— Леша, кончай, — сказал Гаибов, — ты посмотри, как тебя Валерий Игоревич слушает. Не хватало тебе новую моду среди бандитов ввести — людей рицином травить.
— Я просто к тому, — ответил Чердынский, — что мы, ученые, люди смирные. Где киллеры водятся, не знаем, а вот в наших пробирках невесть что может отыскаться…
Разговор как-то затих, и все присутствующие принялись за окрошку.
В углу ресторана, из-за дневного времени, висел плоскоэкранный «Филлипс», и местная аналитическая программа, видимо, обозревала губернаторскую гонку. Во всяком случае, сначала телевизор показал губернатора Жечкова на фоне служебного «мерседеса», а потом телевизор показал Борщака. Господин Борщак руководил процедурой сожжения губернаторского чучела непосредственно на площади перед обладминистрацией. При сожжении присутствовало довольно много пенсионеров. Церемония продолжалась минут пять, а потом подъехала милиция и начала всех мочить, правда, не из автоматов, а из обыкновенных брандспойтов. Голос за кадром сказал, что в результате этой акции рейтинг бывшего зама губернатора, а ныне его политического противника Борщака поднялся на два пункта.
— А ты давно был его замом? — спросил Валерий у Борщака.
— Два года назад
— А за что уволили?
— Ни за что и в один день, — ответил за приятеля Гаибов. — Представляешь? Приносит ему человек на подпись бумаги, Жечков через час выходит из кабинета и говорит: «Ты уволен».
— И что было в бумагах?
— Абсолютно ничего, — удивился Борщак, — какие-то предложения по местному самоуправлению. Сам же меня и позвал из Москвы, я тогда в таможне работал, два года никаких проблем — и вдруг пожалуйста!
Борщак резким движением опрокинул в себя рюмку, и на скулах кандидата в губернаторы заиграли красные пятна.
— Дурак, демократ и хам! — сказал Борщак. — Из комсомольских активистов. Знаете, кто у нас разбирается в экономике меньше, чем коммунисты? Демократы. Помню, была одна замечательная история. Приехали к нему в 1993 году иностранные консультанты и говорят: «Вы знаете, чего не хватает вашей областной экономике? Ей не хватает иностранных кредитов». Мысль справедливая. У Жечкова уже в уме радостные картинки, как на заводы идут иностранные деньги и превращаются в русскую прибыль. «Идите, — говорит, — на заводы и дайте им кредиты» Иностранцы пришли на заводы и возвращаются обратно к Жечкову.
«Не можем, — говорят, — давать кредитов, потому что у ваших заводов нет бизнес-планов». Как так нет? Производственные мощности есть, станки есть, стены есть, а бизнес-планов нет? Нет — так будут. Губернатор Жечков собирает директоров и подписывает постановление: в течение двух месяцев каждый завод обязан разработать и представить бизнес-план. Ну директора посмеялись и отрядили на это дело каких-то «шестерок». Опять приходят консультанты к губернатору: «Непорядок, отче! Несерьезно директора относятся к бизнес-планам». Губернатор опять распоряжается: пусть, мол, второго декабря каждый завод представит на семинаре иностранцам бизнес-план, да представит его не кто-нибудь, а лично директор… Директора озадачились, побежали к своим «шестеркам» смотреть, что там хоть за бизнес-план такой…
Борщак улыбнулся.
— Наступает второе декабря. Собирают штук двадцать директоров. В партере губернатор и консультанты. Директоров одного за другим просят на сцену. Те подготовились, аж от зубов отскакивает — рассказывают и про маркетинг, и про сбытовую политику, и про черта рогатого. Советское воспитание — если человек умел цех к 7 ноября без крыши пустить, так что ему про франчайзинг не рассказать? Раз плюнуть… А четвертым выходит на сцену Сергей Синичкин, директор «Тарскнефтеоргсинтеза». И начинает откровенно плавать. Его спрашивают: «А какая у вас сбытовая политика?» А чего ему отвечать про сбытовую политику, если у него Сыч на комбинате сидит и тридцать процентов за «крышу» бартером забирает? Его спрашивают: «А вот почему вы фирме „Русский контракт“ продали на тридцать тыщ долларов солярки, а когда она вам не заплатила, другие сорок тысяч поставили?»
— А действительно, почему?
— Да Сыча эта была фирма, Сыч ему за это с Ярославля долги выбил… А как это все объяснить иностранцам? В бизнес-план вписать? А иностранцы не унимаются: "Почему вы в прошлом году при недостатке средств пожертвовали два миллиарда в благотворительный фонд «Закон и порядок?» Так и отвечать, что иначе ОМОН бы комбинат затрахал, а так начальник УВД выстроил себе дачу и успокоился? «А почему налоговая проверка насчитала два миллиарда штрафов?» Как отвечать? Так и отвечать, что, мол, у начальника налоговой с Сычом был серьезный конфликт за универмаг и налоговики на сычовской точке отыгрались? Они четвертый вопрос, пятый, а Синичкин на сцене схватился за сердце и бряк об пол! Инфаркт.
— А иностранцы?
— А иностранцы покрутили носом, почитали бизнес-планы, вздохнули и говорят: «Извините, господин губернатор, ваши директора хоть и написали бизнес-планы, но на самом деле все это сплошные филькины грамоты, и в западном способе ведения бизнеса они понимают не больше, чем этот ваш Сергей Синичкин. И хотя у нас есть венчурный фонд в 30 миллионов долларов, который мы должны разместить в какой-нибудь российской области, ваша область для этого не подходит да и любая другая тоже. Но мы вас поздравляем, поскольку вы очень прогрессивный губернатор, и нам очень жалко, что у вас такие отсталые директора». И уехали.
— А Синичкин?
— Полгода болел, а потом на пенсию ушел. Пока он болел, завод до косточек и растащили…
Валерий медленно перемешивал ложкой наваристую уху. Утром он ничего не ел, только выпил стакан сока, но есть почему-то не хотелось, тяжелая мельхиоровая ложка была покрыта неприятными глазками осетрового жира. Голова слегка кружилась. Валерий повернул голову и внезапно увидел, что за ним спокойными немигающими глазами наблюдает Чердынский. Наблюдает не как за собеседником, а как за готовым пациентом.
— Афанасий, не надо рассказывать гадости, — спокойно сказал Гаибов, — если бы Жечков дурак был, он бы на этом месте не удержался.
— А он чудом удержался, — сказал Борщак, — ты не знаешь, а я знаю. Это у меня на глазах было.
Борщак обернулся.
— Жечкову повезло, понимаете? Да, он не дурак, но опыта у него было с гулькин нос. Он, когда к власти пришел, экономикой заниматься не хотел и не мог. Подвели к нему одного человека, Варковского, очень ушлого, опытного и крутого. Номинально Варковский до перестройки бьп инструктором Тарского горкома, но у него были очень хорошие связи среди цеховиков. И вот Жечков назначает Варковского своим первым замом и говорит: «Я буду заниматься политикой, а хозяйством занимайся ты». А в нашей области прибыльных отраслей до «Зари» было две — табак да водка.
И вот в короткий срок Варковский все правильно организовал. Один сделал холдинг табачный, другой водочный, оба под себя подмял. Еще завод был шинный, он кредит получил на техническое перевооружение. Все хорошо, губернатор по заграницам катается, с КГБ в Москве борется, а Варковский здесь хозяйствует. Но есть одна маленькая проблема: учителя зарплат не получают. Приезжает губернатор-демократ, начинает разбираться, как так? Почему не получают? Вон, одних акцизов с табака область на тогдашних двести миллиардов должна иметь. А никаких акцизов нет, потому что под покровительством первого зама губернатора сигареты делают на «Тарянке», а упаковывают их в Брянске, который как пострадавший от Чернобыля от акцизов освобожден.
Стал губернатор разбираться. Варковский к нему приходит и говорит: «Ты в это дело не лезь, если губернатором хочешь быть». А Жечков закусил удила, он видит, чго власть от него ушла, и начинает на всех митингах выступать: «Варковский такой, Варковский сякой…» Митинги по телевизору не показывают, по распоряжению Варковского. Губернатор к себе начальников ФСБ и МВД собирает — помогайте! А те откровенно зубы скалят: пропела ты, демстрекоза, лето красное, и на кой мы будем тебе помогать, если ты в каждом выступлении КГБ порочишь…
Губернатор — в Москву. Приехал в аэропорт, наш, местный, смотрит — возле самолета стоят две черные иномарки. Оттуда выходит золотозубый субъект, представляется как Сыч. Берет оторопевшего губернатора за ручку и советует: ты, мол, насчет Варковского в Москве не очень шурши, а то ведь губернатором не будешь…
Борщак сделал театральную паузу.
— И что в Москве? — спросил нетерпеливо Нес-теренко.
— В Москве? Ничего в Москве. Ни слова в Кремле Жечков не сказал, приехал сюда, как сдутый мячик, все управленцы смеялись: укатали старые хозяйственники молодого демократа.
Борщак помолчал.
— А через месяц Варковского убили.
— Кто?
— Официально — Сыч.
— Что значит — официально?
— Это значит, что все считают, что это сделал Сыч. Не поделили они кучу. И Сыча стали травить, как бешеную собаку. Половину его ребят пересажали, у него начались трудности. Его арестовали, потом выпустили.
— Потом хлопнули, — сказал Валерий.
Борщак стал говорить что-то еще, Валерий сидел, тупо смотря в суп, и вдруг обнаружил, что не слушает Борщака. Чердынский с интересом посмотрел в окно.
— Валерий, — сказал он, — вы никогда альпинизмом на джипах не занимались?
Нестеренко оглянулся.
Ресторан находился на набережной над самой Тарой, и из окна открывался великолепный вид на замерзшую реку с прогалинами ленивой темной воды и широкую лестницу, поднимающуюся от набережной к площади, увенчанной памятником Есенину. По этой-то лестнице, неторопливо и с чувством собственного достоинства, катился серебряномордый вишневый джип. Гуляющий народ рассыпался от джипа в разные стороны. Приданный памятнику милиционер стоял с раскрытым ртом.
Джип скатился на набережную, подвалил к ресторану и исчез из поля зрения обедающих. Спустя мгновение хлопнула входная дверь. Официанты брызнули прочь, цветные бамбуковые палочки, занавешивавшие вход в зал, разлетелись в разные стороны, и на пороге появились трое. Валерий, сидевший спиной ко входу, неторопливо повернулся. Муха за соседним столиком сунул руку под пиджак.
Предводитель троицы шагнул к столику, и на Валерия уставились круглые немигающие глаза со странно суженными зрачками.
— Что, москвич, — сказал человек, — сидишь с барыгами трешь? Не западло тебе с лохами за одним столом?
Кандидат в губернаторы Борщак незаметно подвинулся со стулом, словно хотел смыться с линии огня. Чердынский сидел совершенно бесстрастно. Лицо Гаибова окаменело.
— Ты — Спиридон? — спросил Нестеренко.
— Я-то Спиридон, а ты вот что за хрен в пальто?
— Это ты угрожал Игорю?
— Твой Игорь меня на два лимона подставил! — взорвался Спиридон. — А ты, москвич, не лезь, куда не звали!
— Ты убил Игоря? — негромко спросил Сазан.
— Ты здесь лишний, понял? — сказал Спиридон. — Канай в свою Москву. А эти ребята мне в натуре должны: за Сыча и за то, что лохи, а пищат. Въехал?
— Слушай, Спиридон, давай об этом отдельно перетрем.
— На въезде в город, в двенадцать, у старого пивзавода, — сказал Спиридон.
Нестеренко кивнул. Уголовник повернулся и вышел из зала. Его свита последовала за ним.
Валерий придвинул к себе тарелку с супом, попытался проглотить хоть ложку и закашлялся. Гаибов тоже ничего не ел — угрюмо сидел, уставившись в одну точку, и, видимо, переживал по поводу полученного им титула.
— Валерий Игоревич, вы что ничего не едите? Плохо себя чувствуете?
Вопрос был задан явно неудачно — Валерий мгновенно решил, что сочувственный тон Чердынского относится к завтрашней разборке. Нестеренко встал.
— Суп дурацкий, — резко сказал он, — вот и все. А мне ехать надо.
— Вы бы показались врачам, — спокойно заметил Чердынский, — а то завтра до пивзавода не доедете. Валерий пожал плечами и вышел из зала.