Кагасов передал бумагу Васючицу, тот внимательно прочел ее, сложил и сунул в карман. Потом внимательнее посмотрел на Сазана.
— Я вас где-то видел, — сказал он.
— Аэропорт «Еремеевка». Телохранитель банкира Шакурова. Только волосы у меня были не рыжие. Кагасов коротко и энергично выругался.
— Вы говорили что-то о трейлере, — сказал Васючиц.
— Товар у меня. Можете его забрать. Васючиц скатал в комочек хлебный мякиш и теперь отрывал от него кусочки и бросал на стол.
— И что вы за это хотите?
— За товар — ничего. Я хочу с вами работать.
— А зачем вы нам?
— А я полезный, — усмехнулся Сазан. — Вот вам несколько примеров. Хорошо, я взял ваш трейлер. А вы слыхали, что трейлеры — их вообще грабят? А если б какие-нибудь отморозки шестнадцатилетние на него наскочили? Представляете сценарий: отморозки в экстазе, бегут тут же на Рижский с рюкзаком героина, ментовка, понятное дело, чужих продавцов загребает, они поют про трейлер, как соловьи, ФСБ в два счета находит хозяев трейлера… И если шкуру свою вы и унесете, то половину денег отдадите точно… Вам нужно, чтобы ваши поставки каждый тип из подворотни мог грабануть? Я организую защиту.
Тут в дверь осторожно постучались, и вошел официант с подносом, уставленным разнообразной жратвой. Нестеренко выждал, когда все будет расставлено по местам, спросил бутылочку «Перрье» и продолжал:
— Дальше. Вам чистильщики нужны? Нужны.
— У нас свои есть, — негромко и угрожающе сказал Сергеев.
— Есть-то они есть, — усмехнулся Сазан, — но только, вы извините за откровенность, Анастасий Павлович, у нас армия как была предназначена для массированных походов по территории Западной Европы и прилегающего шарика, желательно после нанесения ядерного удара, так и осталась. Не создана у нас армия для штучных операций. Возьмем хоть войну в Чечне, хоть происшествие с Ивкиным. Заказали директора, подстрелили сына, да и то промазали. Хотите я вам расскажу, что произошло?
Вызвали вы контрактников из Байшанского погранотряда, в отпуск, на три дня, я знаю, проверил — наверное, тех самых, которые за речку ходили, и рассказали им, кого и как убрать. А ребята, пока сигнала ждали, приняли на грудь. Увольнительная все-таки, да еще Москва. В общем, окосели ребята и к употреблению были непригодны. Так?
— Не пили они, — неожиданно сказал Сергеев, — просто глаза вылупили. Один из Усть-Илимска, другой деревенский, а тут — Москва! Да они три года асфальта не видели.
— Анастасий! — предупреждающе сказал Кагасов.
— Да ладно тебе, — махнул рукой Сергеев.
— Хорошо, не пили, — согласился Сазан, — но что из этого следует? Что жмуриков штамповать должен профессионал. А не представитель смежной профессии.
Сазан отпил немного красного вина, промокнул рот салфеткой и продолжил:
— Проблема в том, что без воров вам все равно не обойтись. Пока вы развивались, вы могли пробавляться этим делом: армейская «крыша», случайные какие-то продавцы… А вы знаете, например, что в Краснодаре воры очень сильно приглядываются к этом вашему Бесику? И что в историю о том, что у него «крыша» от ФСБ, больше никто, не верит? И все размышляют на тему: а не Бесик ли заказал Кобу? Ваше счастье, что после смерти Кобы они еще не вылезли из разборок. А вылезут — и займутся вами. И я знаю конкретно человека, который говорит про Бесика, что у него армейская, «крыша». И я могу сделать так, что этот человек через неделю не сможет поделиться своими соображениями ни с кем, кроме Господа Бога. Или чертей, что вероятнее, учитывая его послужной список.
И потом. Килограмм опия в Москве стоит четыре тысячи долларов, килограмм героина — двести тысяч. А за сколько их продаете вы? В пять раз дешевле, небось? Потому что вы не занимаетесь розничной торговлей. Боитесь и правильно делаете. Потому что для этого придется драться за место на рынке со старожилами и с ментами ссученными. Потому что по рынку непременно пойдет слух, что вон армия торгует порошком. И какой-нибудь не в меру прыткий эфесбешник решит на этом слухе делать карьеру. Прецедент у меня уже сидит в надежном месте и на цепочке.
Вам не жалко терять девять десятых заработка, а?
Пусть по рынку ходит слух, что порошок продает Сазан. Вы занимаетесь транспортировкой и прикрытием с самого верха. Разборки я беру на себя. Ментовку я беру на себя. Всю силовую часть вопроса я беру на себя. В Москве. В других городах обещаю свести с надежными людьми.
И Сазан с аппетитом принялся наворачивать розовую форель, отливающую матовым светом на гофрированных, фиолетово-зеленых листьях салата. Кагасов столь же флегматично начал расправляться с бараньими ребрышками.
Васючиц вяло ковырял вилочкой в тарелке.
— Кстати, по поводу прецедента. Из ФСБ. Что вы там о нем сказали? — спросил Кагасов, обсосав последнюю косточку.
— У меня на даче один «гостиничный номер» специально зарезервирован для таких оказий, — сказал Сазан. — Калинин сидит в этом номере и ходит, как кот ученый, по цепи вокруг столба. Только цепь не золотая, а из нержавейки.
— А сказки он тоже рассказывает, как кот? — спросил Кагасов бесстрастным голосом.
— Сказок он больше не рассказывает. После продолжительной и не всегда дружественной с ним беседы он переключился исключительно на всамделишные истории. И я могу вас заверить, что о самодеятельном расследовании полковника Калинина его начальство ничего не знает. Желаете осмотреть достопримечательность?
Кагасов вздрогнул. Меньше всего ему хотелось спускаться в «гостиничный номер» с бетонным полом и голыми стенами и беседовать там с полковником ФСБ, которого, судя по всему, довели до консистенции свиной отбивной. Это было неаппетитно, и это было опасно. Комфортней всего было бы просто приказать этому готовому на цырлах ходить бандиту зарыть полковника где-то в лесочке, и тогда, если что-нибудь когда-нибудь и выплывет, отвечать за эфесбешника придется Нестеренко.
Но, с другой стороны, побеседовать с полковником следовало. Надо было узнать, что ему известно и что он рассказал Нестеренко.
— Поехали, — сказал Кагасов, — допьем кофе и поедем.
***Спустя пятьдесят минут темные иномарки с Нестеренко и его новыми друзьями проехали через ворота ягодковской дачи. Генерал-лейтенант Сергеев отговорился поздним часом и отбыл домой: на дачу пожаловали только Кагасов и Васючиц с двумя охранниками: Сазан мимолетно подумал, что, на верное, эти охраннички и расстреляли Воронкова с Глузой.
Нестеренко провел всю компанию широким, освещенным коридором, спустился по винтовой лесенке. Они оказались в подвале: справа, в костельной, шумел могучий японский агрегат, слева возвышалась монументальная сейфовая дверь. Около двери скучал бритый качок. Валерий поглядел в глазок, открыл дверь и вошел внутрь.
Полковник Калинин не ходил, как кот ученый, на цепи вокруг столба. Он лежал кучкой рваного тряпья на матрасе, брошенном прямо поверх бетонного пола, ничком и на скрип двери даже не шелохнулся. Ничего, кроме матраса, в подвале не было: если не считать параши в углу и немигающей лампочки, оплетенной стальной сеткой.
— Подъем, — скомандовал Сазан.
Рука Калинина, выброшенная вперед, зашевелилась. Пальцы заскребли по дырявому матрасу. Кагасов с некоторой зачарованностью смотрел на стальное кольцо, охватывавшее запястье Калинина. От запястья к штырю в стене шла цепь из шарикоподшипниковой стали.
— Обратите внимание, — сказал Сазан, — насколько гуманней условия содержания по сравнению с государственным изолятором. Лежи хоть весь день, никакого тебе туберкулеза, и повара не воры.
Веки полковника поднялись, и он уставился прямо в лицо Кагасову. Начальник аэропорта вздрогнул. Он никогда раньше не видел в глаза Калинина, но по габаритам это был здоровый, сильный мужик, самостоятельно пустившийся в предприятие, на которое немногие бы отважились. Теперь он глядел с матраса с такой смесью ненависти и страха, страха перед обычной и нескончаемой болью, что Кагасова невольно прошиб холодный пот. Он представил себе, что он кинул Нестеренко и сам оказался в этом подвале, ив глубине души тут же решил, что Нестеренко лучше не кидать.
— Хорошие люди хотят с тобой поговорить, — сказал Сазан.
— Зачем? — еле слышно прошелестел Калинин, — я уже все сказал.
Кагасов сделал шаг вперед:
— Что ты делал в Еремеевке?
— Левка Рашников… мой друг… просил разобраться, почему в крае ходят слухи, что за Бесиком стоит ФСБ.
— Кто, кроме тебя, знает о Еремеевке?
— Никто… я взял отпуск…
— А Рашников? Краснодарский уполномоченный?
Калинин не отвечал Кагасов неожиданно подскочил к лежащему человеку и изо всей силы двинул его башмаком в бок. Полковник взвизгнул по-собачьи. — Тише, тише, — Сазан положил Кагасову руку на плечо, — у него ребра сломаны. — А Рашников? — повторил Кагасов. Калинин не отвечал: было похоже, что он потерял сознание. Потом веки его опять медленно дрогнули и поползли вверх. Сазан присел на корточки возле пленника.
— Тебя спрашивают — твой друг Рашников был в курсе твоих расследований? Полковник тяжело дышал.
— Смотрите, Слава, как это делается, — сказал Сазан. Он внезапно левой рукой зажал запястье полковника, а правой ухватил средний палец, осклабился и довернул руку. Калинин вскрикнул. Да-же под маской из грязи и какой-то свалявшейся крови, покрывавшей его лицо, было видно, как он смертельно побледнел. Сазан выпустил кисть полковника. Средний палец на ней торчал под каким-то неестественным углом.
Васючиц наблюдал за происходящим совершенно спокойно, как за необходимой, но грязной работой, которая должна быть проделана, и в глазах его сквозило брезгливое равнодушие. Кагасов, наоборот, подался вперед: зрачки его засветились каким-то нездоровым светом, рот слегка приоткрылся он и сам не ожидал, что его так взволнует эта сцена в подвале. «Поеду отсюда к девкам», — почему-то пронеслось в голове.
— Рашников, — повторил Сазан.
— Он… не знал… Мог догадываться, но я с ним не говорил. Клянусь…
— Все равно Рашникова придется убрать, — сказал Кагасов.
— Пошли отсюда, — проговорил Васючиц. Через пять минут они стояли на вольном воздухе, с наслаждением вдыхая запах ночных сосен вместо спертой вони мочи и крови. Кагасов вдруг впервые в жизни подумал, что это за ужас: арест и камера.
— Кстати, Толя, — наклонился Сазан к уху Васючица, — удовлетворите, бога ради, мое любопытство. Что там умудрился услышать покойный Воронков, что вы его гасили в таком темпе?
Элегантный чиновник устало прислонился к стене,
— Позвонить решил некстати, — проговорил Васючиц.
— В смысле?
— Дачи у нас рядом, а у него телефона нет. Вот он и побежал ко мне звонить. Я со Славой сижу на террасе, обсуждаю поставку. Вижу — около телефона кто-то копошится. Я подумал, что это Славкин охранник. Минут через двадцать мы вышли в сад, я охранникам говорю, чтобы они не вертелись возле террасы. «А мы не вертелись». — «А кто же тогда звонил?» — «А ваша жена какого-то фраерка пустила».
— И что дальше? — с интересом спросил Сазан.
— Дальше — полный абзац. Ребята побежали к Воронкову на дачу — нет Воронкова. Тетка чешет из магазина, спрашивает: «Вы к Воронкову? А Воронков на автобус садился, который к станции». Мы — к станции, подъезжаем, смотрим: подошла электричка, в нее Воронков грузится. Тут я сообразил: а что, если он не в Москву, а в Рыково?
Полетели в Рыкове, смотрим, бредет по дороге наш воронков вместе с толпой. Я из машины вылез, ребят в объезд поля послал, позвонил Глузе. Сейчас, говорю, к тебе Воронков придет — с ним один человек хочет поговорить. Ты ему про человека не говори, а скажи, что кабинет прослушивается и веди на стоянку. Он там ждать будет. Чудом все обошлось. А джип куда делся? К Славе во двор заехал.
Все хорошо, что хорошо кончается, — пробормотал Кагасов.
— Где порошок? — спросил Васючиц. Сазан вместо ответа подошел к темному «лендроверу», забрызганному по уши лесной грязью. Бандит поднял заднюю дверцу, и Сергеев уставился прямо в тугие целлофановые мешки, распиравшие багажник машины.
— Можете хоть сейчас забрать, — сказал Сазан, — могу сам доставить по адресу.
Кагасов заколебался. Везти с собой героин он, естественно, не собирался: а ну как наскочит шальной патруль? Можно было бы позвонить ребятам и распорядиться приехать, но, как совершенно правильно предложил бандит, почему бы не поручить это дело Сазану? Он разбил супницу, он пусть теперь и подтирает пол.