— Ну и что из этого? — призадумался Подберезский.
— Понял, Андрюша, мы его сейчас мигом разыщем.
— Где?
— Поедем, сам увидишь.
Подберезский знал, если Комбат в чем-то уверен, значит, так оно и есть. А если молчит, то не стоит его и расспрашивать, все равно не скажет.
Бегом они поднялись по крутой лестнице, ведущей из подвала, сели в машину. Рублев взял с места так, будто за ним гнались, но по городу ехал аккуратно, хотя и безбожно подрезал, каждый раз оказываясь первым возле светофора.
Наконец, «форд» завернул в узкий переулок и остановился около мрачного дома у бокового фасада, весь цокольный этаж которого был выкрашен суриком.
В глухой стене было пробито небольшое окно, забранное решеткой и стальная дверь с глазком. Рядом висела выкрашенная битумным лаком вывеска:
«Военно-патриотический клуб „Афганец“».
И только сейчас Подберезский вспомнил, ему тоже приходилось бывать здесь, однажды, на открытии клуба.
Он помнил, как еще обещал ребятам заходить сюда, но так и не выбрался. Не было времени. И понял, что задумал Комбат.
— Батяня, ты здесь бывал?
— Пару раз, хорошие ребята, — Рублев даже не закрыл машину, просто захлопнул дверцу и, не утруждая себя поисками звонка, выкрашенного одной краской с косяком, несколько раз гулко ударил кулаком в дверь.
Та отозвалась металлическим гудением.
Увидеть, что происходит за окном было невозможно. Серебристые планки жалюзи были повернуты, но свет внутри горел, значит, кто-то есть. Комбат еще раз постучал.
— Сейчас открою, — раздался спокойный голос.
Дверь скрипнула и отворилась. Рублев и Подберезский смотрели перед собой, но взгляды пришлось перевести вниз. В узком коридорчике на инвалидной коляске сидел парень в военной форме без ног. И хоть Рублев с Андрюшей были одеты в штатское, он сразу же наметанным глазом определил в них афганцев.
Протянул руку.
— Павел Иванков.
— Рублев Борис.
— Подберезский Андрей.
Мужчины обменялись рукопожатиями, и Павел дал задний ход, коляска въехала в просторное помещение с одним единственным окном. Вдоль стен стояли стулья и только письменный стол с компьютером говорили о том, что здесь, вообще-то, располагается контора. Одна стена сплошь была заклеена фотографиями молодых ребят в военной форме, другую покрывали фотообои, горный пейзаж, чем-то отдаленно напоминавший горы Афганистана.
Иванков заехал за письменный стол и теперь, если бы не видневшиеся из-за столешницы отполированные ободья инвалидной коляски, никто бы и не подумал, что этот достаточно молодой жизнерадостный парень — калека.
— Паша, помоги, человека найти надо, — Комбат без лишних предисловий положил на стол лист с портретом Семена Щукина.
Секретарь клуба, всмотрелся в фотографию, затем пожал плечами.
— Не знаю его, никогда не встречался. У вас же есть адрес, — он подвинул листок к Комбату.
— Жена его одна дома живет, стерва, отвечать не хочет, а он, наверное, бомжует где-то.
— Да, частенько такое среди наших встречается.
Сейчас посмотрю, — Иванков защелкал клавишами компьютера.
Комбат обошел стол и стал внимательно смотреть на экран. Возник длинный список фамилий с адресами и телефонами, бежали строчки Наконец-то, появились заглавные буквы Щ.
— Щавелев..
— Щедрины…
— Вот!
Семена Щукина Комбат и Иванков обнаружили одновременно.
— Капитан, уволен со службы, тот же адрес, что и в распечатке.
О фирме «Долила» ни слова.
— Послушай, Паша, очень найти надо.
— Зачем? — твердо спросил афганец, смотря прямо в глаза Борису Рублеву.
Тот не был мастером объяснять, убеждать. Но хватило и долгого обмена взглядами, чтобы понять — Рублеву позарез нужно отыскать Щукина.
— Хорошо, сейчас попробую, — секретарь клуба «Афганец» принялся искать сослуживцев Щукина по номеру военной части. Нашел пару своих знакомых, кто служил вместе со Щукиным, прижал телефонную трубку к уху и принялся звонить.
— Коля, ты чего в клуб не заходишь?
— Времени нет.
— Дела замучили? Дела теперь у всех, только друзей забывать не стоит.
— На днях…
— Знаю, что забежишь на днях. Вот если б ты без моего звонка зашел. Послушай, ты капитана Щукина давно видел?
— Этим летом на дне десантника, спился.
— Говоришь ты это без радости.
— Как бомж выглядел.
— А где его искать?
— Хрен его знает.
— Это плохо, что понятия не имеешь.
— Валере позвони. ;
— Сам знаю, что Валере позвонить можно. Давай, до встречи.
Его пальцы снова запрыгали по клавишам телефонного аппарата.
— Привет, Валера! Это я. Тут двое наших Щукина разыскивают.
— Зачем?
— Им очень надо, — Я его неделю назад видел.
Даже не прикрывая трубку рукой, Паша сказал, обращаясь к Комбату:
— Он неделю тому назад его видел.
— Где? — Рублев подался вперед.
Иванков секунд десять слушал, что ему говорил Валера, затем повесил трубку.
— Ты что? Давай снова звонить.
— Да нет, майор, он сейчас сам придет. Сказал, пока сам своими глазами не увижу тех, кто его разыскивает, говорить не стану.
— У меня же времени нет.
— Он близко живет, минут через пять будет, "а вы пока чаем угощайтесь, — и Паша показал рукой на электрический самовар, стоявший в углу комнаты.
— Это хорошо, что чай, — произнес Комбат, а то кофе сейчас повсюду, а у меня от него изжога.
Мужчины даже не успели допить по чашке чая, как в клуб пришел Валера. Подозрительно покосился на гостей, но поздоровался за руку.
— Зачем вам капитан понадобился?
— Долго рассказывать, — ответил Рублев, — но поверь, надо.
— Надо кому — вам или ему?
— И ему, и нам.
— Не думаю, что он обрадуется, если вы его Отыщите.
— Эти ребята свои, плохого ему не сделают, — убежденно произнес Иванков.
— Если поклянетесь, что не для плохого его ищете, скажу, — внимательно изучив лица Комбата и Подберезского, пообещал Валера.
— Клянусь, — неловко произнес Комбат и толкнул Подберезского.
— Клянусь, — повторил тот.
И пряча глаза, Валера рассказал, что неделю тому назад встретил Щукина на Калужской линии метре, когда тот, объезжая состав на инвалидной коляске, собирал милостыню.
— Где он ноги-то повредил? — почти шепотом спросил Паша.
— В том-то и дело, ноги у него в порядке. На жизнь он теперь так зарабатывает, спился. Но врать мне не стал. Во всем признался.
— Он все так же бороду носит? — хоть и чувствуя, что в такой ситуации лучше смолчать, все-таки спросил Комбат.
— Да, такой же, только не в костюме, а в камуфляже, борода, волосы длинные, лицо загорелое, что у негра. Но награды при нем, — как еще об одном подвиге своего бывшего командира сообщил Валера.
— На Калужской, значит? — Борис Рублев поднялся, крепко пожал руки все еще продолжавшему прятать глаза Валере и погрустневшему Паше.
— Всяко, ребята, в жизни бывает. Никто не знает, как оно повернется.
— Увидишь его, майор, привет передай от Валеры и от ребят. И помни, что мне пообещал.
Рублев с Подберезским вышли на улицу. Безрадостный осенний пейзаж и настроение мужчин удивительным образом гармонировали, дополняли друг друга.
— Как на кладбище, — пробурчал Рублев, глядя на деревья, уже без листьев, на пустынный переулок.
— И решетка на окне словно кладбищенская ограда, — добавил Подберезский, садясь в машину.
— Поехали.
Глава 14
Одной из составляющих успеха Курта было то, что он методично уничтожал свидетелей своих преступлений. И теперь, когда от фиктивной фирмы «Долида» можно было ожидать только неприятностей, он решил убрать и Щукина. Учитывая серьезность происшедшего на шоссе Москва — Симферополь, можно было предположить, что Щукина уже ищет милиция.
Но отыскать бомжа не так-то легко, и Курт был уверен — выигрыш во времени у него есть. Милиции понадобиться несколько дней для этого, а он собирался ликвидировать Щукина на другой день после перестрелки.
Дело это Курт поручил Тормозу, благо тот знал Щукина в лицо, возил его регистрировать фирму. Тормоз оставил машину за пару кварталов от Киевского вокзала и дальше отправился пешком. Он прошелся по перрону, заглянул в залы ожидания, но Щукина нигде не было видно.
«Вот черт, — подумал Тормоз, — теперь искать еще придется».
Он обошел билетные кассы, спустился в туалет, бомжей хватало, но нигде он не увидел характерной щукинской бороды, нигде не блеснули медали.
«Что ж, придется рисковать».
Тормоз отыскал в углу зала ожидания старого бомжа, мучающегося похмельем, и напрямую поинтересовался:
— Сему Медалиста не видел?
— Вечером, — коротко ответил бомж, протягивая проходившей женщине ладонь, сложенную ковшиком:
— Подайте, Христа ради.
— Где он? Его менты ищут!
— Вечером будет, — с трудом ворочая языком, проговорил бомж.
— Вечером поздно, — Тормоз превозмогая брезгливость, схватил бомжа за плечи и несильно, боясь, что того может вырвать, тряхнул.
В седой спутанной шевелюре явственно виднелись насекомые.
Пару раз вдохнув кислый запах пота. Тормоз стал дышать ртом.
— В метро он теперь.., с цыганами собирает.
— Чего?
И бомж понимая, что от него не отвяжутся, да и выпросить у Тормоза на бутылку нереально, решил рассказать все начистоту:
— Он теперь на Калужской линии в инвалидной коляске милостыню вместо цыган собирает.
Наконец-то, Тормозу все стало ясно.
— А здесь он точно появится?
Бомж пожал плечами.
— Может да, может нет.
Тормоз чертыхнулся и подумал:
«Идеально было бы дождаться его вечером подальше от посторонних глаз, но если сегодня сорвется, Курт не простит. Придется идти в метро».
— А где он спит?
Бомж замотал головой.
— Я не знаю.
Места ночлежек местной публикой не выдавались никому. Это было святое. Тормоз отряхнул руки и, держа их перед собой, спустился в туалет, там долго мыл пальцы.
«Придется идти в метро, — решил он, — а там посмотрю по обстоятельствам. Если получится аккуратно, там же и кончу его, в толпе легко затеряться. Нет, лучше заговорю, выкачу на улицу и там разберусь, где-нибудь во дворах».
Так и не избавившись от омерзения после того, как прикасался к бомжу, Тормоз выбрался на свежий воздух и зашагал к метро. Он стал на станции в конце платформы и вглядывался в окна тормозившего поезда. Разглядеть есть ли внутри Щукин на инвалидной коляске или нет, было трудно.
Тормоз вскочил в последний вагон, проехал станцию, затем побежал вдоль состава. В последний момент вскочил в уже закрывавшиеся двери и, прильнув к стеклу, смотрел, не виднеется ли где на платформе инвалидная коляска. На следующей станции вновь выбегал, быстро шел вдоль состава. Убедившись, что колясочника нет, он оставался на платформе и проводил взглядом гремящий поезд, уносившийся в темноту тоннеля.
«Ничего, ничего, — успокаивал себя Тормоз, объеду всю линию. Никуда он не денется».
В промежутках между остановками он прислушивался к разговорам в вагонах. Быть может, кто-нибудь упомянет об инвалиде, собирающем милостыню. Больше расспрашивать о Щукине он не рисковал.
Тормоз уже сбился со счета, сколько раз он заходил и выходил из состава, уже не смотрел на названия станций, не вслушивался в объявления.
Выход на платформу, взгляд влево, вправо, забежать за колонны — пусто и дальше в путь.
Вдоволь набродившись, наездившись на метро, Тормоз уже придумал несколько вариантов, как лучше расправиться со Щукиным и уйти незамеченным.
И, наконец, когда поезд подходил к станции, а Тормоз вновь до боли в глазах вглядывался сквозь поцарапанное стекло двери, то увидел как сверкнули ободья инвалидной коляски, развернутой к нему спинкой. Поэтому он и не мог разглядеть лица, человека сидящего в ней.
— Выходите? — услышал за собой Тормоз женский голос.
— Да, — не оборачиваясь, ответил он.
Толстые колонны скрыли от него коляску, и когда Тормоз выбежал на платформу, то сразу же бросился на другую сторону. Но тут послышался лязг сдвигающихся створок дверей и поезд, быстро набирая скорость, исчез в тоннеле.
Тормоз огляделся, инвалидной коляски на платформе не оказалось.
«Ничего, парень, я тебя сейчас нагоню. Небось, переходишь из вагона в вагон. Доедешь до конечной, пересядешь во встречную электричку, тут я тебя и подкараулю».
Сгорая от нетерпения. Тормоз дождался следующего поезда и поехал до предпоследней станции, там вышел, перебрался на другую сторону платформы и бросил взгляд на светящееся табло, извещавшее, что со времени прохождения предыдущего состава прошло тридцать секунд.
«Так, между станциями он идет около минуты, значит, один состав пропускаем, и на следующем…»
Тормоз боялся потерять удачу, он пробежался вдоль электрички, пришедшей с последней станции, вагоны шли полупустые, поэтому прекрасно было видно, что Щукина в них нет. Запыхавшийся Тормоз вернулся на исходные позиции, стал за колонну, чтобы его не могли видеть из прибывающего поезда. Из тоннеля подул теплый спертый воздух, свидетельствующий о приближении состава, мелькнула лента окон.
«Будет ехать в последнем», — решил Тормоз, но все равно просматривал каждый вагон.
Поезд вздрогнул, остановился, раздвинулись двери и Тормоз затаил дыхание.
Осторожно перебирая ободья с картонкой из-под сигарет на коленях, сверкая медалями и орденом, на платформу выехал Щукин, и тут же бешено закрутил колеса, чтобы успеть заехать в следующий вагон, прежде чем двери закроются. Колеса никак не хотели въезжать на чуть возвышающейся над платформой пол вагона.
Тормоз подошел сзади к инвалидной коляске и помог Щукину въехать.
— Спасибо, браток, — Щукин даже не обернулся, привыкший к тому, что везде мужчины оказывают ему помощь.
Створки дверей сошлись, и Щукин низким голосом, перекрывая грохот разгоняющегося поезда, оповестил:
— Подайте ветерану афганской войны, пострадавшему чреслами за Отечество. Подайте на хлеб и на водку, помянуть погибших товарищей.
В вагоне находилось человек двадцать. Девять из них полезли за кошельками, Тормоз медленно покатил Щукина по вагону, тот каждый раз кивал, принимая деньги. Картонку он держал двумя руками и абсолютно искренне приговаривал:
— Если бы вы только знали, как стыдно просить.
А все война проклятая. Есть же добрые люди на этом злом свете.
* * *Машину Подберезский и Комбат оставили на платной стоянке возле вокзала, и пока спускались в метро, на эскалаторе обговорили план действий.
— Чтобы быстрее было, ты, Андрюша, езжай в один конец, а я — в другой.
— Только я думаю, мужика этого, капитана подставили.
— Я тоже так думаю, но он-то знает, кто его подставил.
Оказавшись внизу эскалатора, Комбат не пошел на перрон, а завернул к стеклянной будке, к дежурной по станции. Ею оказалась очень уж серьезная женщина лет сорока. Она подозрительно покосилась на Комбата, внутренне подготовив себя к тому, что это какой-нибудь приезжий хочет спросить, в какую сторону ему следует ехать и заранее подготовила ответ:
— Схему смотрите.
— Слышь, сестренка, — Рублев приоткрыл стеклянную будку.
И самое странное — незатейливое слово, сестренка, растопило лед недоверия.
— Не знаете, как проехать? — спросила женщина вполне миролюбиво.
— Друга ищем, воевали вместе, а, говорят, он тут в метро на инвалидной коляске катается. С бородой, загорелый весь, орден и две медали на груди.
— Есть тут такой, — улыбнулась женщина, — Сема Медалист.
— Сестренка, видела его сегодня?
— Да, с час тому назад по платформе катался.
— Спасибо, — Комбат осторожно прикрыл стеклянную дверь и отошел к ближайшей колонне вместе с Подберезским.
— Ну все, Андрюха, ты сюда, а я в обратную сторону, на каждой станции переходи из вагона в вагон, расспрашивай, найдем. Встретимся или здесь на платформе, или наверху в машине подождешь. Все.
Заскрежетал, останавливаясь, поезд. Комбат хлопнул Андрея по плечу.