлась о сапоги и направилась в кухню. Тело штормило, я то и дело припадала на передние лапы, но упрямо двигалась в направлении доносящихся ароматов. Есть хотелось немилосердно. Кое-как доковыляв до стола, я озадаченно посмотрела вверх. Никогда раньше запах свежеиспечённых блинов не вызывал у меня такого бешеного желания поскорее с ними расправиться. Я нетерпеливо встала на задние лапы, чтобы добраться до них. Было высоко и моего роста явно не хватало. Тогда я попыталась вспрыгнуть на лавку возле стола, вспоминая, что Ташка частенько так делала. С третьего раза мне всё-таки удалось запрыгнуть на лавку, затем на стол. Дарес озабоченно посмотрел на мои выкрутасы.
- Что-то с кошкой происходит...
Я ещё раз требовательно мяукнула, и мне тут же пододвинули миску тёплого молока. Я когтем подцепила ближайший блин. Дарес хмыкнул.
«А быть кошкой не так-то уж и плохо, даже говорить ничего не надо, все без слов понимают, что ты хочешь», – весело подумала я, запивая молоком съеденный блин.
Магистр ещё раз внимательно посмотрел на меня, вздохнул, легонько поглаживая по спине. Я не возражала. Это моя новая жизнь, и к ней надо стараться привыкнуть. Находиться в кошачьем теле с человеческим сознанием – очень интересная вещь. С одной стороны, я постоянно забывала, что надо вести себя по-кошачьи и то и дело старалась заговорить со служанкой. Та очень удивлялась постоянно мяукающей кошке и пододвигала мне разные лакомства. Когда до меня, наконец, дошло, что моё мяуканье воспринимается как просьба о пище, я немного смирила своё желание «поговорить».
Магистр взял меня с собой в лабораторию. В этот день он ничего не делал, только задумчиво гладил меня, вздыхал, вытирая подозрительно блестевшие глаза. Я же блаженно щурилась и бессовестно подставляла все те части кошачьего тела, которые требовали человеческой ласки. А потом я задремала у мага на коленях. Он снова отнёс меня в спальню и больше в этот день не беспокоил.
Постепенно я привыкала к жизни в кошачьем теле, и, хотя понимала, что всю оставшуюся жизнь проведу мурлыча и поедая молоко, почему-то мне это не казалось таким уж ужасным. Всё-таки к человеческому сознанию добавилось немного и от кошачьего...
Я значительно выросла, и теперь по сравнению с обычной кошкой выглядела гораздо внушительней. Издалека меня можно было даже принять за лохматую сторожевую собаку. Дарес это удивительное отличие списывал на хорошее питание и редкую породу, к которой я, несомненно, принадлежала. Ведь рыжая кошка с голубыми глазами – это диковинка.
Так прошла зима. Вечерами я спала в кресле возле камина, днём ходила по дому, только изредка выходя на улицу по своим кошачьим делам. Кормили меня лучше, чем в королевских покоях, хотя пища была более подходящей человеку, а не кошке, но на это я не обижалась, а даже радовалась, что не приходится поедать тушки свежепойманных мышей. Человеческое сознание на это пойти никак не могло. Нет, мышей я ловила с превеликим удовольствием, но рассматривала это как забаву, а не как дополнение к кошачьему рациону. Магистр часто брал меня с собой в мастерскую, где я следила за его опытами, а он разговаривал со мной, думая, что я его не понимаю. Он был уверен, что я обычная кошка, а его заклятие сработало из-за случайно разбившейся склянки с каким-то редким снадобьем. Но разуверивать его в своей полностью кошачьей сущности я не собиралась, да и каким образом кошка могла это сделать? Слово «мяу» на человеческий язык не переводится. Поэтому он часто оплакивал бедную девочку Таису и жаловался на несправедливость жизни своей кошке, обращаясь к ней всё же как с человеком...
А потом была весна, лето, осень, снова зима... День за днём, неделя за неделей, незаметно пролетели четыре года. К магистру зачастили заказчики. Очень уж неспокойно было в округе. Дарес с каким-то остервенением относился к полученной работе; всё чаще уезжал с военным отрядом за пределы города, возвращался уставшим и исхудавшим. Но в доме появилась богатая мебель, которую доставляли какие-то незнакомые люди, да и одежда мага всё больше напоминала праздничные наряды.
А вскоре приехал гонец из королевского дворца со здоровенным свитком гербовой бумаги, скреплённый множеством разнообразных печатей. В тот день магистр взял меня на руки, усадил на колени, пригладил шерсть на спине, долго молчал, глядя в мои глаза и, наконец, сказал: - Вот и всё Таиса. Пришла пора нам расстаться. Я теперь, как выяснилось, Верховный королевский маг и вынужден жить во дворце. Привык я к тебе, буду скучать, а вот взять с собой не могу, уж извини. Ещё не известно, как отнесётся король к появлению в его дворце кошки. Тем более, такой необычной. Возможно и не будет против, но рисковать я не стану. Да и присматривать за тобой времени у меня не будет. Но ты не переживай, я написал письмо племяннику – он станет для тебя неплохим хозяином, возможно, даже и лучшим, чем я.
В тот же день магистр уехал ко двору. Я тихо сидела на лавочке в кухне и поглядывала в окно. Возле печки, как обычно, суетилась служанка, она должна была пока присматривать за домом, но оставить меня ей Дарес почему-то не решился. А на следующий день к дому магистра подкатила богато украшенная карета, из которой вышел, а вернее выплыл, молодой юноша лет девятнадцати и важно взошёл по ступеням к входной двери.
Служанка, услышав шум подъехавшей кареты, пошла открывать, а я с интересом уставилась на прибывшего гостя. Парень был симпатичным, с тонкими аристократичными чертами лица и копной густых вьющихся волос, чинно забранных в дорогую заколку, но в чёрных глазах горели озорные огоньки, никак не соответствующие степенным манерам гостя.
- Я – Николас Элендвилль, племянник магистра и сын герцога Элендвилля. Ну, и где моё наследство, о котором просил меня позаботиться мой достопочтенный дядюшка? – прямо с порога заявил он.
- Да вот, Ваша светлость, на лавочке сидит, – ответила служанка, убирая выбившиеся волосы под чепчик и указывая на меня.
- О, рыжий котище, да какой здоровенный! – обрадовался парень, и все его манеры как ветром сдуло.
- Не совсем, – поправила его служанка.
Юноша недоумённо посмотрел на меня, а потом на женщину, та спокойно пояснила:
- Это не кот, это – кошечка, зовут Таиса. Хозяин очень любил её, да и я привязалась, так что не обижайте её, ладно? – добавила она, смахивая непрошеную слезу уголком фартука.
- Что вы, я люблю животных, а с этой рыжей мы точно подружимся, мне кажется, она такая же хитрая, как я.
Такое заявление мне пришлось по душе. Спрыгнув с лавки, я подошла к новому хозяину и доверчиво посмотрела ему в глаза.
- Смотри, будто понимает! А глазищи-то какие! – удивился парень.
- Да, Таиса у нас очень сообразительная кошечка, – согласилась служанка.
- Ого, а какая тяжёлая! – Ник, как решила я его называть про себя, взял меня на руки, затем попрощался со служанкой и направился к карете.
- Да, чуть не забыла, она ест только человеческую пищу, – спохватилась служанка, бросившись вслед.
Ник согласно кивнул головой, открыл дверцу и залез внутрь. Помахав на прощанье рукой из окошка кареты, он приказал кучеру трогаться. Я очередной раз начинала другую жизнь.
4
Дом Николаса сильно отличался от тех, что доводилось мне видеть до настоящего времени. Это был большой особняк, с огромным двором, украшенным мраморными статуями, со множеством разбросанных по всему периметру беседок, поросших плющом, и с большой собачьей конурой возле ажурных ворот. В самом доме было бесчисленное количество комнат, с высокими лестницами, застеленными тяжёлыми дорогими коврами, с изящной мягкой мебелью в просторных комнатах. Стены украшали большие картины с летними пейзажами.
«Да, на изучение этого дома уйдёт не один день», – подумала я, оглядывая всё это великолепие.
- Ну, как, Ташка, нравится? – поинтересовался Ник, поглаживая меня за ухом.
«Как он меня назвал? Ташка?!! Да этого я даже соседским мальчишкам не позволяла!» – озлобленно подумала я, выпустив когти, но тут же заставила себя успокоиться. Ведь теперь я не та девочка-подросток, всегда готовая проучить обидчика. «Тихо, Таиска, ты – взрослая кошка. А кошки на клички не обижаются», – уняла себя я, но позже всё-таки решила проучить негодного мальчишку.
Ник отнёс меня к себе в комнату, которая располагалась на первом этаже недалеко от входа. Сначала я не поняла, почему это Николас решил выбрать себе такую неудобную комнату, но когда я узнала его получше, то догадалась о причине. Из этой комнаты было очень просто удрать из дому: или через дверь, или через окно. А этим Ник грешил очень часто, спасаясь как от домашних обязанностей, в виде обучения разным наукам, так и от воспитательных бесед с родителями.
Оставив меня одну, Николас даже не мог предположить, что я способна выкинуть. А я методично, одну за другой, разорвала когтями все кружевные рубашки, лежавшие в кресле. Делать это было не очень удобно, потому как когти то и дело зацеплялись за мягкую ткань. Но моя маленькая месть того стоила. Как же причитал Николас, когда увидел, во что превратились его вещи. В его защиту можно сказать, что хоть он и много кричал, но на демонстрацию силы перед кошкой не решился, а потому ограничился только устным чтением мне нотаций и просьбой больше так не поступать. Я спокойно выслушала всё, а затем запрыгнула на колени Ника и потёрлась о его руку. Этим наши военные действия завершились.
Как ни странно, с Ником мы подружились. Он всегда стремился накормить меня всяческими вкусностями, причём, к таковым относились различного рода сладости, которые заурядным кошкам есть не полагалось. Сначала он делал это ради смеха, думая подшутить надо мной, подсовывая шоколад и прочие лакомства. Но вскоре понял, что мои пристрастия в еде очень отличаются от обычных. Кроме того, он позволял мне спать на своей постели, расположившись рядом и прижимая к себе, как мягкую игрушку. Мне это очень нравилось. Рядом с ним было тепло и удобно, к тому же, он всегда засыпал сразу и ночью не ворочался, поэтому быть раздавленной мне не грозило. Ну и перед сном меня чесали и гладили, что тоже было очень приятно.
Я часто выбиралась с Ником на природу: он брал с собой лук и стрелы и воображал мастеровитым охотником, стреляя в щебечущих на ветвях птиц. Правда, попасть удавалось не всегда. А я сопровождала своего хозяина, попутно ловя мышей и принося добычу к ногам Ника, как верная собака. Ник долго и самозабвенно играл со мной, привязывая на верёвку какие-то обрывки лент, а я, как дурная, носилась за этими тряпочками. Всё-таки кошачьи инстинкты, заложенные в этом теле, заставляли порой забывать, что внутри заключено человеческое сознание. Иногда мы устраивались под деревом, слушали птичьи трели или просто дремали.
Мой хозяин занимался с учителями, теперь эти занятия стали носить более серьёзный характер, кроме общеразвивающих наук, парень изучал мастерство рукопашного боя и оттачивал своё владение различными видами оружия. Я же общалась с ним исключительно по вечерам, хотя назвать это общением в прямом смысле сложно. Я-то его понимала, только вот он об этом ничего не знал.
Ник был занят своими делами, а мне оставалось развлекать себя самой. Частенько я пробиралась на кухню, где получала от сердобольных стряпух кусочек какого-нибудь лакомства. И если сначала этим «лакомством» было сырое мясо, то впоследствии на роль вкуснятины претендовали различные засахаренные фрукты и выпечка. Кухарки очень быстро освоились с моими кулинарными пристрастиями.
Мне позволялось разгуливать по всему дому без ограничений, если не считать таковыми закрытые в какую-нибудь комнату двери. Также я могла в любой момент попасть на улицу через специально для меня сделанное отверстие в двери. Родители Ника, герцог Карен Элендвилль и его супруга Ревена, относились ко мне с определённой вежливостью, но никогда не играли со мной и не брали на руки, считая такое поведение недостойным для таких высокопоставленных лиц. А что они причисляют себя именно к таким особам, видно было с первого взгляда: и дорогая одежда, и манера разговаривать, и гордая осанка подтверждали это.
Иногда приезжал Дарес. Жизнь во дворце сделала его более значительным и важным. Морщины разгладились, да и вообще лицо казалось пышущим здоровьем. И только затаённая глубоко в глазах грусть выдавала его душевную печаль. Он выспрашивал у Ника про мою жизнь, брал меня на руки и гладил. По его лицу было видно, что он до сих пор переживает за тот неудавшийся, по его мнению, эксперимент.
Ник радовался встречам с магистром, но ещё большую радость испытывали при виде Дареса родители Николаса. Ещё бы! Работа во дворце – это предел мечтаний многих дворянских семей. Магистра всячески обхаживали, не забывая делать тонкие намёки на возможность содействия в устройстве во дворец сыночка, когда он достигнет положенного возраста. Также родители интересовались и дворцовыми новостями, самыми родовитыми семьями, в которых были дочери, подходящие Нику по возрасту, модой, развлечениями, принятыми в высшем свете. Сами они выезжали редко, отдавая предпочтения общению в кругу семьи и нехитрым развлечениям вроде чтения или игры в карты.
Я жила в этой семье, и казалось, что других изменений уже не будет. Но жизнь постоянно вносит свои коррективы в наши планы и размышления.
В доме всё чаще появлялись гости с дочками на выданье. Николас пока никак не реагировал на желание родителей устроить его семейную жизнь, но определённую тягу к противоположному полу испытывал. Только предметом его юношеских мечтаний становились девушки не из знатных и богатых семей, а встреченные на пьяных пирушках в разного рода тавернах и кабаках. Я прекрасно была осведомлена о проделках молодого повесы, а вот родители, похоже, даже и не догадывались о ночных подвигах своего драгоценного отпрыска. Не знаю почему, но часто Ник со мной делился рассказом о своих похождениях, принимая за благодарного и бессловесного слушателя, не высказывающего ровно никакого неудовольствия по поводу совершаемых поступков.