Другое дело — террористы и киллеры. Им нужен не раненый противник, а противник убитый. Поэтому профессиональные убийцы предпочитают полуоболочечные пули с мягкой цинковой оберткой, которая разрывается от контакта с телом и может сделать смертельной любую рану. В сущности, степень профессионализма покушения почти всегда определяется именно этим фактом: стрелял ли убийца стандартными армейскими маслинами или купил на рынке полуоболочечные пули по шесть долларов за штучку.
— Интересное кино, — растерянно повторил он, — стреляли они, словно анаши обкурившись, а маслины у них высококачественные…
Сазан не подозревал, насколько он в этот момент был близок к истине
— А они точно плохо стреляли? — с сомнением спросил Муха.
— Да хуже свиньи! Целились в «мазду», а попали в «паджеро»! У них что, заказ на все японские тачки?
— Но ведь они бы загасили парнишку, если б не ты.
— Начнем с того, что профессионал бы увидел, что это не тот клиент, которого заказали. А так у них словно мозги от страха перегорели… Что там этот фраер — Воронков?
— Никак. Дома жену пользует.
За час до посещения Сазана, пока Воронков ходил обедать, неизвестные лица, навестившие кабинет зам, начальника отдела, подселили ему в телефон «клопа». По расчетам Сазана, первое, что Воронков должен был сделать после его ухода, — это броситься звонить посреднику или самому киллеру (по глупости исполнения нельзя было исключить, что никакого профессионального посредника между Воронковым и киллером не было, а был, как это порой случается в безумной нашей эпохе, обыкновенный найм за гроши). Это — если Воронков виновен. Если же он ни при чем, то, скорее всего, он бросится звонить человеку, который подал ему идею позвать Ивкина домой.
Но Воронков не сделал ни того, ни другого. На беду Сазана, сразу после жуткой дневной встречи Воронкова вызвали к начальству — он ушел и не появлялся в кабинете два часа. Один из людей Нестеренко, болтавшийся по коридорам якобы в поисках работника, ушедшего из Службы неделю назад, ненавязчиво следил за перемещениями Воронкова. Тот ходил по кабинетам, как заводной и с потерянным выражением лица.
— Наверное, он позвонил из другого кабинета, — предположил Муха.
— Ага. Извинился, снял при сослуживце трубку и: «Извини, Гоша, срочный базар есть. Я тут одного фраерка заказывал, а ты вместо него его сына чуть не замочил. Подгребай в „Соловей“ к шести». Так, что ли?
Муха поскреб в затылке.
— Чует мое сердце. Муха, — сказал Сазан, — что Воронков все-таки к кому-то побежал, и этот кто-то был тот, кто присоветовал ему позвать домой нашего авиадиректора. И сидел этот кто-то в том же здании, что Воронков, и может, даже на том же этаже…
Поднялся и закончил:
— Непонятная эта история. Муха. Нету у Воронкова бабок на полуоболочечные маслины. А те, у кого есть такие бабки, не будут нанимать первокурсников для стрельбы…
***А поздно вечером, когда Валерий Нестеренко заехал в любимое казино «Соловей», кто-то тронул его за плечо. Нестеренко обернулся и узнал Александра Шилова по кличке Шило. Валерий давно не видал авторитета и даже испугался, как тот изменился: глаза Шила были налиты кровью, зрачки сузились до размеров охотничьей дроби, и отечное лицо поросло двухдневной щетиной. За спиной Шила маячили два дуболома.
— Привет, Валерка, — сказал Шило с упорной сосредоточенностью человека, который совсем не трезв, но пытается изо всех сил выглядеть трезвым. — Там Миша Ивкин очень тобой интересовался. Большое ты на него впечатление произвел. Ты учти…
— Я что? — мирно сказал Нестеренко. — Качу себе мимо эмблемы «Мосфильма», вдруг свист, грохот, «мазда» передо мной улетает в кювет, задрав хвост, аки пикирующий бомбардировщик, мне тоже попало… Ну не люблю я, когда кто-то себя с охотником перепутал, а мою тачку — с перепелкой. Нервный я… Ты бы на моем месте иначе поступил? Налитые кровью глаза Шила страшно блеснули.
— Там Ивкин чего-то хвостом крутит, — прохрипел он, — ты ему услуги свои предлагал?
— Я нефтью не занимаюсь, — ответил Сазан. — И заниматься не хочу.
— Нефть, она как Шарон Стоун, — сказал, ухмыляясь, Шило, — ее все хотят, да не все получат.
— Фильтруй базар. Шило!
Авторитет пробормотал что-то сквозь зубы.
Сазану эта встреча нравилась все меньше и меньше: авторитет был явно под кайфом, адекватно реальности не воспринимал и вдобавок демонстрировал все причитающиеся симптомы близкого нервного срыва.
— Имей в виду, — сказал Сазан, — пули были полуоболочечные.
— А стреляли хреново?
— Стреляли хреново. Концы с концами не сходятся.
— В этом деле вообще концы с концами не сходятся, — хрипло сказал Шило.
Он повернулся и пошел к игральным столам. Два дуболома в малиновых пиджаках послушно следовали за ним, как два танкера на буксире у щуплой баржи.
***Два дня Нестеренко не было в Москве. Месяц назад одна из подотчетных ему фирм потеряла полмиллиона баксов: продала товар, а в оплату получила векселя…ского металлургического завода. А когда люди из фирмы поехали на завод отоваривать векселя сталью, то им сказали, что векселя фальшивые и что они уже не первые на этого мошенника попались.
В ментовке к проблемам подвластной Сазану фирмы отнеслись крайне прохладно и первым делом позвали смежников из налоговой — проверить, правильно ли оформлены акты покупки-продажи, так что уже спустя час после начала расследования в фирме не знали, куда деться, и еле отвертелись, заплатив ментам и налоговикам пусть не столько же, сколько мошеннику, но все равно чувствительную сумму.
После этого фирма пошла с покаянным плачем к своей «крыше».
Сазан и московское представительство завода, недолго думая, хлопнули в газете объявление о том, что меняют сахар и нефть на векселя…ского металлургического завода, и мошенник, у которого еще оставалось поддельных векселей миллионов на двадцать, вскоре заглотил наживку вместе с крючком и леской. Спустя два дня директор фирмы опознал мошенника в человеке, пришедшем в контору Сазана с горячим желанием меняться товарами. Тот тоже что-то сообразил и кинулся наутек. Поймали его аж в Хабаровске; там же, в Хабаровске, арендовали у знакомых подвальчик и держали парня в подвальчике до тех пор, пока тот не выплюнул все бабки, которые заглотил, и столько же, украденного у других, сверху — бандитам за труды.
Сазан выбранил подопечную фирму за то, что она обращалась в ментовку, вернул ей причитающуюся долю бабок и вылетел в Москву.
Воротившись, Нестеренко набрал домашний номер Ивкина. Трубка ответила ломким мальчишеским голосом.
— Привет, Миш, ты? — спросил Сазан. — Это Нестеренко, если помнишь такого. Как здоровье?
— Ничего, — сказал Миша, — рука в люльке, а все остальное нормально. Помните, вы сказали, что у меня ребра сломаны? А оно не сломанное, только треснутое. Жалко, что сейчас лето.
— Что? — не понял Сазан.
— Вот было бы здорово, если бы я навернулся в сентябре, — объяснил Миша, — в школу не надо было ходить. А так каникулы пропадают.
— Да, — согласился после некоторой паузы Нестеренко, — это было бы лучше, если бы в школу ходить было не надо. Позови отца.
— Его нету.
— А. Ну ладно. Как прошло собрание?"
— Оно не состоялось.
— Как не состоялось? — изумился Валерий.
— Доверенность, с которой пришла СТК, была недействительной, — сообщил Миша. — Правда, Валерий Игоревич, я в этих делах не разбираюсь. Я только знаю, что собрание отменено и отец по-прежнему директор.
— Ну бывай, — сказал Сазан.
— Валерий Игоревич!
— Что?
Трубка помолчала.
— Нет, это я так… — проговорил мальчик, — можно я вам потом перезвоню, Валерий Игоревич?
— Перезванивай.
Не вешая трубку, Валерий тут же набрал другой номер, поговорил минут пятнадцать и вышел из дома.
Спустя час его машина остановилась у небольшого уютного особнячка в центре Москвы. У двери особнячка золотом по черному теснилась витиеватая надпись: «Межинвестбанк». С председателем правления банка, Александром Шакуровым, Валерия связывала школьная дружба, в ходе перестройки плавно перешедшая в иные, несколько менее приятные для Шакурова отношения.
Председатель правления — веселый и стремительно полнеющий от оседлой жизни молодой человек — поднялся навстречу дорогому гостю. Коньяк был отвергнут, а чай, принесенный кокетливой секретаршей, распит с великим удовольствием.
Шакуров минут двадцать толковал с гостем, дивясь про себя, что тому надо каждую встречу на протяжении вот уже пяти лет — объяснять словосочетание «ставка рефинансирования». Потом Сазан спросил:
— Ты выяснил, что я тебя просил — насчет собрания?
— Да. Оно просто не состоялось. Доверенность, выданную Службе транспортного контроля, признали недействительной. — Не понимаю, что значит — «недействительной»? Они ее что, в израильском посольстве оформляли? В ЖЭКе? В борделе? Как можно быть таким олухом царя небесного, чтобы не правильно оформить доверенность на ключевое собрание?
— Валер, это все тебе неинтересно. Понимаешь, если ты генеральный директор и есть сторонний акционер, который хочет тебя снять, то у тебя есть тысяча и один способ не пустить акционера на предприятие. Самый простой — признать недействительной доверенность для голосования, выданную представителю акционера. Под любым предлогом. Сказать, что в доверенности не указана прописка представителя. Или количество детей. Или цвет его носок.
— Не дошло.
— Валер, это все скучно, нудно и полно дыр, как все российское законодательство. Если говорить очень грубо — то доверенности проверяет мандатная комиссия, а мандатная комиссия утверждается предыдущим собранием, а предыдущее собрание — это действующий директор.
Нестеренко замахал руками.
— Все, хватит, убедил. Вопрос простой: значит, Ивкин может оставаться генеральным директором до посинения, как бы государству не хотелось его снять?
— Примерно так.
— То есть в этих условиях самое простое для СТК — это завалить Ивкина? Или по крайней мере запугать его так, чтобы в следующий раз он не распускал хвост?
Шакуров подумал.
— В общем да, — сказал он. Помолчал и добавил:
— Только ты извини, у тебя какой-то упрощенный взгляд на вещи. Это же все-таки правительственная контора… Ну, загорелось ей снять Ивкина. Мало, допустим, взяток давал. Другой обещает больше.
Ну какие деньги с этого аэродрома? Это ж, прости меня, луг заасфальтированный. Убрать этого Ивкина больше бабок стоит, чем квартал взяток с Рыкова. Неэкономично. Если бы они из-за Шереметьева грызлись…
— А над Шереметьевым эта контора тоже командует?
— Эта? Комитет по приготовлению щей? Да Шереметьевские ребята их тут же схарчат и не заметят…
Сазан открыл было рот, но тут в кармане зачирикал мобильник.
— Да?
— Валерий Игоревич? — Сазан узнал голос Миши Ивкина, — Валерий Игоревич, вы могли бы приехать в аэропорт? Сейчас.
— А что такое?
Трубку аккуратно повесили.
— Что-то случилось? — спросил Шакуров.
— Да. Кажется, комитет по приготовлению щей пересолил свою стряпню. И зачем я ввязываюсь в это дело?
Через час Сазан миновал последний указатель с надписью: «Рыкове» и свернул с убогого двухрядного шоссе на истрепанную до полного изумления пригородную улицу.
В течение этого часа Сазан тщетно звонил и домой Ивкину, где трубку неизменно брала глухая и придурковатая старуха, видимо, бабушка Миши, и в сам аэропорт, где телефоны не отвечали на звонки или были заняты.
Дорога была действительно премерзкая. С одной стороны разбитого и пыльного шоссе тянулся бетонный белый забор, над которым чахли хвосты одиноких грузовых «АНов», с другой стороны разделенные квелой зеленью и приземистым лабиринтом гаражей к дороге сбегались белые панельные дома.
У развилки торчал указатель «Рыкове», и под указателем был нарисован маленький стилизованный самолет. Указатель показывал направо. Налево, чуть наискось от железнодорожной станции, у одного из панельных домов, стояла куча «синеглазок», пожарная машина, желто-красная «скорая помощь» и здоровенный «Икарус» с тщательно занавешенными окнами.
Цепь крепких ребят в камуфляже оттесняла от дома необъятную толпу.
Валерий запарковал машину под указателем, пересек дорогу и подошел к небольшому рынку, стихийно образовавшемуся у станции. Торговки возбужденно переговаривались и все, как одна, смотрели не на свой товар, а в сторону панельного дома. Сазан заплатил за килограмм винограда и спросил