— Если Плейшнер не клюнет, тогда в результате «левой» поставки «Абсолюта» ты, Костя Олафсон, ребята из «ТКК» и деятели с «Апрашки» получат большие деньги… Всем будет хорошо и здорово, кроме «напаренного» в очередной раз государства… Ну, а нам с тобой в этой ситуации придется выдумывать что-нибудь еще… Понимаешь, Катя — изъяны можно найти, при желании, в любом плане. Более того, их надо искать, чтобы вовремя исправить, что можно… Когда начинаешь что-то делать — никогда нет стопроцентной гарантии успеха, но зато когда ничего не делаешь, вот тогда стопроцентная гарантия есть. Гарантия недостижения цели… Выбор, по-моему, очевиден… Так?
— Так, — согласно кивнула в ответ Катя. — Я… Ты прав — надо действовать… Я поговорю завтра с Олафсоном… А сейчас — пойдем в комнату…
— Зачем? — удивился Обнорский, машинально почесывая шариковой ручкой лоб.
— По-моему, кто-то здесь стриптиз заказывал? — ответила ему таким же удивленным взглядом Катя.
* * *Обнорский очнулся от воспоминаний резко — будто кто-то толкнул его в плечо. Господи, неужели он умудрился задремать в этом «черном мешке», куда его запихнули неведомые умельцы-похитители? Похоже, что так… Вот и не верь после этого рассказам про то, что некоторые приговоренные к смерти засыпали в ночь перед казнью… Странные все-таки фортели выкидывает иногда человеческая нервная система…
Андрей вскочил на ноги и заметался по своей тюрьме — кто же его все-таки похитил, кто?! Скорее всего — «тэкакашники», учитывая вечерний разговор с Назаровым, это, конечно, наиболее вероятный вариант… Обнорский глухо выругался вслух — да, смудаковал он тогда с этим звонком майору. Не нужно было его делать… Да теперь-то жалеть уже поздно…
Когда комбинация с «Абсолютом» начала развиваться именно так, как и задумывал ее Обнорский с самого начала — в душе Андрея стало происходить черт знает что… Серегин ведь понимал, что с точки зрения нормальной человеческой нравственности весь его план более, чем спорен… Одно дело — теоретические построения, и совсем другое — когда эти построения начинают претворяться в жизнь, когда приходит осознание невозможности остановки уже запущенного безжалостного механизма…
Когда план еще только выстраивался, еще в Стокгольме Катя спросила как-то Андрея:
— Слушай… Ты извини, вопрос, конечно, дурацкий, но… Тебе не жалко этих «комитетчиков»? Ты же сам понимаешь — если все пойдет так, как ты задумал, тогда и стрельба может начаться, и кровь польется…
— Жалко — оно у пчелки! — Андрей ответил, наверное, излишне резко — именно потому, кстати, что сам себе постоянно задавал тот же самый вопрос, который озвучила Катерина.
Серегин нашел ответ на этот страшный вопрос и даже подробно продекларировал его позднее Кате — хотя на самом-то деле Андрей старался убедить не ее, а самого себя, убедить именно в «нравственной правомочности» своей комбинации…
— Ты пойми, Катя, — говорил Серегин, расхаживая по кухне стокгольмской квартиры Званцевой. — Кто изначально предложил идею «левой» сделки? Мы? Нет, не мы… Эти самые «комитетчики» ее и предложили… Они сознательно пошли на преступление ради своих корыстных интересов. А раз так — то почему их надо жалеть? Только потому, что у людей не получилось все так, как они хотели бы? Но они — уже взрослые мальчики, играющие во взрослые игры… Они сами свою судьбу выбрали… Были бы они чисты и непорочны — никаких таких раскладов у них и не возникло… И потом — «комитетчики» по жизни с бандюгами воевать должны, им это по судьбе положено. А сами не хотят воевать — значит их к этому подтолкнуть надо.
Обнорский говорил убежденно, но грыз, грыз его червь сомнения — все так, не ангелы эти «комитетчики», но имеет ли он, Андрей Серегин, право ломать их судьбы?… Это же все-таки живые люди… Пока — живые…
* * *Сначала вся «операция» шла, как по нотам, прошла «пробная» поставка, потом Людмила Карасева прекрасно справилась с отведенной ей ролью и передала Плейшнеру бумаги по поставке «Абсолюта». Сам Некрасов, кстати, «наколку» не оценил, но ей сразу заинтересовался Гутман — так, по крайней мере, рассказывала Мила… Андрей поблагодарил проститутку за помощь, а через несколько дней передал ей пятьдесят шесть тысяч долларов с липовым письмом от несуществующего шведского благотворительного фонда «Анонимные проститутки — путь в новую жизнь». Людмила была просто в шоке — она, конечно, не верила в какую-то реальную помощь с Запада, а поручение Обнорского согласилась выполнить просто так, не по корыстным, а по «человеческим» мотивам… Андрей же постарался максимально запутать Карасеву — так, чтобы она не связывала выполненное ей поручение с полученной помощью от «благотворительного фонда»… Обнорский заставил Милу поклясться, что она в ближайшие дни уедет навсегда из Петербурга, а потом, когда устроится на новом месте — даст о себе знать… Из своей питерской квартиры Мила действительно исчезла, но весточки от нее Андрей так и не дождался, с течением времени его все больше и больше беспокоило это обстоятельство, и он не раз и не два пожалел, что лично не проконтролировал отъезд Карасевой — сделать это ему помешала нехватка времени… Если бы только Серегин знал, чем обернется это его упущение, если бы он только знал… Но Обнорский понадеялся на здравый смысл Милы — понадеялся и просчитался…
А потом он допустил еще одну ошибку, которой стал его звонок майору Назарову — с предупреждением о «контролируемости» поставки «Абсолюта»… В этом случае у Серегина просто сдали нервы — он ведь был просто-напросто человеком, а не безжалостным, лишенным эмоций киборгом… Дело в том, что Обнорский осторожно навел справки об Аркадии Сергеевиче — и от всех своих источников получил одни только положительные отзывы о майоре. По всему выходило, что Назаров был всю жизнь честным служакой, сломавшимся лишь под конец карьеры… Андрей хорошо понимал, что если придуманная им «карусель» завертится — тогда майору, скорее всего, придется очень несладко… Он окажется между двух огней. С одной стороны, рано или поздно вся история выплывает на поверхность и заинтересует коллег Назарова, с другой стороны — на него будут «косяк вешать» ребята из «ТКК» за найденную «тему», обернувшуюся большими проблемами…
Обнорский весь извелся, думая о практически незнакомом ему «комитетчике» — и в результате сорвался, позвонил… С Катериной этот звонок-предупреждение согласован, естественно, не был — он ведь мог сорвать всю комбинацию… Серегин, конечно, не стал объяснять Аркадию Сергеевичу все напрямую — Андрей просто-напросто хотел дать майору последний шанс… Именно поэтому Обнорский и намекнул в телефонном разговоре на то, что коллеги Назарова из ФСК знают о «левой» поставке и контролируют ее… Серегин рассуждал так — либо Аркадий Сергеевич воспользуется брошенным ему «спасательным кругом» и успеет что-то предпринять (поговорит, например, с руководством «ТКК», чтобы оно срочно переоформило сделку из «левой» в легальную), либо… Либо этот анонимный звонок просто внесет еще большую путаницу в последующие попытки «тэкакашников» разобраться в ситуации, а следовательно — еще больше осложнит поиск реальных виновников возникшей «непонятки»… Намудрил, конечно, Обнорский, намудрил… Впрочем, в этой истории с «Абсолютом» ошибки совершали все подряд — и не сказать ведь, чтобы ошибающиеся были людьми глупыми или неопытными.
О том, что похищение контейнеров с водкой все же состоялось, Обнорский узнал быстро — от своих источников в порту, где новость очень «широко разлетелась по очень узким кругам». Дальше следовало сделать только одну простую вещь — позвонить генеральному директору «ТКК» Бурцеву и «кивнуть» на Плейшнера… А потом нужно было ждать и отслеживать развитие ситуации, потому что «детонатор» сработал и «цепную реакцию» уже, наверное, не мог остановить никто… Она и пошла, эта «цепная реакция» — Обнорский собирал всю криминальную информацию по городу, отфиксировал и смерть сотрудника «ТКК» Гришина (Андрей, как и многие другие, даже мысли не допустил о том, что его гибель была случайной), и последующее исчезновение Плейшнера, и покушение на Антибиотика, и убийство Бурцева… Что Обнорский испытывал в душе — об этом, наверное, лучше вообще не говорить… Андрей просто ел себя изнутри — плохо ему было, муторно… Время от времени он звонил Катерине и информировал ее о новостях — Катя по голосу Серегина чувствовала, что с ним творится что-то неладное, она пробовала его морально поддержать, даже захотела приехать в Питер. Но тут уж «уперся рогом» Обнорский. Он заявил, что ее задача — сидеть в Стокгольме и «держать базу», которая может понадобится на случай возможного экстренного ухода из Петербурга…
После разговора с Назаровым, Андрей решил, что его раскрыли, и собирался срочно вылететь в Стокгольм — но перед бегством нужно было запустить последнюю фазу комбинации. Обнорский позвонил Никите Никитичу Кудасову, начальнику пятнадцатого отдела РУОПа, и договорился с ним о встрече на Сенной — там он собирался передать своему другу весь расклад по последней в городе мясорубке… Единственно, чего Андрей делать не хотел — это «светить» Катерину и ее роль во всей этой истории… Обнорский придумал красивую «легенду» о том, как попала к нему информация… Встретиться же именно на Сенной Серегин предложил потому, что именно там, в комнате коммунальной квартиры дома номер 2 по Московскому проспекту (откуда Андрей и Катя видели гибель старика Кораблева в ноябре 1993 года), хранил он свои записи и досье… Собственной квартире и рабочему кабинету Обнорский не доверял уже давно.
Договорившись о встрече с Кудасовым, Серегин сделал еще один звонок — он анонимно сообщил по «02» о готовящихся взрывах на двух складах и указал «мотивацию»: дескать, взорваны склады будут потому, что на них находится украденный «Абсолют»… Конечно, никаких бомб на этих складах не было… Более того, и насчет ворованного «Абсолюта» Андрей точной информацией не располагал… Просто два склада — бывшая овощебаза в Калининском районе и коммерческое хранилище рядом с мясокомбинатом у Московского проспекта — были названы в свое время Катериной как «доверенные склады» Антибиотика — предположительно, именно в них могли разместить на «отстой» украденную водку. В преддверии «Игр Доброй Воли», которые должны были проводиться летом 1994 года в Петербурге, любой звонок с угрозой взрыва должен был тщательно отрабатываться — а при поиске взрывных устройств не нужно получать специальных санкций на осмотр помещений…
Под «сурдинку» должна была сработать и информация о ворованной партии водки — если она действительно находится на одном из двух «заминированных» складов… Если «левая» партия «Абсолюта» будет обнаружена, тогда… Тогда за эту нитку можно тянуть дальше — и она может привести к Антибиотику. И — вот вам, пожалуйста, мотив заказных убийств Гришина и Бурцева… Впрочем, детально продумать дальнейшее развитие комбинации Обнорский уже не успевал — он рассчитывал, что эту работу проделает Никита. Хотя, честно говоря, Андрей затруднялся прогнозировать реакцию Кудасова, когда тот узнает о его «партизанских» действиях… Серегин предполагал, что начальник пятнадцатого отдела, скорее всего, страшно разозлится на него… Уверен Обнорский был только в одном — Никита никогда его не выдаст.
Но встреча с Кудасовым не состоялась — Андрея похитили… Ему не хватило всего пары часов… Как глупо все получилось…
* * *Серегин еще раз обошел по периметру свою «тюрьму», ощупал стены руками и сжал зубы, пытаясь противостоять заползавшему в душу отчаянию.
«А может, это меня Бог наказывает? — пришла ему в голову мысль. — Может быть, это воздаяние за все, что я устроил, за все эти смерти?… Оно, конечно, погибшие сами выбирали свою дорогу, но ведь я тоже приложил руку к тому, чтобы все вышло именно так, а не иначе? Да, я хотел уничтожить смрадного гада, но… Благими намерениями, говорят, дорога в ад вымощена…»
От этих размышлений Андрея зазнобило — они отнимали силы и желание сопротивляться… С огромным трудом Обнорский заставил себя прекратить бесполезные нравственные терзания и начать думать о вещах сугубо практических: рано или поздно его все-таки должны были вынуть из мешка — и к этому нужно было приготовиться заранее…
Андрей не строил никаких иллюзий, относительно ожидавших его перспектив. Кто бы его ни похитил — люди Палыча или «комитетчики», — в любом случае будет жесткий допрос, а когда из него выдернут всю информацию — тогда… Тогда понятно что — пуля в затылок или удавка на горло… «Комитетчики» в данном случае заинтересованы в сохранении жизни опасному свидетелю ничуть не больше Антибиотика.
«Так, — сказал Обнорский сам себе и несколько раз быстро сжал и разжал пальцы рук. — Так, спокойно… Без паники… Дела говенные, но пока-то я еще жив… И руки-ноги целы… Пока… После допроса состояние здоровья может резко измениться… Стало быть — нужно попробовать бежать перед допросом… Шансов мало — но попытка не пытка, как товарищ Берия говаривал… Терять мне нечего… Знать бы еще, где нахожусь… Эх, бля… Спокойно, спокойно… Так — а ведь я совсем забыл: Катька же должна позвонить Никите, если я не прилечу в Стокгольм. Она предупредит его, что я — в жопе… Вот именно — предупредит… Самолет-то в Стокгольме еще, наверное, не сел — не сутки же я здесь парюсь… Пока то да се… Нет, Никита ничего не успеет… И время тянуть — очень опасно… Если они начнут допрашивать правильно, с применением всех средств и методов воздействия — тогда…
Обнорский подумал о том, что «химическая терапия» может заставить его проговориться о Катерине — и от этой мысли ему стало совсем плохо, страшнее, чем когда он думал о своей смерти…
«Нет, надо бежать — пытаться прорваться сразу же, как из ямы вытянут… Я расслаблю их, кину „отвлекушку“, разыграю слизняка… А потом… Потом — как Бог даст…»
Внезапно что-то в окружавшей Обнорского чернотой изменилось — нет, света не прибавилось, но по воздуху, казалось, прошли какие-то колебания, какие-то глухие звуки донеслись сверху. Серегин напрягся — там, наверху, похоже, кто-то ходил или топтался… Послышались приглушенные голоса, а потом вдруг в темноту «мешка» хлынул ярчайший свет — «тюремщики» открыли люк, в который давеча сбросили Андрея… Наверное, свет был не таким уж и ярким, но он ощутимо ударил Обнорского по глазам — так оно всегда бывает после длительного пребывания в полной темноте. Серегин непроизвольно зажмурился, отшатнулся к стене и попытался защититься от беспощадного света выставленной вперед и вверх ладонью… Наверху заржали.
Андрей ничего не ответил, сосредоточенно моргая и привыкая к свету. Его начала пробирать мелкая дрожь — как когда-то давно на соревнованиях, перед первой схваткой.
— Слышь, ты там че, спишь, что ли? Подъем, бля! Вылазь, базар к тебе имеется… Слышь, нет?…
Сверху сбросили короткую веревочную лестницу — Серегин присмотрелся и увидел, что его тюрьма была не такой уж и глубокой — метра три от силы… Стараясь, чтобы его голос звучал как можно более жалко, Андрей ответил:
— Я… я не сплю… Я сейчас, я быстро… Пожалуйста…
Серегин вышел в поток света, суетливо схватился за перекладину лестницы, полез наверх, но запнулся и упал, что вызвало наверху новый взрыв веселья:
— Гля, писарчук-то еще и летать умеет, сука сраная! Очко-то не железное, играет поди…
— Э, козлевич, че ты дергасси, вылазь, гондурасина!
«Плохо, — подумал Андрей. — Очень плохо… Их там наверху — много… И судя по „базару“, это не „комитетчики“, а „братаны“… Хотя — разве „братаны“ не могут потрудиться на „конторских“? Или — „конторские“ разве не могут закосить под „братанов“? Все равно надо пытаться сваливать сразу, как только вылезу… Пусть поржут, это хорошо, веселье, оно расслабляет…»
Серегин с громкими стонами и даже с привизгиванием поднялся с пола, снова уцепился за лестницу и медленно полез наверх. Как только его голова показалась в квадратном люке, какой-то здоровяк в зеленых хлопковых штанах и в зеленой же рубахе схватил Андрея за уши и поддернул вверх:
— Гоп — с приездом, милый Маша, отсоси, подруга наша… Не впадлу? Губарик ты наш!
Серегин вскрикнул:
— Не надо, не надо!. Пожалуйста… Я…
— Головка от хуя! — ответил ему кто-то, и все снова захохотали.
Обнорский дернулся и попытался оглядеться — «зеленый» отпустил его уши и выпрямился, а заодно легонько ткнул носком башмака Андрея в лицо. Серегин откинулся спиной на край люка — это дало еще несколько дополнительных секунд для знакомства с обстановкой… А обстановка, честно говоря, удручала — Обнорский вылезал, похоже, в горницу какой-то деревенской хаты, люк располагался в самом центре комнаты. Вокруг лаза стояли четыре здоровенных амбала, стриженные головы которых почему-то ассоциировались с глобусами. В углу комнаты сидел на стуле еще один — он не принимал участия в общем веселье, смотрел на Серегина внимательными немигающими глазами… Андрей лишь мазнул по пятому взглядом, но этого хватило для выброса в кровь новой порции адреналина (хотя, казалось бы, куда уж еще), потому что внешность этого человека была очень характерной… Абсолютно лысый, с правильными чертами крупного худого лица, с черными мешками под глазами — именно так Катерина описывала Черепа, «начальника личной контрразведки» Антибиотика…