66
Отряд успел пройти около полутора километров. Бойцы подобрали «тяжелое» оружие – гранатометы, реактивный огнемет, подсумки с боеприпасами – которое оставили на пути следования, чтобы оно не мешало проведению операции. Гранатометы понадобятся позже – на перевале, а может, и раньше, когда завяжется бой с боевиками Юсупа. Хотя машины охраняет только десяток человек, вполне вероятно, что до гранатометов дело не дойдет. В районе кишлака довольно громко прозвучал взрыв. Костя и Касарин переглянулись. Они без труда определили звуки двух разорвавшихся гранат, хотя те слились воедино. Обоих посетила одна и та же мысль: не удержалась граната под козырьком: взрыв – и тут же разорвалась другая. Машинально отметили время: 00.03.
Как все хорошо начиналось, подумал Кавлис, и какое неудачное продолжение. Он прикинул, что боевики Расмона могут настичь их еще до выхода на тропу. Теперь придется увеличить темп до предела и даже пойти на крайние меры: разбить отряд, чтобы вторая группа прикрывала основную, которой в дальнейшем предстоит сразиться с десятком боевиков Юсупа Худойкулова. В непосредственной близости от его бивака разбивать отряд не имело смысла. Боевики загодя подготовятся к встрече, услышав выстрелы. Тянуть не стоит. Необходимо задержать людей Безари в самом начале.
Если граната взорвалась случайно, скорее всего, другие взрывы не прозвучат: в уцелевшей машине обыщут каждый сантиметр. А если кто-то подорвался на «растяжке» на пороге дома, то, вероятно, остальные ловушки также сработают. Не могут не сработать. Иначе на выходе с перевала их будут поджидать.
Ремез к этому времени увеличил темп. Кавлис, догнав его, бежал теперь рядом.
– Как ты, Леша?
– Как на марш-броске... – Алексей дышал тяжело, вбирая в себя воздух носом и шумно выталкивая ртом. – Только не дайте Сапрыкину угодить в болото... Конец связи.
Николай понял его. Разговаривать на ходу было тяжело, Ремез берег силы. Он будет нести на себе командира в течение двух часов по горному хребту; и только благополучно ступив на перевал, можно будет сменить его.
Майор чуть поотстал.
Орешин теперь смог поднять руки и держался за Алексея, обняв его за плечи. Ремезу стало немного легче.
Еще пара минут, думал Кавлис, и станет ясно, какая из гранат взорвалась: у дома или в одной из машин.
Прошло семь минут с момента первого взрыва, и с интервалом в пять секунд до отряда долетели отзвуки еще двух разорвавшихся гранат. Потом еще пары. От сердца немного отлегло. Первой все-таки сработала ловушка Кавлиса. Но как рано... Теперь форы не было.
Сейчас предстояло отдать трудный приказ, выбрать двух человек из отряда и отправить их на верную смерть. Кавлис нашел приемлемое решение. Оставлять Ремеза за старшего нельзя, он сосредоточен на дороге, ему тяжело, тяжелее всех, выбор пал на Михаила Зенина.
– Миша – старший в группе. Я прикрою. Темп не снижать, я догоню вас.
Никто не сказал: «Тебе нельзя, командир, ты не должен, давай лучше я...» В отряде умели понимать. К поступку майора отнеслись с уважением. Но одному нельзя. Первым успел Касарин.
– Я с тобой. – Гриша поравнялся с Кавлисом.
– Добро. – И остальным: – Встретимся еще. Прощаться не будем. – А про себя подумал, что следующим останется Мишка Зенин. А за ним тот, кому он передаст командование отрядом.
Саша Гвоздев снял с плеча гранатомет и подсумок с кумулятивными гранатами и передал майору. На Касарине уже висел гранатомет. Не сговариваясь, Кавлис и Касарин остановились.
Луна довольно высоко поднялась над горизонтом. Уходящая вниз тропа просматривалась прекрасно.
– Ты за тот камень, я за этот, – распорядился майор, указывая на два валуна по обе стороны тропы. – Дадим им подойти.
67
С одной стороны, Евсей рисковал, разъезжая в одиночку по южным районам Таджикистана. С другой – нет. И именно потому, что он, не считая водителя, был один. Обычно в других районах, в частности в Ставрополье или Дагестане, транспорт различных благотворительных фондов, включая ООН и Красный крест, сопровождается конвоем. Так или примерно так обстояли дела в северных районах Таджикистана. Хотя были случаи, когда мелкие группы боевиков обстреливали рейсовые автобусы. Почти весь пассажирский транспорт не имел стекол, вместо них окна были забраны листовым железом, и только водители смотрели через стекло. Нередко можно было увидеть машины с опознавательными знаками ООН или того же Красного Креста в сопровождении одной-двух легковых машин, а то и вовсе без охраны.
С начала года комиссия по вопросам гуманитарной помощи при правительстве Таджикистана дала согласие на десятки предложений из Германии, Австрии и других европейских государств об оказании помощи школам и больницам, включая южные районы – Шаартуз, Нижний Пяндж и другие. В Таджикистане и за большими грузами не следят, а на маленькие, стоимостью менее 20 тысяч экю, обращают внимание только на блокпостах, сведения о них ни в комиссию, ни в налоговую инспекцию не направляются.
Евсей уже давно купил пару выгодных контрактов на поставку грузов с гуманитарной помощью, оформил бумаги и ждал своего часа. Чтобы не прогореть на этой сделке, груз в машине стоил намного меньше 20 тысяч экю. Это была не первая операция торговца оружием в Таджикистане, пока в странах бывшего Союза идут войны, его помощь будет необходима.
На блокпостах Кришталь щедро делился медикаментами, дешевыми продуктами, ему указывали самые бедные кишлаки. К международной организации Красный Крест таджики относились с уважением. Они удивленно рассматривали американского монстра – «Питербилт», красивую и мощную машину, с мотором, который пробежал уже семьсот тысяч километров и пробежит еще столько же.
На посту под Шаартузом, неподалеку от железной дороги, Кришталь остался на ночь. В кузове, кроме пустых коробок, по чистой случайности не разобранных жителями кишлаков, было пусто. Таджики, чей язык ближе к персидскому, называли еврея на свой лад – Евзэй, они предоставили полномочным представителям Красного Креста для ночлега комнату, но Кришталь отказался, решив провести ночь в спальном отсеке машины. Шура устроился на передних сиденьях.
– Когда домой-то, Евсей Михайлович? – спросил он. – Могли бы и ночью ехать, я не устал.
– Шура, мало того, что вы дальтоник, вы еще страдаете куриной слепотой. Что бы мне вас проверить перед рейсом?..
– Опять смеетесь?
– Вы не поверите, Шура, но таки да. Хотя еще вчера мне было не до смеха. Все прошло очень торжественно, мне вручили майку с десятым номером, а вам с одиннадцатым. Нас включили в состав команды нижнепянджский «Черногорец». И я хочу вас спросить: вы горды?
– Честно?
– Желательно.
– Нисколько. Мне хватает номеров на машине, в удостоверении. Не хватало только, чтобы меня самого пронумеровали.
Евсей нерадостно вздохнул:
– Я чувствую в вашем голосе свое влияние. Очень пагубное.
– На вас тоже повлияли. Губительно.
– Может быть. Во всяком случае, это не заразно. На вас-то это не распространилось. Так что я не являюсь переносчиком болезнетворных микроорганизмов. Свои, личные бациллы, я имею права разбрасывать налево и направо.
– Не пойму, о чем мы с вами говорим. Расскажите лучше какую-нибудь историю. У вас это лучше получается. Вот про вечную мерзлоту, к примеру, мне очень понравилось.
– Я не люблю повторяться. Кажется, это называется тавтологией. Завтра мы с вами будем уже в Узбекистане, продадим к чертовой бабушке этот грузовик, сядем в самолет и взмоем в облака. И вы думаете, что я буду отдыхать во время полета? Ничуть не бывало. Я, Шура, буду думать, как использовать самолет в качестве транспортного средства для перевозки контрабанды. Разработаю план, потом плюну на него. И знаете почему? Потому что вы не умеете водить самолеты. Вы пропустите какой-нибудь знак в небе, мы врежемся, и где-нибудь под Барнаулом спасатели Шойгу найдут наши дымящиеся останки.
– Какой-то вы мрачный сегодня, Евсей Михайлович.
– Что поделаешь... Вы не поверите, Шура, но я переживаю. За тех симпатичных парней переживаю. Может, в это самое время они начали дикую пальбу. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь из них сложил голову на этой выжженной солнцем земле. Если бы еще вчера меня спросили: «Евсей Михайлович! Вы переживаете за нас?» – я бы ответил: «Разоритесь, увидите». Сейчас нет. Для некоторых людей слово «разорение» стоит выше слова «смерть», во всяком случае, имеет одно и то же значение. Те парни совершенно уникальные люди, и знаете, Шура, я был бы рад встрече с ними. Но не здесь, а в Новограде, к примеру. Случайная встреча, понимаете? Я иду по улице и вдруг меня кто-то окликает: «Здравствуйте, Евсей Михайлович!» В голосе радость встречи. Я поворачиваю голову и расплываюсь в улыбке. «Помните нас?» «Как не помнить! Я, грешным делом, заказал заупокойную мессу по вам». Если честно, Шура, меня еще ни разу в жизни не окликали радостно.
Водитель долгое время не нарушал воцарившегося в салоне машины молчания. Он думал о том, что старый еврей изменился на глазах. Почему? Не мешало бы спросить у него об этом. Шура работает с ним без малого год, казалось, изучил его: в Евсее ничего не менялось – ни манера разговора, ни полуофициальное обращение к своему водителю, а вот, поди ж ты...
Кришталь заворочался на своем месте и ворчливо продолжил тему:
– Впору бросать этот бизнес или заняться строгим анкетированием клиентов: зачем вам оружие? какие цели вы преследуете? а есть ли у вас разрешение на приобретение? нет? – сходите к участковому, пусть он выпишет вам соответствующую ксиву на хранение и использование гранатомета. Раньше я не задавался подобными вопросами, но в этот раз меня угораздило спросить. Спросил... А может, мне стоило раньше это сделать?
– Не знаю, по-моему, вы хотите спать.
– Наверное... В голове все перепуталось, как у того парня, который не знал, что делать с женщиной. Ему дали совет: заведи свою любимую в лес, положи под березой и взбирайся на нее. Что он и сделал, отбросив красивое выражение: «Самая трепетная близость – духовная»: прислонил девушку к березе и взобрался на нее. Одна из веток не выдержала его веса, и он грохнулся прямо на голову девушки. Вот так и я. Все это забудется. Однако в душе я буду ждать радостного приветствия: «Здравствуйте, Евсей Михайлович! Помните нас?»
– А вдруг такое случится? – Водитель отогнул занавеску спального отсека и посмотрел в глаза Евсею.
– Нет, Шура. Нельзя налить в трехлитровую банку пять литров воды. Я как-то говорил Коле, что только в костюме от Зямы Аграновича я – фигура, а если меня раздеть, я дерьмо. Сейчас я не первое и не второе. На мне нет строгого костюма, и я не голый. Наготу относительно скрывают шорты, лысину – пробковый шлем. Остальное буйно поросло волосами. И я спрошу вас, Шура: кто я сейчас?
Евсей зевнул и чмокнул губами.
– Давайте спать, Шура, поутру тронемся, продадим к чертовой матери грузовик, поделим деньги...
Водитель встрепенулся.
– Поделим? Вы сказали, поделим? Поровну? Евсей Михайлович? Вы что, спите уже?..
68
Новоград
Аксенов посмотрел на часы: половина двенадцатого ночи. И машинально отметил, что в Таджикистане сейчас на час больше. Он уже давно беседует с майором Кабановым и Сергеем Шевцовым. Следователь все-таки настоял на своем, и после получаса бесплодных попыток Кабанова дозвониться до Сергея он его нашел.
И вот он сидит перед ним. Действительно, ничего надменного в его взгляде нет, хотя глаза смотрят уверенно, почти не мигая.
Следователь прокуратуры задал Шевцову вопрос, на который Кабанов из-за своей неосведомленности ответить не смог:
– Решаете государственные проблемы на местах?
Сергей пожал плечами.
– Надо ведь что-то делать.
– Почему именно таким способом?
– Назовите мне другой. Сейчас вы скажете, что нас не услышат, а если такое вдруг произойдет, голоса наши будут звучать со скамьи подсудимых. С последним я не спорю. Однако мы пока не за решеткой, а нас все же услышали.
– Блинова имеете в виду?
– Да. Хотя первоначально такой задачи перед собой не ставили. Просто стечение обстоятельств. Случайность.
– Я думал об этом. Вы просто дожали Блинова. Его испуг пройдет, а вы к тому времени будете в местах не столь отдаленных. Вы не боитесь, что он отыграется?
– Не боюсь. Он помог искренне.
Аксенов изобразил на лице улыбку.
– Был бы сейчас на моем месте Блинов, он назвал бы вас комиком. Ему неинтересны будни, он всю жизнь прожил в стремлении к празднику. Я довольно точно могу определить его состояние за последние несколько лет. Если сравнить с днями недели, то этот отрезок жизни для Блинова прошел с шести вечера пятницы до полуночи. Но уже субботы. Кстати, я тоже люблю этот отрезок времени. Ничего нет лучше ощущения предстоящего отдыха после трудной рабочей недели. Хуже всего – воскресенье, вновь одолевают мысли о работе. Вот воскресенья-то у Блинова никогда и не было. Он не знает этого слова. Вернее, в его представлении оно звучит несколько иначе: Воскресение. С большой буквы.
– Наверное, в чем-то вы правы.
Снова вопросы, невразумительные, на взгляд Аксенова, ответы. У него заболела голова. К беседе подключился майор Кабанов, разговор сам собой перешел в словесную перепалку. Следователь чувствовал давление со стороны этих двух... как бы их лучше назвать?.. Он буксовал на месте, злился на себя, в конце концов взял тайм-аут и нервно схватил со стола журнал. Как назло, наткнулся на реплику одного знаменитого писателя: «Мы не «потерянное поколение». Мы – поколение, всю жизнь ищущее потерянный праздник. И, ей-богу, умеющее его находить».
Аксенов отложил журнал. Элита. Бомонд. Тусовки, сытые рожи – и все это в поисках праздника.
Он в очередной раз бросил взгляд на Шевцова. «Парни, ну почему вы-то не ищете праздника? Не сидел бы я сейчас с вами, не ломал голову».
Не то поколение? Или новое поколение? Скорее всего, ответвление от основного. В этой массе можно различить молодых искалеченных парней. Под ними ничего нет, костыли вязнут в пустоте. За ними огромный японский телевизор, идет трансляция какого-то торжества или презентации, на переднем плане русская звезда народной эстрады, по обе стороны холеных, тяжелых рук – поэты-песенники, поэты-композиторы, перед носом шикарное угощенье и коронное блюдо вечера: салат с огромным огурцом в центре, который, побывав в руках шеф-повара ресторана, принял вид фаллоса. На лицах глумливые улыбки: кто первый возьмет его в рот? Нет проблем! – только вот камеры отъедут, да вышвырнут из зала прессу. Зачем вышвыривать? Можно и при них.
Элита... Бомонд... Найденный «потерянный праздник»... Отрыв по полной... И удиви их сейчас, скажи, что кто-то в этот самый момент голодает, только тяжело вздохнут.
Уже третий час идет беседа, а сдвигов нет.
И опять взгляд на Шевцова. И снова ничего надменного в нем Аксенов не обнаружил, будто во время короткой паузы тот мог переродиться. Ничего от слащавого Ди Каприо, ничего от интригующего Антонио Бандераса, который снимает с подружки чулки.
Фоторобот.
Кому он теперь нужен? Если только самому попробовать угадать Шевцова на фотографиях гражданки Хмелевой. Угадает. Дальше что?
Аксенов закурил очередную сигарету и с неудовольствием затянулся.
– Для начала сделаем так, Сергей. Подготовьте к завтрашнему дню все оружие, какое у вас имеется. Я знаю только об ижевских автоматах «клин-2», минимум десять единиц, если есть другое, присовокупите и его. На всякий случай почистите отпечатки пальцев. Оставьте его где-нибудь и инкогнито позвоните в милицию о находке. Что дальше, не знаю. Хоть убейте. Сейчас я хочу лечь в постель и подняться с головной болью. Буду думать.
Кабанов под столом наступил на ногу Шевцову. Сергей посмотрел на майора. Тот незаметно подмигнул ему: «Все нормально».
Следователь поднялся с кресла и, чуть усмехнувшись, протянул руку Шевцову. Потом кивнул майору Кабанову: