Леди Шарлотта долго простояла так, наверное, вечность, и задохнувшись, когда за плечи обняли знакомые руки, прижали к себе, всхлипнула - сон, дурной сон! - и развернулась. И наконец-то заплакала.
Это был Люк.
Он молчал, сжимая ее крепко, болезненно вздыхая, - выросший, любящий ее сын. До боли любимый ею, к стыду ее, гораздо больше, чем Берни и Рита. Растерянный и потерянный, и не знающий, что делать сейчас, и, вероятно, страшно опасающийся материнских слез, но пришедший сюда.
- Мне жаль, - бормотал он. - Жаль.
- Я не верю, - повторяла она. - Не могу поверить. Не верю!
И Люк снова растерянно проговаривал:
- Мне жаль. Жаль, мам.
Она горько улыбалась сквозь слезы и никак не могла остановиться - плакала, вспоминая сегодняшнее утро, и свое недоверчивое короткое счастье, и как не хотел Луциус уходить. Чувствовал же. Наверняка. Или точно знал?
Проклятая корона дважды забрала его у нее.
Все когда-нибудь кончается. И самые горькие слезы тоже. И силы. Леди Лотта, ослабев, почти повисла на сыне, и тот аккуратно усадил ее в кресло, налил воды.
- Оставайся здесь, матушка, - сказал он глухо. - Я не хочу, чтобы ты была одна. Прикажу Маргарете тоже остаться.
- Нет, - твердо ответила леди Шарлотта, хотя она так обессилела, что даже говорить было трудно. - Мне нужно попрощаться… увидеть все своими глазами. Я вернусь в Лаунвайт и доеду до Холма королей. А потом…мне нужно помолиться, Люк, побыть в одиночестве. Но я вернусь сюда. Больше мне там делать нечего.
- Я отвезу тебя, - Люк принял опустевший стакан, поставил его на тумбу.
- Нет, - ещё тверже сказала мать. - Я возьму Берни. Ты должен быть с женой. Что ты еще там натворил, Лукас Бенедикт?
- Ох, мам, - сказал он хрипло, очень знакомым виноватым взглядом посмотрел на нее и склонил голову. И леди Лотта, снова задохнувшись от горя, встала, погладила его по волосам и мягко толкнула к двери.
- Иди, Люк. Иди. Я справлюсь, сынок.
Холм Королей был оцеплен, освещен прожекторами, и снизу, от дороги, было видно, как копошатся там люди, подъезжают машины следователей и медиков, подлетают листолеты спецслужб, как грузят найденные останки в спецавтомобили. Ураган рассеивался моросящим туманом, и водяная дымка, подсвеченная прожекторами, окутывала холм огромным сияющим куполом.
Леди Лотта, в плаще, темном платке и полумаске, выйдя из машины, в которой остался недоумевающий и встревоженный Берни, молча смотрела наверх - на белоснежные осколки, которыми был теперь усеян холм, и руины, в которые превратилась ранее потрясающая своей величественностью усыпальница. У линии оцепления графиня оказалась не одна: помимо зевак и возбужденных журналистов здесь собрались родные и близкие погибших, тихие, потрясенные. Те, кому повезло не присутствовать на церемонии. Большинство тоже было в полумасках. То и дело к кому-то из них подскакивал какой-нибудь бойкий репортер, совал в лицо микрофон, пытаясь вытянуть хотя бы пару слов. От журналистов отворачивались.
- Чудовищная трагедия, - патетично восклицала в камеру ведущая одного из центральных каналов, - страна погрузилась в скорбь. Глава управления безопасности лорд Розенфорд подтвердил гибель всех членов королевских семей Инляндии и Блакории за исключением княгини Форштадтской, из-за болезни не присутствовавшей на церемонии. Поиски исполнителей и заказчиков этого беспрецедентного преступления будут вестись до определения каждого участника... Как мы уже знаем, трагедия произошла и на Маль-Серене, взрыв был и в Рудлоге, и только по счастливой случайности никто не пострадал. Пока официально не заявлено о связи этих трех терактов. Когда состоятся похороны его величества и членов королевской семьи, сейчас неизвестно. После похорон и положенных дней траура состоится процедура божественного венчания на правление нового короля Инляндии из оставшихся аристократов первой крови… Сейчас начата работа по опознанию останков…
Из-за сверкания проблесковых маячков и вспышек фотокамер, выкриков журналистов, рева машин, взволнованных, пропитанных базарным любопытством шепотков зевак, горестного молчания родных и плотной пелены мороси стало не хватать кислорода, и леди Лотта, покачнувшись, упала бы на грязный асфальт, если бы ее не подхватил младший сын. Он неслышно вышел из машины и стоял за ней. И довез домой, и долго сидел рядом, ни о чем не расспрашивая и ухаживая за матерью, пока не убедился, что она приняла успокоительное и пошла спать.
Как быстро летит время, забирая то, что дорого. Вот и маленький Берни стал мужчиной, и его детство осталось позади.
Леди Лотта подождала, пока сын уйдет в свои комнаты, и направилась в часовню, переодевшись в темно-фиолетовое платье. Вдовьи цвета. А незадолго до полуночи в часовне появилась придворный маг Инляндии, леди Виктория. Вся посеревшая, выглядевшая старше, чем обычно, с красными от недосыпания глазами. Она тоже еле держалась на ногах. Извинилась за поздний визит, облизнула сухие губы и попросила выслушать ее. И рассказала обо всем, что случилось под круглыми сводами усыпальницы. И о последних словах его величества.
- Простите, что не уберегла, - совсем тихо завершила придворный маг свой рассказ. Леди Лотта слушала ее, склонив голову.
- Если он не смог себя уберечь, то и вы бы не смогли, - графиня вытерла тонким платком снова полившиеся слезы и горько улыбнулась. - Вы не представляете, сколько в нем было мощи.
- Представляю, - прошептала волшебница. Глаза ее болезненно поблескивали в свете свечей. Маленькая часовня подавляла тишиной, и громко говорить казалось святотатством. - Леди Шарлотта… вы законная супруга его величества. Я могу свидетельствовать об этом, если вы пожелаете получить полагающийся вам статус и привилегии. Уверена, его величество настаивал бы именно на таком решении.
- Он умел настаивать, - согласилась леди Лотта все с той же горькой улыбкой. - Но что мне может быть нужно, когда его нет? Пусть тайна остается тайной. Спасибо вам.
Вики покачала головой, взяла ледяные руки леди Шарлотты в свои, поцеловала их.
- Простите, - прошептала она снова. - Если я могу что-то сделать для вас… хотя бы дать сейчас здоровый целебный сон… пожалуйста…
- Нет, - непреклонно ответила леди Лотта. - Пусть никто не знает и не узнает. Но я должна проводить его, как положено жене.
Люк
Дым поднимался под потолок герцогского кабинета и тек в сторону открытого окна. В помещении было холодно, но его светлость курил одну сигарету за другой, ощущая непривычную растерянность, и не спешил закрыть створки.
Нужно было подняться и идти к Марине, но Люк все думал, пытаясь найти тот самый верный подход, тот идеальный вариант поведения, который сможет выправить ситуацию. Только бы не сделать ещё хуже, как сегодня после возвращения из дворца Рудлог. Терпение, Люк, терпение и спокойствие. Все-таки ты счастливчик - Марина, несмотря ни на что, дала обеты, и она здесь, не осталась в Рудлоге. Теперь все зависит от тебя.
Герцог пробовал отвлечься. Только что из кабинета вышел Леймин, который донес имеющуюся на нынешний момент информацию по взрыву в усыпальнице Инландеров - всю, которую удалось достать. Погибли главы почти всех высших семей Инляндии. У кого-то остались в живых дети, у кого - внуки или племянники. Из действующих герцогов живы только он, Дармоншир, старик Ливенсоуз, слегший с приступом подагры, и Таммингтон, попросту опоздавший из-за забарахлившего телепорта. И последнему Люк был искренне рад.
- Софи Руфин пришла в сознание, - сообщил старик в конце разговора, неодобрительно вращая глазами. - Как я и говорил ранее, врач и виталист на восстановление дают не менее недели. Чудо, что она не лишилась рук. Но в медблоке замка есть все необходимые препараты и условия для ее восстановления. Дом для нее тоже готов. С детьми сейчас няня, они очень испуганны и подавлены.
- Слуги болтают? - кисло осведомился Люк.
- Легенды уже рассказывают, - буркнул Жак. - Внутри замка-то болтать не запретишь. Все считают, что супруга застукала вас с любовницей и устроила скандал. И то, что вы эту… женщину не удалили сразу же, чести вам не делает, ваша светлость.
- Да нельзя, - тоскливо сказал Люк, и Леймин понимающе кивнул, - в любой больнице сразу же заинтересуются, откуда пострадавшая с такими повреждениями, доложат в полицию. Нужно избежать даже малой вероятности скандала. Это уже не говоря о том, что Софи могут искать, что бы убрать и присвоить «Поло». И … случившееся - моя вина, Леймин. Я обещал ей защиту. Так что как выздоровеет - переправим в подготовленный дом. А пока придется лечить ее здесь.
- Что-то вы… не учли, милорд, - старый безопасник явно хотел употребить более крепкое выражение.
Люк невесело хмыкнул.
- И не говорите, Жак.
Леймин ушел, а Люк еще некоторое время курил, размышляя и периодически морщась. Подошел к окну - закрыть его, вдохнул зябкую морось, брошенную в лицо порывом ветра, и внутри, в сердце, неприятно резануло. Тянуще, тоскливо.
И здесь беда. Кембритч действительно привязался к старому змею, несмотря на его деспотичность и бессовестные вмешательства в его жизнь. Люка наполняли восторгом его уроки, и, уж если на то пошло, Луциуса он уважал как неизмеримо более сильного и хитрого соперника. И учителя.
Люк налил себе коньяка, вернулся к окну и отсалютовал воющему ветру.
- За тебя, мой король, - сказал он и выпил залпом. И налил еще.
Двумя этажами выше ждала его (или не ждала, что вернее) Марина, и его светлость опрокинул второй бокал и направился к выходу. Потому что если бы он остался еще немного, это уже сильно смахивало бы на трусость.
Часы показывали семь вечера, когда он вошел в свои покои. Пахло свечным воском и едой, но накрытый стол стоял нетронутым, сверкая хрусталем и драгоценной посудой, а посреди него раздражающе возвышался покрытый розочками и вензелями торт. В комнатах царила мертвая тишина.
Люк, чувствуя неприятный холодок тревоги, распахнул дверь в спальню. Там было темно, и косой прямоугольник света упал на кровать. Расстеленную. И его светлость подошел ближе, опустился рядом в кресло, достал из кармана сигарету и принялся крутить ее в пальцах.
Марина спала - бледная, прижавшая кулаки к шее, с припухшими веками и красными пятнами на щеках. Не притворялась, не пыталась так его наказать. И даже во сне не разгладилась горькая складка у ее губ. Сейчас, без щитов своей привычной язвительности и гнева, она выглядела очень уязвимой. Он привык воспринимать ее как равную и постоянно забывал, что она на двенадцать лет младше.
Подумать только, беременна. Ему странно и немного не по себе от мысли, что будет ребенок, но пусть, пусть, что угодно, лишь бы привязать Марину к себе покрепче.
Люк потряс головой, пытаясь избавиться от мерзкого чувства собственной ничтожности, нечаянно сломал сигарету, раздраженно стряхнул с себя табачную крошку. На самом деле Марина была права - и в своем гневе, и в том, что не допускала его к себе.
- Я такой идиот, детка, - пробормотал он покаянно. Вздохнул и встал. Сцена должна была быть доиграна до конца.
Следующие полчаса в гостиной его светлости творилось странное. Люк посидел за столом - сначала на одном стуле, потом на другом, положил себе на тарелки еды, поел с обоих блюд. Выпил вина из двух бокалов, с трудом уже доедал второй кусок торта. И, промокнув губы салфеткой, пошел в ванную.
Там, слава богам, уже было одно влажное полотенце, так что лицедействовать ему не пришлось. Просто разделся, принял душ и вытерся вторым. Уже нагишом вернулся в гостиную, взял со стола острый ножик для резки фруктов и, вернувшись в спальню, надрезал себе руку чуть выше локтя и аккуратно потер ею о простынь у бедер Марины. Заклеил ранку пластырем, вымыл нож и вернул его на место. Выключил свет и лег рядом, прижался.
Рано для сна - но когда ещё она позволит прикоснуться к себе? Если бы не его глупость… этот день мог бы быть совсем другим. Счастливым, несмотря ни на что. И сейчас Марина бы кричала под ним и поднимала на него огромные, потемневшие от удовольствия глаза, и шептала бы всякие язвительные нежности в своем духе, и они вместе смеялись бы - и она полностью, вся была бы его.
«И сейчас моя», - думал он упрямо.
Боги, да ни одна из женщин, кроме этой, ничего в нем не задевала. Поцелуи, секс, касания ничего не значили. Он бы забыл об этом поцелуе сразу, как он закончился.
«А если бы ты застал ее с кем-то? С блакорийцем?»
Уничтожил бы.
Люк усмехнулся даже с некоторой гордостью. Вот и она… чуть не убила.
Он прижимался крепче, мягко обнимал ее за талию, касался бедер, и ягодиц, и теплой груди - Марина была в сорочке, и хотелось содрать ее так, что в глазах полыхало, и он вздыхал тяжело ей в затылок.
Нужно было не поддаваться эмоциям, когда она там, у двери, оттолкнула его, а сжать и поцеловать, и отнести на кровать, и не отпускать, пока она не забыла бы все обиды и все слова свои. Но нет…
Ты же всегда был умнее, Люк.
Нельзя было уходить. Нельзя было оставлять ее одну. И не уйти было нельзя.
Как же она пахнет… Мариной…теплом, сладостью и горечью… так пахло на острове Иппоталии. Его любовью.
Вот она, такая, какая есть, его женщина, страстная, едкая, очень искренняя и в любви и в ненависти, способная причинить боль - и не нужно ему другой. Да и не может быть другой. Как же хочется… вот так… поднять сорочку, прижаться еще сильнее … боги…
Последнее он почти простонал. Замер, останавливая руку чуть ниже татуировки со своим именем. И закрыл глаза.
Марина все так же спала. Совсем вымоталась.
Через минуту в гостиной покоев его светлости снова зажегся свет. Счастливый новобрачный открыл окно, потек белесым туманом и вырвался в ледяную морось - полетать, устать, отвлечься.
Вернулся он часа через четыре еще более мрачный, чем улетал. Открыл бар и с похвальным упорством начал уничтожать щедрые запасы алкоголя. И снова думать.
Она любит лошадей… он подарит ей целую конюшню. И собак. Захочет работать… построит для нее больницу. Купит десяток лучших машин. Завалит драгоценностями. Если понадобится, будет давить на жалость. Не даст больше повода в себе усомниться.
Потому что именно сейчас, когда уже все случилось, понял, что страшно боится ее потерять.
Она любит его, любит. И простит.
Люк напился до невменяемого состояния и, забравшись в постель, коснулся затылка Марины губами, и почти мгновенно уснул.
Если бы кто-то издалека посмотрел на Туру этой ночью и если бы этот кто-то умел видеть плотность стабилизирующих ее стихий, то он узрел бы, как все тоньше и бледнее становится сияющая защитная сфера вокруг планеты. И как россыпями появляются сначала в горных районах, а потом все ближе к равнинам черные точки-провалы в другой мир.
Напряженно ждали в небесных чертогах возвращения брата-смерти могущественные боги Туры. Казалось бы, исполнились условия: и камень - застывшая рута двух противников послужил ключом, и кровь третьей принцессы Рудлог смешалась с черной кровью, и была начертана руна открытия, и сила владык земных ослабла… Но не усиливалась темная стихия, и никаких признаков того, что скоро появится в родном мире изгнанный, не было.
Слабела Тура, сильнее становилась ее связь с нижним миром. И богам оставалось только ждать, не закрывая проходы. Ждать и надеяться, что Черный жрец не развеялся в чужом мире, не иссяк, и просто еще недостаточно крепка связь, что бы он мог пройти обратно.
Если бы кто-то мог проникнуть в древность и проследить путь новых богов Лортаха, то он бы знал, что сущности эти давным-давно вынуждены были уйти со своей планеты, которая пережила метеоритную катастрофу. За миллионы лет, прошедших с той поры, боги-захватчики научились не только существовать в иных мирах, похожих друг на друга и поэтому периодически входящих в резонанс и соединяющихся, подобно ожерелью, но и обрели знания о пространстве и времени, которые можно получить лишь с опытом.
Сотни тысяч лет меняли они один мир на другой, высасывая его досуха, ибо не может не начать умирать планета, если туда пришли иные боги. За это время они стали сильнее, и хитрости набрались много, и уловок, как проникнуть в новые миры, и способности пить энергию жизни, единственную совпадающую во всех мирах, и менять живых существ, и создавать боевые артефакты на крови. Мечтой же их было набрать столько силы, что бы иметь возможность перекроить энергии очередного мира под себя и стать полноценными хозяевами, а не паразитами.