Когда до фургона артистов оставалось не более двадцати шагов, передний всадник, пожилой, сурового вида дядька с всклокоченной седой бородой, грозно гаркнул, приказывая остановиться. А остальные кавалеристы, проехав вперёд, заняли позиции по обеим сторонам маленького каравана.
Вслед за Гу Менсином натянула поводья и явно испуганная Риата.
— Вылезайте из фургона! — последовала новая команда, после чего происходящее стало нравиться Нике ещё меньше.
Артисты вместе с жёнами и детьми послушно выбрались на дорогу.
— Кто такие? — грозным басом рявкнул седобородый всадник, сверху вниз глядя на униженно склонившегося в поклоне старшего урбы. — Что везёте?
— Ничего, о храбрый воин, — то ли искусно изображая страх, то ли действительно испугавшись, лепетал толстяк, не поднимая глаз. — Мы не торговцы, а достойные служители славы лучезарного Нолипа. Устраивали представления в городах Западного побережья, а теперь возвращаемся домой, радовать достойных жителей радланской Империи.
— Беглых рабов с собой не прихватили? — сдвинув к переносице густые, седые брови, командир кавалеристов буравил маленькими, злыми глазками начавшую лысеть макушку Гу Менсина.
— Что вы, храбрый господин! — всё так же глядя под ноги, всплеснул руками толстяк. — Мы честные артисты, ни никогда не нарушаем закон.
— Торкул, Дарган, проверить! — отрывисто скомандовал седобородый, и тут же двое кавалеристов спрыгнули с коней.
При этом, как с удивлением заметила путешественница, копьё осталось притороченным к седлу каким-то хитро заплетённым узлом.
Один из воинов, довольно грубо отшвырнув в сторону замешкавшегося Превия Стреха, полез в фургон, придерживая короткий, кривой меч, а второй рыкнул, удивлённо вскинув брови:
— Господина десятник приказал из фургона вылезти!
— А я не в фургоне, — спокойно возразила девушка.
Какое-то время собеседник молчал, сосредоточенно обдумывая услышанное и явно не понимая, что она имеет ввиду.
— Господин десятник сказал, чтобы все вышли из фургона, — пришла ему на помощь собеседница, выделяя последние слова. — Но я снаружи, а не в фургоне.
Видимо, подобный ряд логических рассуждений оказался слишком сложным для понимания и, не найдя что возразить, то ли Торкул, то ли Дарган, тяжело вскарабкавшись на приступок, с треском распахнул дверцу повозки.
— Я ничего не везу! — торопливо пояснила путешественница, с трудом сохраняя равновесие на узкой дощечке.
Вновь пропустив её слова мимо ушей, доблестный страж имперской границы, пригнувшись, забрался внутрь и, ворча, стал копаться в первой попавшейся корзине.
— Эй, господин воин! — вскричала раздражённая подобной наглостью Ника. — Чего вы ищите? Там ребёнок не спрячется, не то что взрослый раб.
— Молчи, дур! — сердито бросил кавалерист с сильнейшим акцентом. — Если жить хотеть!
— Сам заткнись! — не смогла удержаться девушка. — И оставь мои вещи…
Она могла бы сказать ещё много интересного, но сильная рука рабыни бесцеремонно зажала хозяйке рот.
— Тише, госпожа! — звенящим от ужаса голосом взмолилась Риата.
Разъярённая подобным вероломством, Ника вцепилась в смуглое, загорелое запястье, и с силой вывернув, освободилась от захвата. Охнув, невольница едва не упала, в последний момент умудрившись ухватиться за плечо госпожи, и взмолилась, чуть не плача:
— Потом меня накажете, а сейчас молчите во имя небожителей и всех богов Тарара!
Пока они препирались, воин отыскал в другой корзине кожаный цилиндр.
— Отдай сейчас же! — вскричала Ника, тут же позабыв обо всех предупреждениях Риаты.
Она попыталась вырвать футляр, но сильный мужчина без труда отпихнул её в сторону так, что теперь хозяйке пришлось хвататься за рабыню, чтобы не упасть.
Без труда откупорив плотно сидящую крышку, пограничник увидел папирусные свитки рекомендательных писем Румса Фарка. Видимо, ожидавший найти что-то более ценное, воин, глухо выругавшись на непонятном языке, швырнул кожаный цилиндр под ноги. Тут его жадный взгляд наткнулся на покрывало, небрежно брошенное поверх корзин.
Обозлённая столь беспардонным грабежом, Ника нашарила за спиной рукоятку кинжала. Но невольница вновь погасила пламенный порыв хозяйки, крепко обхватив её за плечи и торопливо зашептав в самое ухо:
— Умоляю, госпожа! Он воин! Их много! Они убьют вас и меня! Заклинаю Ноной и Фиолой, молчите!
— Пусти! — зло зашипела девушка. — Вижу я. Пусти, а то я сама тебя убью!
Тем временем заметно повеселевший мародёр уже повесил новенькое свёрнутую накидку через плечо и теперь с увлечением копался в той самой корзине, где под заячьими шкурками и стиранными тряпочками покоилась круглая деревянная шкатулка, в которой кроме писем Наставника своей родне лежали пятьдесят империалов.
Ника с очевидной ясностью поняла, что рискует лишиться очень многого: денег, доверия артистов, если те узнают о золоте, а самое главное — документов, хоть как-то удостоверяющих личность. Ударит стражу имперской границы моча в пустую бородатую башку, и прихватит он шкатулку вместе со всем содержимым.
Но Риата права, нечего и пробовать с ним справиться. Это не полумёртвый старик и не моряк, никак не ожидающий удара. Её грабит опытный воин: сильный, крепкий, хорошо вооружённый, всегда готовый к драке, да ещё в компании таких же приятелей.
Заметив в руке кавалериста потрёпанную заячью шкурку, Ника громко хмыкнула, привлекая к себе внимание.
— Забирай! — заявила она, весело скаля зубы. — Всего два раза пользовалась.
Подозрительно глянув на неё из-под нахмуренных бровей, храбрый воин извлёк из корзины ком тряпок.
Усмехнувшись ещё шире, Ника выразительно похлопала себя по платью чуть ниже живота. Притаившаяся за спиной хозяйки Риата натужно хихикнула.
Переводя взгляд с их нагло ухмылявшихся физиономий на свою руку, мародёр с отвращением отшвырнул клочки материи, разразившись длинной, злобной и абсолютно непонятной триадой. Рыча и скаля белые, совершенно вампирские зубы, рекламой лакалюта сверкавшие на заросшем чёрным волосом лице, мужчина ринулся прочь из фургона, на ходу вытирая ладонь о засаленные кожаные штаны.
Опасаясь оказаться сбитой с ног, девушка торопливо спустилась на землю и на всякий случай отошла в сторону.
— Эй! — резанул по ушам требовательный крик десятника. — Ты кто такая?
— Меня зовут Ника Юлиса Террина, — обернувшись, представилась путешественница, заметив, что воин, осматривавший фургон артистов, тоже прибарахлился, лишив урбу кувшина с остатками оливкового масла и каких-то тряпок.
— Откуда? — не дослушав ответа, требовательно поинтересовался командир стражей границы.
— Еду из Канакерна к родственникам в Радл, — выдала Ника легенду.
— Слышал я про каких-то Юлисов, — проворчал собеседник, и его акцент обозначился ещё сильнее. — Очень богатые люди. Ты им кто?
Девушка уже собралась назвать имена приёмного папаши и дедушки с его сенаторским достоинством, но в последний момент передумала. Очень ей не понравился насмешливо-презрительный взгляд старого воина. Будь перед ней радланин или любой другой цивилизованный человек, да хоть купец или даже легионер, она бы не колебалась. Но этот старый наёмник вряд ли испытывал большое почтение к имперской аристократии. Пришлось импровизировать на ходу.
— Мой отец был двоюродным братом Лацию Юлису Агилису из младших лотийских Юлисов.
В своё время Наставник заставлял её наизусть вызубрить свою родословную, так что запутаться в родственниках путешественница не опасалась.
— Почему едешь одна? — нахмурился воин.
— Я с ними, — возразила Ника, указав на сбившихся в кучу артистов.
— Пхе! — зло и высокомерно фыркнул десятник, грозно встопорщив колючие седые усы. — Да разве порядочная девушка поедет с этими проходимцами! Ты шлюха и самозванка!
Ника вздрогнула, словно от удара в живот. Давненько её здесь так не обзывали. Она вновь почувствовала, как внутри всё сжалось, словно перед смертельно опасной схваткой. Всплеск нетерпеливого бешенства, едва не погубивший её в фургоне, уже прошёл. Разум работал на удивление чётко.
Но смолчать сейчас, значит, навсегда опустить себя и потерять уважение артистов, а самое главное — старый козёл тогда точно решит, что перед ним именно та, о ком он говорит, ибо ни одна аристократка подобные обвинений без ответа не оставит.
Вот только, судя по мрачно-звериной роже кавалериста, он не даст ей долго разглагольствовать и просто прибьёт за первые же обидные слова, не взирая ни на пол, ни на возраст, ни на происхождение. Здесь и сейчас на этой пустынной дороге он царь, бог и инспектор ДПС в одном лице.
— Кто тебе дал право…, - каждое слово приходилось буквально выталкивать из глотки, прибегая к помощи мышц живота, от чего речь звучала как-то особенно веско и значительно.
Глаза всадника вспыхнули зловещим хищным блеском, заросшая седым волосом верхняя губа приподнялась, обнажая зловещую щербатую ухмылку.
— Господин десятник! — внезапно вскричал Гу Менсин, бросаясь вперёд, словно закрывая собой девушку. — Госпожа Юлиса выехала из Канакерна со своим дядей Мерком Картеном. Только он заболел…
— А ты откуда знаешь, мошенник?! — кавалерист рявкнул так, что выступивший у путешественницы между лопаток пот собрался в капли, которые заскользили по спине противно холодя кожу.
— Мы встретились с ними на постоялом дворе в Меведе, — стал торопливо объяснять толстяк.
— Это правда? — взгляд, который старый воин вперил в Нику, казалось, прожигал насквозь.
Вот только на неё подобные вещи уже давно не производили никакого впечатления.
— Господин Мерк Картен — двоюродный брат моей матери, — стараясь говорить, как можно спокойнее, сказала девушка. — Мы собрались к родственникам в Радл. К сожалению, он плохо себя почувствовал ещё в Канакерне, из-за чего мы не успели перейти через Рифейские горы, и пришлось пробираться южным путём. Я надеялась, что дядя поправился, но в Меведе болезнь вернулась, и он слёг.
— Мы как раз давали там представления, — вступил в разговор старший урбы. — И тоже жили на постоялом дворе Муция Сорела.
Десятник опять пристально посмотрел на путешественницу.
— Да, — не задумываясь подтвердила та. — Там дядя и умер, а мне пришлось ехать с урбой.
— Мошенники! — набатным колоколом загремел голос старого воина. — Обмануть меня решили?! Какой же приличный человек доверит свою родственницу первым подвернувшимся проходимцам?!
— Мой дядя прекрасно знал господина Гу Менсина и его актёров! — бесстрашно выкрикнула Ника. — Они всё лето устраивали представления в Канакерне! А других попутчиков, готовых ехать в Радл, дядя найти не успел, болезнь скрутила его слишком быстро. Он смог только добыть для меня несколько рекомендательных писем у своего знакомого.
— К кому? — как и следовало ожидать, тут же поинтересовался десятник.
— К Герату Влатусу купцу из Цилкага, к хозяину постоялого двора Кеду Дирку, к Минтару Рутлину Калвиту — командиру конной сотни Третьего Победоносного Пограничного легиона, — быстро отбарабанила девушка, благоразумно умолчав о командире конной стражи Гедора.
Заметив промелькнувшую по лицу собеседника тень недоверия, добавила:
— Ваш человек их видел, когда копался в моих вещах. Если хотите, я прикажу рабыне их принести.
Предлагая, она очень надеялась, что у Риаты хватит ума догадаться, какие письма можно показывать этому командиру бравых мародёров, а какие нет.
— Не нужно, — досадливо поморщился десятник, вновь уставившись на старшего урбы.
— Господин Картен обещал, что родственники госпожи Юлисы щедро заплатят, — торопливо проговорил тот. — Если мы поможем ей добраться до Радла.
— К кому ты туда едешь? — уже немного другим тоном поинтересовался старый козёл.
— К Итуру Септису Дауму регистору Трениума, — ответила путешественница, чувствуя, как ком в животе понемногу рассасывается. — У меня к нему письмо. Если желаете…
Собеседник раздражённо скривился, и девушка решила, что старый вояка, видимо, не шибко силён в грамоте.
Следующий вопрос подтвердил её предположение.
— Чем ты ещё сможешь подтвердить своё имя?
— Фамильным перстнем отца, — отчеканила Ника, понимая, что во-вот может остаться без него.
— Покажи! — решительно потребовал десятник.
Со вздохом сняв с шеи шнурок, девушка шагнула к смирно стоявшему коню и вложила кольцо в широкую, коричневую ладонь воина.
"Прощай, реликвия рода Юлисов, — хмыкнула она про себя, наблюдая, как пограничный страж пристально разглядывает вырезанный на золоте герб. — Тебя я больше не увижу".
На какой-то миг ей показалось, будто десятник сейчас опустит печатку в седельную сумку или просто сунет за пазуху. Но вместо этого воинский начальник легонько бросил перстень в сторону собеседницы, а когда та ловко поймала, одобрительно хмыкнул.
— Пусть боги хранят вас в дальней дороге госпожа Юлиса.
— Да не оставят они и вас своими милостями, господин десятник, — чуть поклонилась путешественница, с отвращением ощущая, как предательски дрожат колени.
Глядя вслед удалявшимся воинам затуманенными от выступивших слёз глазами, Ника в бессилии привалилась к колесу телеги.
— Ой, госпожа! — встрепенулась Риата, пытаясь её поддержать. — Страх-то какой! Я чуть не описалась!
Ника едва не ответила "я тоже", но вовремя прикусила язык. Отстранив рабыню, она шагнула к старому артисту и отвесила низкий поклон.
— Благодарю вас, господин Гу Менсин. Вы спасли мне жизнь.
— Но вы же помогли выручить наших мальчиков, — устало усмехнулся старший урбы. — А мы, служители Нолипа, добро не забываем.
— Я тоже! — тряхнула головой девушка. — Вы только что уменьшили сумму своего долга наполовину!
Артисты, с гомоном забиравшиеся в фургон, притихли.
— От всей суммы? — решил на всякий случай уточнить старый актёр.
— От того, что осталось! — разъяснила путешественница. — И никакой доли сверху!
— Да благословят вас боги, госпожа Юлиса! — довольно рассмеялся Гу Менсин. — Так мы скоро со всем долго рассчитаемся.
Глава IV
Кажется, что-то пошло не так
Ведь надо ж так случиться -
Все беды вместе собрались!
Лопе Де Вега.
Дурочка
Квиноум, первый имперский город, вернее городок, а если совсем точно городишко, не произвёл на Нику положительного впечатления. Невысокий, потемневший от времени частокол с приземистыми, квадратными башнями окружал скопище разнокалиберных домиков. Деревянный храм и крошечная площадь форума, где копавшихся в пыли кур оказалось больше, чем людей. Откровенно скучавшие в лавках продавцы и сонная тишина кривых грязноватых улочек, нарушаемая редкими ударами молота, долетавших из городской кузницы.
Жизнь более-менее теплилась возле большого постоялого двора, который пристроился к высокой, деревянной вышке, заметно покосившейся в сторону. Присмотревшись, Ника заметила наверху огороженную перилами площадку, где лениво прохаживался воин и стоял большой трёхногий светильник в виде бронзового щита с кучей углей, из чего девушка сделала вывод, что это какая-то караульная служба, и тревожная сигнализация здесь всё же налажена.
Поскольку денег у артистов по-прежнему не хватало, Гу Менсин лишь испрашивал разрешения поставить повозку на территории постоялого двора.
Когда Ника подошла к ним, хозяин убирал в кошель медяки, а старший урбы указывал Аннию Мару, куда ставить фургон.
Прибрав полученные от старого артиста деньги, солидный мужчина средних лет в светло-коричневой тунике из грубого шерстяного сукна поднял глаза на девушку.
В томительном ожидании прошла примерно минута. Первой не выдержала гостья:
— Найдётся у вас приличная комната, господин?
— Комната есть, госпожа, — усмехнулся хозяин постоялого двора. — А насколько она приличная — не знаю.
Предупреждение оказалось совсем не лишним. Пройдя по крытой галерее вдоль одноэтажного строения с низкими дверьми и маленькими зарешеченными окнами, мужчина привёл потенциальную постоялицу в крошечную каморку с узкой кроватью, земляным полом и одинокой трёхногой табуреткой. Встревоженные брызнувшим сквозь раскрытую дверь солнечным светом, по стенам, срубленным из толстых потемневших брёвен, шустро забегали крупные чёрные тараканы.