– Не жалей ни о чём. Она просто бешеная матка, иначе не поступила бы так.
– Дура ты! – не сдержался Игорь, и сам поразился себе. Прежде он не говорил такого ни одной девушке.
– Значит, ты всё-таки собираешься вернуться к ней? – брезгливо поинтересовалась креолка.
– Не знаю, – Игорь потерянно опустился на пол, прислонился спиной к холодной стене. На глазах выступили слёзы, совсем как в детстве, когда особенно остро ощущаешь предательство близких людей.
– Как же она могла! Как могла! Ведь обещала же ждать, – твердил он, словно заклинание.
Корбо присела рядом.
– А ты бы хотел, чтобы она своё счастье зажала между ног. Пойми: ты для неё погиб! У нас, когда умершего относят в селение мёртвых, то и все его вещи из дома принято убирать, чтобы покойник не мешал живым дальше жить… Наверное, она встретила классного парня, который помог ей пережить её горе. Хотя если бы я кому-то пообещала ждать, то лучше умерла бы девственницей, чем изменила своему слову.
«Молодые вдовы быстро утешаются в сочувственных мужских объятиях», – вспомнилось Игорю где-то прочитанное. – А может, и впрямь жениться назло предательнице? Впрочем, всё это вздор и обман. Любовь ничем не подменишь. А я, к сожалению, не люблю Корбо… Хотя, возможно, так было бы лучше всем».
Мозги соображали тяжело и болезненно, словно ошпаренные: «Эх, сейчас бы выпить и забыться». Игорю вдруг неудержимо захотелось обратно в тюремную камеру, лишь бы его оставили в покое. Корбо со своим фальшивым сочувствием сейчас была довольно обременительна. Но африканка не собиралась оставлять возлюбленного, который теперь безраздельно принадлежал ей. Она сидела рядом грустная. Ласково гладила Игоря по волосам. Гладила и повторяла:
– Бедный мальчик…. Бедный мальчик… Ничего. Зато я тебя больше никому не отдам… Теперь ты только мой – до самой смерти.
Глава 11
Со стороны Борис Нефёдов, наверное, напоминал сошедшего на берег американского моряка. Не хватало только белой шапочки, похожей на детсадовскую панаму. Вместо сумки он нёс свои нехитрые пожитки в перекинутом через плечо, большом парусиновом мешке по типу тех, что выдают во флоте США. Этот мешок подарил Борису на память один из пилотов эскадрильи передовых авианаводчиков, который был ему кое-чем обязан.
Нефёдову предстояли серьёзные перемены. После службы в передовых авианаводчиках его направили в эскадрилью с многообещающим названием «Skunk Works» – «Проделки скунсов». «Интересно, за какие подвиги можно удостоиться “великой” чести носить столь славное имя?» – помнится первым делом задался вопросом Нефёдов, получив новое назначение.
Борис шагал по бетонным плитам мимо длинного строя самолётов, большей части которых давно было пора ржаветь на свалках утилизированного авиахлама. Тем не менее здесь, в Африке, они пришлись вполне ко двору. В результате время словно остановилось и даже пошло вспять. В наёмнических ВВС ветеран словно вернулся в сороковые годы, во времена своей фронтовой молодости. В эпоху реактивной авиации, когда пилоты противоборствующих армий обменивались ракетными ударами за многие десятки километров, подчас видя друг друга лишь в виде отметок на экранах бортовых радаров, здесь в ходу по-прежнему были такие классические доблести, как выдержка перед маячащим в прицеле врагом, выносливость на виражах, скорость реакции… Что ж, такая работа была по нему…
Вскоре Борис заметил двоих молодцов, лениво перекидывающихся в картишки. Они сидели верхом на положенной набок бочке из-под краски. Подходя, Нефёдов услышал отрывок их разговора. Задрав майку, один из парней горделиво демонстрировал приятелю длинный багровый шрам у себя на боку:
– Это меня в прошлом году в Кении осколком зацепило. Мы тогда сильно с напарником погорели. Я-то успел выбраться из кабины и раскрыть парашют. А Альваресу не повезло… Но на этом мои приключения не закончились. Я приземлился на небольшой коралловый риф в пятистах ярдах от берега и вдобавок сломал ногу. Сам не пойму, как сумел добраться до суши. Потом шесть дней пришлось пробираться к своим. Хорошо, что у меня всегда с собой во фляге виски. Я поливал им рану, чтобы она не слишком гноилась. После этого ребята написали на борту моего нового самолёта «The Survivor» – «Выживший».
– Да-а… – уважительно протянул, разглядывая шрам, второй парень и веско заверил: – Такая отметина в нашем деле всё равно что солидный послужной список в резюме. Любая крейзи-компания, вербующая нашего чокнутого брата на очередную заварушку, с ходу подпишет с тобой контракт, как только ты покажешь им свои «нательные рекомендации».
– Ты ещё скажи «наскальные рекомендации»! – прыснул со смеху обладатель солидного шрама. – А что, согласись, неплохо было бы, если бы наши кости действительно были обтянуты чем-нибудь более прочным. Ведь ещё один такой шрам на шкуре – и придётся искать работу поспокойнее.
Дружок говорящего продолжал завистливо пялиться на красавец-шрам:
– Мои-то дырки против твоих что кошачьи царапины.
Завида уныло стащил с себя футболку, оставшись в шортах цвета хаки, и начал поигрывать хорошо развитыми мускулами, переливающимися под нежной, как у женщины, кожей. Торс его покрывали многочисленные цветные татуировки в основном эротического содержания. Намётанным глазом Борис сразу отметил две пулевые отметины на груди и плече позёра в районе ключицы, а также след от ожога на пояснице.
Нефёдов подошел к парням и спросил, как ему найти нужную часть.
– Ты ошибся с причалом, моряк, – внимательно взглянув на мешок на плече прохожего, лениво процедил сквозь зубы парень со шрамом на боку и неприязненно усмехнулся, – вонючки, о которых ты говоришь, приятель, сидят на другой части аэродрома – ближе к сортиру. Поэтому из других эскадрилий туда сливают всё дерьмо.
«Вот так фокстрот! – присвистнул про себя старый лётчик. – Ещё не хватало, чтобы моё новое место действительно оказалось “у параши”! Вот спасибо тебе, старина Макс, за протекцию. Удружил по блату!» Впрочем, Хан тут был ни при чём. В последний момент в дело вмешался южноафриканец Хенк-бомбардировщик и позаботился о том, что прошедшего испытательный срок пилота направили в самую худшую эскадрилью воздушного легиона.
– Постой, я тебя где-то видел, морячок, – наморщил лоб владелец живописных татуировок. – Точно, вспомнил! Ты ведь один из чокнутых камикадзе майора Робина Иглза. Летаешь в «Чёрных авианаводчиках», верно?
– Летал, – поправил Нефёдов. При этом он поймал себя на том, что смотрит свысока на тридцатилетних подвыпивших пижонов с их подростковой страстью к демонстрации внешних символов мужественности по типу: у кого длиннее и больше волос на груди, и не только потому, что он стоит, а они сидят. Настоящему мужику нет надобности заголяться, чтобы доказать свою состоятельность.
Парни явно почувствовали отношение чужака, и им оно не понравилось.
– Неужели ты сбежал от своих? – с издёвкой хохотнул тот, что воевал в Кении. – А ты, приятель, часом не дизентерийный дезертир? Тогда тебе действительно самая дорога в вонючую эскадрилью. Там полно засранцев вроде тебя, которые при сигнале тревоге сразу укрываются в сортире, благо он под боком.
Анархист почувствовал растущее раздражение. Он даже пнул носком ботинка пустую бутылку из-под скотча[4]. Какие-то сосунки, которые недавно только закончили дрочить, смеют подшучивать над ним! Его явно провоцировали, не воспринимая всерьёз. Такое не полагалось оставлять без последствий…
Можно было в педагогических целях устроить небольшую драку – быструю и стремительную. Без хамства и членовредительства: тому, что со шрамом на боку, резко ребром ботинка ударить в пах. Его напарника тут же срубить отработанным крюком справа. Чтобы старших уважали…
Впрочем, был и другой вариант: предложить детишкам одну из классических фронтовых забав, вроде забега на перегонки с гранатой, когда ты уверенно выдёргиваешь из «лимонки» чеку и сразу рвёшь с места, слыша за спиной оглушительный «ба-бах!!!» и следом стихающий шорох осколков…
Но с другой стороны, стоит ли поднимать шум и создавать угрозу стоящей вокруг технике и людям. Взрослому человеку не подобает столь радикально реагировать на кривлянье прыщавой шпаны. Порой разошедшемуся не на шутку фигляру, мнящему себя крутым чуваком, достаточно только указать его истинное место в социальной иерархии, и он без всякого принуждения вытрет собственной рубашкой то, что несколько минут назад сплюнул на твой ботинок. Да и вообще иногда бывает полезно, когда тебя вот так ни с того ни с сего вдруг окатят ненавистью или презрением. Бодрит, знаете ли. Даже настроение поднимается, как перед атакой.
Вместо того чтобы возмутиться, седовласый мужчина неожиданно для задир дружелюбно осклабился им, хищно сверкнув металлическими фиксами. Затем тоже начал неторопливо стаскивать с себя футболку. Попутно новый участник конкурса «Мистер самый большой шрам» показывал в лицах анекдот от лица «коллеги» по флоту:
Американский матрос, не заплатив денег, изнасиловал портовую проститутку и говорит ей на прощание:
– Гордись, детка, я подарил тебе лучший гонконгский сифилис.
На это проститутка отвечает, гнусавя:
– Посмотрим, чей сильнее…
Взглядам шутников открылось покрытое шрамами тело участника сотен «собачьих свалок» с самыми разными воздушными противниками. Помимо свежей татуировки в виде изготовившегося к прыжку тигра на правом плече, торс Анархиста покрывали старые, грубо сделанные пороховые наколки, которыми он начал обзаводиться ещё пацаном-курсантом. Один из парней, тут же сменив тон, участливо предложил проводить «мастера» в нужное ему место.
* * *На следующий день Борис приступил к работе. Первой его «рабочей лошадкой» на новом месте стал списанный из американского флота бывший палубный торпедоносец-бомбардировщик «Эвенджер». Самолёт имел объёмные многоцелевые бомболюки, позволяющие пилоту сбрасывать бомбы любого калибра или баки с напалмом. Подкрыльевая же система подвески давала возможность использовать всю номенклатуру неуправляемых ракет и реактивных снарядов.
«Разгрузиться» на противника можно было либо сразу, с первого же захода, либо, если ситуация требовала множественных мелких ударов, поделить боевую нагрузку на нужное количество порций.
Самолёт отличала уникальная манёвренность и великолепная управляемость. Эти качества машины позволяли управляющему ей профи со спокойным ощущением уверенности работать над местностью с самым сложным рельефом – быстро снижаться почти «до нуля» для короткой «колющей» атаки и «с места» уходить на высоту, если у земли становилось слишком жарко.
Правда, вскоре из-за перебоев с поставками запчастей и загадочного исчезновения ремкомплекта, прекрасная машина встала на прикол – банальные поломки и нехватка запчастей являлись настоящим бичом местных ВВС. Какое-то время востребованный самолёт удавалось поддерживать в боеспособном состоянии за счёт разборки на запчасти других машин, но постепенно и этот «резерв» иссякал. И тогда великолепный самолёт просто забывали на стоянке до лучших времён.
Другой проблемой были механики. Правда, с помощью американцев удалось заменить абсолютно неквалифицированный местный технический персонал на крепких профессионалов из Старого Света, США и Австралии. Бригады техников работали «вахтовым способом». Многие лётчики даже стали завидовать технарям, которые получали немногим меньше их, зато не рисковали собственной шкурой и вообще не особенно перенапрягались: два месяца в зоне боевых действий, затем транспортный борт из-за кордона доставляет бригаду сменщиков, и этим же бортом ты летишь домой или на какой-нибудь фешенебельный курорт проматывать заработанные денежки. Райский вариант!
Тем не менее качество обслуживания машин постоянно снижалось. Трудно сказать, чем это было вызвано. Возможно, отсутствием серьёзного контроля за деятельностью аэродромного персонала, как в цивилизованном мире. Может быть, работавшие по договорам подряда механики просто не чувствовали себя чем-то обязанными нанявшей их швейцарской фирме. Получив свои деньги, они в любой момент могли разорвать контракт и не вернуться в Африку на новый цикл.
К тому же многие из завербованных инженеров и техников прежде работали в обычных гражданских авиакомпаниях и плохо знали большинство машин, которые обслуживали.
Одним словом, старая техника, отсутствие запчастей и общий бардак делали своё дело. Поэтому даже если тебе везло вернуться из боя «на честном слове и одном крыле» и чудом не сломать шею, плюхнувшись «на брюхо», следующей «волчьей ямой» становился ремонт твоего покорёженного «мустанга». Ремонт чаще всего производился небрежно, согнутые в вынужденных посадках винты не выправлялись, как следует, заделка пробоин проводилась неаккуратно, посадочные щитки, зализы крыла не подгонялись, покраска не возобновлялась. В результате после нескольких таких «починок» скорость самолёта снижалась на 40–50 км/ч. Ухудшались манёвренность и управляемость. В бою это запросто могло стоить экипажу жизни.
С «Эвенджера» Нефёдов пересел на старого знакомого – двухмоторный бомбардировщик «Бостон» А20. Правда, сам он во время Великой Отечественной войны на этих ленд-лизовских самолётах не летал, но от других лётчиков не раз слышал самые лестные отзывы о них. Особенно «бостоны» отличились в качестве торпедоносцев и бомбардировщиков топ-мачтовой авиации на Северном флоте при прикрытии следующих в СССР англо-американских морских конвоев с военной помощью. Вооружение у «Бостона» было впечатляющее – в носу две пушки и четыре крупнокалиберных пулемёта. И вдобавок к этой батарее ещё спаренный пулемёт на вращающейся турели сзади для самообороны от вражеских истребителей. К такому зубастому бультерьеру лучше с плохими намерениями не приближаться – пожалеешь!
Но и на «Бостоне» Нефёдов пролетал только три дня. Менять машины приходилось с удручающей частотой. То не оказывалось нужных запчастей, чтобы оперативно отремонтировать вернувшийся с повреждениями самолёт, то местный комэск, руководствуясь лишь одному ему понятными мотивами, вдруг решал пересадить тебя на другой аппарат. Такая чехарда чрезвычайно раздражала, мешала нормально работать. Ведь какой бы ты ни был опытный мастер, всё равно каждый раз требуется время на то, чтобы обжиться в новой кабине. Руки и глаза должны привыкнуть к расположению ручек, циферблатов, тумблеров.
После «Бостона» Нефёдов летал на уже освоенном здесь в африканском легионе В-26 «Мародёр». Но более всего ему пришёлся по душе Hellcat F6F. Действительно, большой и прочный самолёт. Лучшая машина для антиповстанческой работы! И что немаловажно – борта его кабины были отлично защищены накладными листами противоосколочной брони толщиной 8 мм. Очень приятное ощущение, когда знаешь, что за спиной у тебя шестнадцатимиллиметровый щит бронеспинки кресла, а затылок защищает боронезаголовник толщиной 25 мм. В таких «доспехах» не страшно было «ползать» над самыми верхушками деревьев, заглядывая в просветы леса под крылом в поисках ещё дымящихся кострищ свежих партизанских стоянок.
Почувствовав все преимущества работы на Hellcat, Борис вцепился в эту машину мёртвой хваткой. И когда в следующий раз командир эскадрильи попытался снова пересадить новичка на другой самолёт, Борис послал его самым грубым образом. Большую часть жизни вращавшийся среди специфической публики, старый штрафник не умел долго терпеть, когда им пытались помыкать, как дешёвым фраером. «Мы матом не ругаемся, мы на нём разговариваем», – обычно отвечали его бывшие сослуживцы и подчинённые разным столичным корреспондентам, случайно попавшим на аэродром особой авиачасти. Анархист же, в отличие от своих фронтовых товарищей, ещё и владел многими языками и мог при случае крепко приложить парой гремучих фразочек даже иностранца.
* * *Работать-то приходилось преимущественно со сверхмалых высот, как и в передовых авианаводчиках. В то самое время когда бывший передовой авианаводчик с облегчением решил, что уж теперь-то он ниже пятисот метров над полем боя не опустится, в штабе наёмнических ВВС пришли к неожиданному выводу. Проанализировав тысячи аэрофотоснимков, штабные аналитики выяснили, что в борьбе с небольшими мобильными группами повстанцев бомбовые удары с больших и даже средних высот малоэффективны. В результате появился приказ: экипажам бомбардировочно-штурмовых эскадрилий наносить удары только с предельно малых высот, чтобы исключить бесполезное рассеивание боеприпасов.