Коней загнали и по душу Игната, но ответа почему-то не было. А может, никто и не слал никакой малявы. Может, до фонаря им было, кто такой Игнат. Не того полета он птица, чтобы относиться к нему всерьез. Это же следственная камера, здесь все течет и меняется, и если на каждом арестанте заморачиваться, то надорваться можно.
Игнат тоже ждал суда. Ему шили двести восемнадцатую статью, свою вину он признал, поэтому следствие не должно быть долгим.
Второй месяц он в этой камере, третьего может и не быть. А о том, что блаткомитет будет разбираться с его прошлым, он уже и не думал. Кому нужно его прошлое, когда здесь живут настоящим? Ведет он себя правильно, косяков за ним нет, из общего ряда не выбивается, люди его уважают как порядочного арестанта. А то, что менты его прессовали, так это когда было…
Игнат лежал на шконке, вытянув ноги на всю длину, в руках дымилась папироса. Дверь открылась, и в камеру вошел Кузьмич. Игнат недовольно повел бровью. После очкарика к ним на шконку никого не подселили. А сегодня еще и Кузьмич должен был съехать. Камера малость разгрузилась, и нет уже таких раскладов, как три задницы на одну жердочку. По одному-два арестанта на шконку, и у Игната были реальные шансы провести сегодня ночь в приятном одиночестве.
Но Кузьмич вернулся. Сначала он передал смотрящему какой-то сверток, а затем объяснил Игнату ситуацию. Оказалось, что суд отправил его дело на доследование. Значит, с Кузьмичом им суждено расстаться не скоро. Возможно, Игнат съедет раньше…
А в пакете, как оказалось, был морфий на весь блаткомитет. И пошел шприц по кругу.
Пакет Кузьмичу передали в здании суда, и он доставил его в целости и сохранности. Но его даже не поблагодарили, хотя и могли бы ему предложить ширнуться. Все равно бы он отказался.
У Игната тоже не было никакого желания уколоться. Да и не предложат. Впрочем, он и не рассчитывал, поэтому очень скоро забыл о пакете. И как оказалось, зря. Так как в пакете была еще и малява – по его душу.
Смотрящий сначала обдолбился, а потом уже позвал Игната к себе. И остальные урки выглядели как законченные торчки под кайфом. Видно, хорошего качества был морфий, высокой концентрации. И это могло сыграть с Игнатом злую шутку.
– Предъява к тебе, пацан, подъехала, – объяснил смотрящий, мутными глазами всматриваясь в него.
Мощный он мужик, дубовой крепости. Ястребиные глаза, орлиный нос, тяжелый будто чугунный подбородок, крутая борцовская шея. Он был грузином, но кличка ничем не выдавала его принадлежность к закавказским народностям.
– Законного вора ты замочил… – продолжая сверлить взглядом, сказал Шульц.
– Законного вора?
– Гадом тебя объявили.
Игнат похолодел. Слишком хорошо он знал, что это для него означает.
– Паппос не был законным вором. Ссученный он. И не убивал я его…
Какое-то время Шульц тупо смотрел на Игната. Казалось, он заснул с открытыми глазами.
– Паппос был законным вором.
– Ссученным вором он был! – мотнул головой Игнат. – По ушам ему дали! Он не имел права меня гадом объявлять!
– Ты гад! – постановил Шульц.
И его слова было достаточно, чтобы стереть Игната в порошок прямо на месте.
А слово сказано. Потому что этого хотел Юршин. Теперь Игнат точно знал, кто организовал подгон с морфием и малявой. Блатные накачались наркотой, и теперь им до фонаря, ссученным вором был Паппос или нет. Зачем разбираться, если обдолбленная душа жаждет крови?
Игнат предполагал такую ситуацию, но не очень боялся разбора полетов. Он точно знал, что Паппос не тот вор, за которого могут предъявить. Но ему предъявили. И он обречен…
– А пацан смазливый, – гнусно ухмыляясь, сказал воровской бык по кличке Сапун.
И протянув к Игнату руку, заигрывающе ущипнул его за щеку.
– Тут разбор нужен. Паппос уже не в законе, и он мою девчонку залохматить хотел!
Это был крик вопиющего в пустыне. Никто и не хотел слушать Игната.
– Девчонка, – кивнул Шульц. – Ты девчонка.
– А кто лохматить будет? – спросил Сапун.
– Начинай! – скабрезно ухмыльнулся смотрящий.
Не думал Игнат, что все произойдет прямо сейчас. Обычно к таким делам готовятся заранее. Мало вынести приговор, нужно еще и с вертухаем договориться, который мог поднять тревогу, а этот вопрос еще не решен. Да и не собирались его решать. Морфий делал свое дело.
Сапун снова протянул к Игнату руку – на этот раз, чтобы схватить его за шиворот. Но Игнат ударил его напряженным пальцем в глаз – точно и со всей силы. И тут же отскочил назад.
Сапун взвыл от боли, но и без него было кому заняться Игнатом. Пять урок против него, и это не считая Шульца, который по своей силе стоил их всех вместе.
Игнат подался к двери. Он не собирался ломиться из камеры в надежде, что надзиратель выручит его. Ломиться из камеры – это позор, но Игнат даже не думал об этом. Просто в такой ситуации, как сейчас, он мог рассчитывать только на реальную помощь. Был бы с ним Дашок, он бы надеялся на него. Но не было с ним настоящих друзей, поэтому он мог рассчитывать только на себя. Однако сам он с блатными поделать ничего не мог. Их много, и у них заточки. Драка с ними – верная смерть.
У него тоже была заточка, сделанная из черенка ложки. Какое-никакое оружие. Но лучше обойтись без него. Блатные уверены в своих силах, они собираются взять его голыми руками. А если он достанет заточку, то и они пустят в ход свои «перья».
Игнат встал спиной к двери, чтобы обезопасить свой тыл. Хотя и понимал, что это ничем ему не поможет. Сейчас на него набросятся скопом, вытащат на центр камеры и там уже будут рвать на части со всех сторон. А потом пристроятся сзади, если он не устоит. А он должен устоять. Его будут жестко бить, пытаясь свалить с ног, а он должен держаться. Можно и не бить в ответ, все равно это бесполезно. Но держаться нужно…
Блатные готовились нападать, не ожидая с его стороны атаки. Ему же надо прикрывать спину, и поэтому он не мог рвануть на них. Но Игнат рванул. Пропустив встречный удар кулаком в нос, он схватил за «локаторы» лопоухого парня, оттянул его голову назад и лбом протаранил его переносицу. Его самого ударили кулаком в висок, но это не помешало ему вырубить лопоухого с одного удара. Больше ему так ударить не дадут, поэтому он постарался занять круговую оборону. Его били со всех сторон, но парень держался. И даже бил в ответ. Под локтем хлюпнул чей-то нос, пальцы вошли кому-то за щеку, зубы впились в чей-то кадык…
Игната били так, что давно уже должен был упасть. Но он держался. Своя собственная кровь стекала по щекам, а чужая – по подбородку. Похоже, он кому-то порвал горло зубами. А если так, то можно повторить заход.
Лопоухий оклемался, обрушился на Игната с кулаками. Но Игнат снова вцепился в него руками, зубами вгрызаясь в ухо. Сильнейший удар по затылку на какие-то мгновения вырубил Игната, но он уже просто не мог упасть, потому что висел на лопоухом.
Парень рванул назад, пытаясь отцепиться от него. Рванул, и кусок уха остался у Игната в зубах.
– Он бешеный! Он псих! – в паническом ужасе заорал корноухий.
Толпа сначала расступилась, пропуская его, а затем сама схлынула назад. Игнат подался к двери, уперся в нее спиной. У него не было сил стоять на ногах, но все-таки он держал себя в вертикальном положении.
– Мочи его! – крикнул Сапун.
Голова кружилась, кровавая мгла застилала глаза, и он не мог видеть своих врагов. Но чутье подсказывало, что блатные взялись за ножи. А это все…
– Паппос был сукой, – послышался вдруг чей-то голос. – Зря вы пацану предъявили.
Это был Клич, он заступался за Игната, но не факт, что его послушают. Он хоть и не изгой, но близко к тому.
– Обоснуй, – сказал кто-то.
Клич стал что-то объяснять, но Игнат не различал слов. И вор говорил тихо, и в ушах у него шумело. Тело как будто онемело. Внутри в области спины что-то пульсировало, но боль не прорывалась наружу. Уж не ножом ли его пырнули?..
Он стер предплечьем кровь с глаз, кое-как сфокусировал взгляд. Блатные стояли напротив него в ожидании команды «фас». А за их спинами Клич объяснялся с Шульцем. И тот внимательно его слушал.
Ножей Игнат не видел, но блатные могли прятать их в руках. Надзиратель не вмешивался в процесс, но все могло измениться в любой момент. Откроется дверь, менты ворвутся в камеру, достанется всем, особенно тем, у кого увидят нож…
Но дверь так и не открылась, зато к Игнату подошел Шульц.
– Все нормально, пацан. Пошли, разговор есть.
Он повернулся к нему спиной, Игнат сделал шаг, но его сильно качнуло в сторону. И в голове что-то отключилось… И все-таки он не упал, каким-то чудом восстановив равновесие. И в себя пришел.
А плечо ему подставлять никто не собирался. Блатные смотрели на него зло, а корноухий с ненавистью. Был арестант, который пострадал больше всех. Игнат вырвал зубами кусок мяса из его шеи. Мужик сидел на своей шконке, приложив к шее полотенце, и смотрел на Игната с каким-то суеверным ужасом. С ужасом смотрел и зло, но без всякого желания взять реванш.
Смотрящий сел на свою шконку, Игнат остался на ногах. Его сильно повело в сторону, но и в этот раз он сумел не потерять сознание.
– Тут все объяснили, – с интересом глядя на него, сказал Шульц. – Паппос реально сука… Извини, пацан!
Игнат кивнул, принимая извинения. И в этот момент распахнулась дверь в камеру. Игнат понимал, что это менты. И ему могло достаться больше всех. Но хуже, чем могло быть, уже не будет. Эта мысль и отключила сознание…
Очнулся он в операционной больничного лазарета. Пришел в себя, но тут же вырубился под действием наркоза. А на следующий день к нему пожаловал начальник оперчасти. Сначала он поздравил Игната с «легким испугом». Оказывается, без ножей вчера в драке не обошлось. Все-таки всадили ему заточку в бок и в спину. А ведь он догадывался об этом.
В одном случае нож прошел в нескольких миллиметрах от почки, а во втором едва не задел сердце. И один удар мог закончиться для него смертью, и другой. Но судьба помиловала его и в этот раз.
Только вот начальник оперчасти миловать не хотел. Он сказал, что здоровью Игната ничто не угрожает и хороший уход может быстро поставить его на ноги. А плохой уход мог свести его в могилу, и «кум» дал понять это вежливо, но беспощадно. А чтобы уход был хорошим, Игнат должен во всех подробностях рассказать, что и как вчера было. Но тут Игнат потерял сознание. Сначала просто сделал вид, а потом и на самом деле отключился…
На следующий день «кум» появился снова. На этот раз Игнат сказал прямым текстом, что менты от него ничего не узнают. И напрасно начальник оперчасти пугал его ментовскими карами…
Глава 12
Новый год в одиночестве – что может быть печальней? Куранты бьют, звенят бокалы, люди загадывают желания, поздравляют друг друга. Где-то за окном грохнуло ружье, салютуя Новому, девяносто первому году. А Лия даже шампанского выпить не может, потому что бутылку некому открыть, а сама она не может – слишком крепко засела пробка.
Новый год в одиночестве – удел гордых содержанок. Будь она попроще, пошла бы домой, к родителям. Или к своим школьным друзьям. Но мать с отцом будут коситься на нее. Дескать, если такая умная, то почему одна, без Гоши. А однокашники еще и подкалывать будут. А если в их компании окажется Ира Юршина…
А с Гошей она Новый год встретить не может. У него жена, родственники, и нет ей места на этом празднике жизни. Ничего, она уж как-нибудь сама, в гордом одиночестве и перед телевизором. Тем более что «ящик» у нее японский, с самым большим экраном, которые только существуют. Это если верить Гоше…
С шампанским она пролетела, но салат оливье на столе. Можно даже не накладывать его в тарелку, а есть прямо из салатницы, ложкой, все равно никто не видит. И именно так и хочется есть. Наверное, это нервное…
Гоша встречает Новый год без нее. Более того, даже на часок не заглянет к ней. В новогоднюю ночь у него есть дела поважней. Хорошо, если по телефону поздравит, хотя вряд ли…
Впрочем, ей грех жаловаться. Квартиру она с обстановкой в прошедшем году получила, машину, кучу денег на карманные расходы перевела. И еще осталось… А в этом новом году они отправятся с Гошей в Москву, там он купит ей песцовую шубу, чтобы она не околела на крещенских морозах. Если он обещал, то купит. Он хоть и козел, но слово держать умеет.
А денег у него куры не клюют. Все было так, как говорил Игнат. И браконьерские бригады на него работали, и свой консервный цех у него был, а на сбыте черной икры он делал сотни тысяч, если не миллионы. Приходилось делиться с нужными людьми, но как без этого…
Лия взяла бутылку шампанского, еще раз попыталась откупорить ее, но ничего не вышло. Зато коньяк открылся легко. Как не выпить за удачу в новом году? Одна рюмочка, другая, третья… А потом в дверь позвонили.
Лия лукаво улыбнулась. Если это Гоша, то без новогодних подарков она его в дом не впустит, пусть и не надеется. А нечего приходить без приглашения… Сначала она надула губы, а затем открыла дверь. И пугливо встрепенулась, увидев Ковальчика.
Бутылку шампанского Игорек держал под мышкой, а в руках у него была хлопушка. Он дернул за шнурок, и в воздух вылетело разноцветное конфетти.
– С Новым годом! С новым счастьем!
Игорек весело улыбался, но в глазах угадывалось смятение. Он пытался изображать из себя рубаху-парня, но при этом явно был не в своей тарелке.
– С ума сошел!
Конфетти полетело в сторону соседней двери, но Лия махала руками так, как будто оно насыпалось ей на голову. И при этом весело улыбалась. Она боялась, что сейчас может появиться Гоша, тогда и Ковальчику достанется, и ей. Игорьку он набьет морду, а ее жестоко изнасилует, как это случалось после очередного приступа ревности.
– Ты одна? – с улыбкой, но настороженно спросил он.
– Одна.
– Тогда неси два бокала! – Игорек принялся откупоривать шампанское.
Лия кивнула, принесла бокалы, Ковальчик наполнил их.
– А почему на пороге?
Она в замешательстве посмотрела на Игорька. Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Одиночества она не боялась, но провести год, а может, и всю жизнь на чьем-то пороге – это уже слишком.
– Заходи! – Она махнула рукой, увлекая Игорька за собой.
В честь Нового года нужно выпить за столом, иначе жизнь не заладится.
Но Игорек заупрямился.
– Может, лучше здесь? – спросил он, тыкая подбородком себе под ноги.
– Не поняла! Раньше ты такой смелый был!
– Да я и сейчас… в общем-то… А ты точно одна?
– А с кем я могу быть?
– Ну-у… – он многозначительно воздел глаза к потолку.
– Заходи! Нет никого! И не будет!
– Ну, если ты настаиваешь…
Игорек нерешительно переступил порог, Лия забрала у него наполненный бокал и початую бутылку, чтобы он смог снять куртку.
Он прошел в гостиную. Лия положила парню в тарелку оливье, отбивную в кляре. Чем богаты, тем и рады.
– Ну, давай!
Они чокнулись, выпили.
– А теперь давай на брудершафт! – сказала она, кивком показав на бутылку.
– Э-э… – замялся Игорек.
– Что, страшно?.. – засмеялась девушка. – Знаешь, с кем я живу?
– Знаю…
С тех пор как Паппос вышел из игры, Юршин стал первым человеком в городе. Он мог решить практически любой вопрос. Он же мог и наказать любого…
– Зачем же тогда пришел?
– Поговорить…
– Случилось что-то?
– Есть проблема, – тяжко вздохнул Игорек.
Она села в кресло, и, забросив ногу на ногу, властно щелкнула пальцами. И еще глазами повела, как героиня «Кавказской пленницы» в сцене у телевизора под музыку из «Лебединого озера».
– Говори!
– Да я там бабе одной нагрубил… А она оказалась женой Георгия Сергеевича.
– Ай-я-яй, как нехорошо! – Лия дурашливо погрозила ему пальцем.
– Я же серьезно! – Игорек обиженно посмотрел на нее.
– И чем я могу тебе помочь?
– Ко мне уже подъезжали, возле дома вертелись…
– Кто подъезжал?
– От Юршина люди… Он за свою жену отомстить хочет…
– Сильно нагрубил?
– А чего она меня сопляком назвала? – хлюпнул носом Игорек.