Она много раз за эти томительные месяцы прокручивала в памяти тот страшный вечер, последний вечер в мирном тихом Дейли-Сити, пригороде Сан-Франциско, пытаясь восстановить всю картину загадочных и страшных событий и понять, что же за ними скрывалось.
Сын не знал, что пану арестовали и посадили в тюрьму. Она не осмелилась ему сказать. Наверное, еще надеялась, что ошибка быстро вскроется и Владика отпустят. У него и раньше были трения с американским законом. Однажды ему едва не запретили въезд в страну. В ФБР поступил сигнал из Москвы о том, что якобы бизнесмен Владислав Геннадьевич Игнатов задолжал российскому правительству колоссальную сумму налогов. Но это была явная провокация: Владик очень щепетильно относился к внешней благопристойности своего бизнеса и своей репутации. К тому же он не хотел по-глупому рисковать и подставлять себя под удар. Поэтому все финансовые документы у него всегда были в порядке, а налоги – разумеется, с той прибыли, которую его бухгалтерия показывала по документам, – платил исправно.
Она хорошо помнила, как утром в тот день в теленовостях сообщили о предстоящей российскому президенту сложной операции. Владик весь день ходил хмурый, несколько раз звонил кому-то в Вашингтон, потом в Москву. А когда она спросила, чем он так обеспокоен, муж уклончиво сказал про возможные осложнения с поставками. Хотя она поняла, что просто не хочет ей ничего объяснять. И буквально в тот же вечер его вызвали в ФБР и долго, почти до полуночи, выясняли его «налоговую историю». Вернувшись домой, Владик только и сказал, что на него стукнули из Москвы. Это было предупреждение. Недвусмысленное, коварное предупреждение – как пять апельсиновых косточек в рассказе Конан-Дойля. И как показали последующие события, предупреждение не пустое.
Когда Владика посадили в тюрьму Сан-Франциско, она продолжала жить так, как и раньше, точно ничего не произошло. Соседям она ничего не сказала. Исчезновение мужа объяснила его внезапной командировкой в Европу. А потом…
Светлана тот страшный вечер помнила так отчетливо, словно все произошло только вчера. Поужинав, она уложила Олежку спать, сама села смотреть телевизор. Потом неожиданно нагрянул Сивый, верный друг Владика, с букетом чудесных желтых тюльпанов и известием о том, что Владислава освободили и отправили в Москву. А через несколько минут он лежал с кровоточащей дырой в голове – она даже не услышала выстрела с улицы. Потом ее схватили, ударили по голове, и она провалилась в черную мглу… Потом ей в руку чуть повыше локтя впилась игла, и по телу побежала расслабляющая теплая истома. Перед глазами все поплыло. Ее потащили на улицу. В последний миг, перед тем как сознание покинуло ее, она успела заметить, что оба фонаря на лужайке перед домом не горят.
Светлану подхватили под локти и поволокли. Очнулась она в каком-то доме. Там ее встретил мужчина лет сорока с очень знакомым, как ей показалось, лицом. Но в голове у нее мутилось, и она никак не могла припомнить, где видела его. Мужчина злобно взглянул на нее и кивком головы приказал отодрать клейкую ленту с ее губ. Его слова, сказанные на чистом русском языке, прорезали гнетущую тишину, точно удар молотка.
– Если тебе дорога жизнь сына – молчи. И слушай. Завтра утром тебя повезут в аэропорт. Потом будет долгий перелет. Потом… ну, там сама все увидишь. Сын будет все время с нашими людьми. Если пикнешь – его убьют. Будешь молчать – останется жив.
Ей достало мужества – или безрассудства? – спросить:
– Куда вы меня везете?
– Далеко, крошка, – с усмешкой бросил мужчина. – На родину.
Потом был аэропорт. Светлана сделала все так, как ей приказали: молча прошла паспортный контроль, молча села в самолет. Уже в самолете она попыталась было обратиться к соседке через проход, узнать, куда та летит, но сидящие спереди и сзади сопровождающие грубо одернули ее и сразу пересадили к иллюминатору. Парень со спящим Олежкой сел рядом. И тут же она почувствовала, как сзади в спину впилась уже знакомая игла и в считанные секунды опрокинула ее в сон.
Она смутно припоминала – или ей это только казалось, – что из Лос-Анджелеса они летели через Хельсинки в Москву, а уж из Москвы их перевезли в Питер… И вот уже несколько месяцев они с сыном были заложниками у человека со шрамом на лице.
Шрам… Некоторое время назад, снова и снова восстанавливая в голове всю последовательность страшных событий, она вдруг вспомнила, что в каком-то телефонном разговоре Владика, еще в Америке, она услышала так поразившее ее слово «шрам». Причем Владик произнес это слово так, словно речь шла не об увечье, а о фамилии. Фамилия. Немецкая? Австрийская? Американская? Русская? Или это… кличка. Шрам.
Светлана никогда не вникала в дела мужа. Собственно, так повелось издавна. Она знала о его бизнесе лишь то, что ей полагалось знать. Ни больше ни меньше. Конечно, она – не дура, понимала, что бизнес у Владика не совсем «чистый», но кто сегодня в России занимается «чистым» бизнесом? Кто может встать и сказать: я заработал свой капитал честным трудом, я никого не обманывал, чужих денег не присваивал, исправно платил все налоги… Владик любил повторять одну фразу: «Я для России все равно что дятел для леса». Как-то он признался, что впервые услышал эти слова от своего мудрого наставника Егора Сергеевича Нестеренко, академика, большой умницы. Она до конца не могла понять, что же имел в виду Владик. Но сердцем чуяла, что чего-то он все же не договаривал…
Послышалось урчание автомобильного двигателя. Светлана машинально выглянула в окованное тяжелой решеткой окно, забью, что за стеклом через щелку виден был лишь возвышающийся зеленый забор. Подъездную аллею к дому и вход отсюда не видно. Интересно, кто приехал. Сюда приезжали редко. В основном только для того, чтобы подвезти продукты. Но продукты привезли вчера – она слышала разговор двух охранников за дверью – они как раз обменивались впечатлениями от свежего пива. Значит, это приехал хозяин? Шрам… Уж не его ли поминал Владислав в том телефонном разговоре?
Светлана прилегав на кровать и закрыла глаза.
Шрам был весел. Валерка-Хобот сразу понял, что у босса сегодня красный день календаря. Шрам, не глядя, скинул черный плащ. Валерка подхватил его и повесил на крючок. Шрам быстрым шагом прошел в гостиную…
– Ну что тут у нас творится – все тихо? – спросил он у Валерки.
– Да что тут может случиться? Тишь да гладь – божья благодать.
– Это хорошо. Где остальные? – Валерка нахмурился, изображая усиленную работу мозгов.
– Боров спит после ночного дежурства. Леха с Сашкой во дворе, Митяй у ворот. Ты ж его видел, он тебе шлагбаум подымал.
– Ясно. Пойди всех собери. Разговор есть. Скоро, думаю, сниматься отсюда будем. – Валерка глупо улыбнулся.
– Совсем, что ль? Заложников сдавать будешь? – Губы Шрама разъехались в ухмылке.
– Сдавать ты будешь бутылки из-под пива. Заложников отпускают.
– Е-мое! Бабки, что ль, передали? – воскликнул Валерка.
Шрам только хмыкнул. Его бойцы знали, что молодая женщина с ребенком, которая содержалась на этой даче уже почти полгода, – это жена одного мурманского барыги, задолжавшего питерским крупную сумму, вот Шрам до возврата долга и взял его бабу с пацаном. О том, что «жену мурманского барыги» тайно переправили сюда аж из Западного полушария, никто из приближенных Шрама даже не догадывался.
– Передали, передали, – ответил Шрам самодовольно. – Сам приехал, в зубах принес. – Он помолчал. – Так что сегодня гульнем слегка, отметим событие. Собирай народ. Я кое-чего привез с собой. Столик накроем. И… – он бросил взгляд на большой, красного кирпича камин. – Огонь, что ли, разведи. Веселее будет.
Шрам пошел по коридору к комнате, где содержались его заложники. Он долго обдумывал, что сказать Варяговой бабе, но так ничего определенного и не придумал. Неужели прямо так взять и брякнуть новость? Или подготовить ее? Он вернулся в прихожую, вытащил из кармана плаща сложенную газету, развернул. Это был вчерашний номер «Московского комсомольца».
По верху первой полосы бежали жирные черные буквы: «УБИТ БАНДИТСКИЙ КАЗНАЧЕЙ». В центре полосы красовался портрет Варяга. Под портретом была подверстана статья в две колонки. Шрам остановился и уже в пятый, наверное, раз за день прочитал:
«По сообщению нашего источника в МВД, на прошлой неделе убит крупный криминальный авторитет по кличке Варяг. Варяг скрывался под личиной „российского бизнесмена“ Владислава Игнатова. Некоторое время проживал в США. Вернувшись в Россию в конце прошлого года, он попытался скрыться, во время побега из аэропорта „Шереметьево“ убил двух милиционеров. Зимой этого года был осужден и отбывал наказание в колонии строгого режима. Во время вспыхнувшего в колонии бунта он был застрелен шальной пулей. Возможно, Варяг пал жертвой от рук своих же „братанов“. Дело в том, что, по некоторым данным, в течение последних лет Варяг являлся „смотрящим“ по России. На бандитской фене это означает, что он контролировал воровскую казну, так называемый „общак“, куда стекались грязные деньги со всех концов страны. Смерть Варяга неизбежно приведет к новому переделу власти в криминальной России…»
Шрам опустил газету. Ему не понравился намек на то, что Варяга пристрелили свои же. Эта версийка, подброшенная, ясное дело, ментурой, осложняла его положение. Теперь его конкуренты могут развить эту версийку, нагромоздить горы домыслов и – обвинить его чуть ли не в организации убийства Варяга. И самое неприятное то, что народу известно: на самом деле Варяг не уезжал на Урал, а что взяли его здесь, в Питере, у Шрама под носом.
Он остановился перед дверью и отодвинул стальной засов. Открыл дверь, вошел. Женщина резко поднялась с кровати.
– Что? – спросила срывающимся голосом Светлана. Ей было ясно, что человек со шрамом сам пришел к ней неспроста.
– Вот, принес свежую газетку, – процедил Шрам. – Почитай последние новости.
С этими словами он протянул Светлане помятый «МК». Она взяла газету, не отводя глаз от Шрама. Потом медленно перевела взгляд на страницу. Перед ней заплясали черные буквы: «УБИТ». Взгляд скользнул вниз, на фотографию. Она приглушенно охнула, горло сдавило рыдание. Лицо Владислава. Но почему под его фотографией напечатаны такие странные слова: «воровская казна», «братаны», «общак»… Что это за бандитский жаргон? Какое отношение все это имеет к ее Владику? Владик – бандитский казначей? Что за чушь…
Она подняла полные слез глаза на вошедшего.
– Вы Шрам? – выдохнула она.
Мужчину перекосило. В глазах полыхнул злобный огонек.
– Я… – И он не нашелся, что ответить. Откуда эта сука его знает? Откуда? В голове у него вихрем понеслись мысли.
Значит, она его все-таки вычислила. Вычислила! Значит, теперь она его точно сдаст. Как пить дать. До этой самой секунды он еще не знал, что с ней делать. Даже подумывал отпустить ее на все четыре стороны – раз Варяга нет, на хрен она ему сдалась!
Но теперь ее придется убрать. И мальчишку тоже!…
– Это правда, что Владислав убит? – глядя прямо в глаза своему мучителю, спросила Светлана.
Шрам зачем-то потрогал побелевший след от ножа на щеке.
– Да. Его больше нет.
– Нас вы тоже убьете? – Она произнесла «тоже» с нажимом. Шрам вздрогнул. Он не мог смотреть этой бабе в глаза. Ему захотелось уйти.
Он развернулся и взялся рукой за дверной косяк.
– Там видно будет, – глухо сказал Шрам, вышел, закрыл дверь и задвинул засов.
Светлана, как неживая, села на кровать.
Убит… Владислав Игнатов убит. Варяг. Бандитский казначей. Теперь многое прояснялось. Все то страшное, что случилось с ним. И с ними. Какие ужасные слова. Но разве это так уже неожиданно – то, что она прочитала о нем в газете? То, что она узнала про Владислава? Нет. Ведь она же догадывалась. Давно догадывалась. Только гнала от себя эти мысли. Обманывала себя, старалась не думать, не задумываться. Неужели ей было непонятно, откуда у Владика так много денег и кто эти люди, которые ему звонили, приезжали, что-то привозили, тихо переговаривались на кухне за закрытыми дверями? Он не хотел посвящать ее в свои дела – не потому, что не доверял ей, а потому, что опасался за нее, за сына. Он берег их. Боже, как страшно. Страшно не то, что она наконец узнала о нем правду. Страшно то, что его больше нет. Что он убит. В каком-то далеком лагере. И никто теперь их не защитит. И не спасет.
Все кончено.