<p>
Когда и мы с глазуньей отмучились, я глянула на дело рук своих. Оно впечатляло. Один край этого впечатления уже подгорал, второй – застыл полупрозрачным жидким студнем. И тут мне подумалось: сотворение яичницы– это очень интимный процесс, в котором участвую собственно я и яйца. Но ощущение, что между нашими трепетными отношениями есть еще и кто–то третий, не покидало. И я наконец–то вспомнила: еду еще надлежит и посолить.</p>
<p>
Обернулась в поисках солонки. Та одиноко стояла на краю стола, прямо как дерево посреди поля. Правда, в масштабах кухни роль молнии исполнила я: потянулась к посудине, но рука, познавшая, как и лицо, целебность желтка, соскользнула с фаянсового бока солонки. В результате та покачнулась, и слетевшая с нее крышка резко покатилась по полу.</p>
<p>
– Упыри тебя побери! – с сердцах ругнулась я и, встав на четвереньки, полезла под стол искать беглянку.</p>
<p>
От солеразведывательной работы меня оторвало заинтересованное мужское:</p>
<p>
– Такой ракурс мне определенно нравится.</p>
<p>
Я так и замерла: с оттопыренным задом, на четвереньках. Обзор был ограничен столешницей, оттого я, практикуя способ передвижения рака–отшельника, начала, перебирая коленями и локтями, выбираться из–под стола.</p>
<p>
Едва распрямилась, как желание вернуться под стол и по возможности вырыть там себе окоп переросло в настоятельную потребность.</p>
<p>
В зеленых глазах гостя плескалась ярость, щедро разбавленная презрением.</p>
<p>
Я поежилась, невольно ловя себя на ощущении дежавю. Где–то мы это уже проходили. И не так давно.</p>
<p>
– Я вижу, с момента нашей последней встречи ты приоделась, – прищурив глаза, начал ловец и насмешливо добавил: – Надеюсь, что это ради меня?</p>
<p>
Попятилась. Его голос. Взгляд. Они вымораживали сильнее, чем стылые зимние ветра. А гость меж тем подошел к кухонной двери. Пасс рукой, и я скорее почувствовала, чем сознала: теперь ее не открыть.</p>
<p>
– Не понимаю, о чем вы?</p>
<p>
– Не понимаешь? – он сжал кулаки, а потом, словно сделав над собой усилие, ровным тоном продолжил: – И уже на вы… Впрочем, что это я, без прелюдии?</p>
<p>
С этими словами он достал из внутреннего кармана портмоне и, отсчитав десять купюр, веером положил их на стол. А потом легким движением скинул с себя пиджак.</p>
<p>
Я сделала еще один шаг назад, потом еще один и уперлась спиною в стену.</p>
<p>
Гость зло усмехнулся.</p>
<p>
– Ну что, крошка, начнем с того момента, на котором мы остановились? Ведь, как оказалось, ты прямо-таки жаждешь продолжения. Даже нафантазировала его в деталях и изложила в письменном виде моему начальнику. Или может, ты захотела легких денег? Но я, знаешь ли, не люблю получать нагоняи незаслуженно...</p>
<p>
Я вскинула голову.</p>
<p>
– Я ничего подобного не писала! – хотела прокричать, но голос предательски сел и вышел лишь шепот.</p>
<p>
Незваный гость сжал губы.</p>
<p>
– Паршивая лгунья, – отчеканил он, и меня пробрал до мозга костей холод его взгляда. – Вчера ты в подробностях описала, как я тебя изнасиловал. А за подобное причитается компенсация. Десять талеров – вот цена девичьей или маскируемой под таковую чести для ловца. Но, знаешь ли, крошка, я не привык тратить деньги попусту.</p>
<p>
Смазанное движение, и он буквально вжал меня в стену. Одной рукой ловец схватил мое запястье, вывернув его до боли. Я вскрикнула и почувствовала, как второй он начал задирать подол. Я в отчаянии прошипела:</p>
<p>
– Да не писала я ничего подобного! Всего лишь то, что из-за тебя у меня не осталось платья. И не нужны мне твои деньги. Можешь ими подавиться.</p>
<p>
Насмешка, сдобренная удивлением, всего на краткий миг полыхнула в зеленых глазах. Его рука замерла на моем оголенном бедре. Казалось, что ловец балансирует на грани. Идет по лезвию клинка, с одной стороны которого – разум, с другой – безумие и голод.</p>
<p>
Вот только голод был отнюдь не гастрономический. Свидетельство последнего упиралось мне в живот.</p>
<p>
– А зачем же ты тогда вообще пришла в отдел?</p>
<p>
На кончике языка вертелся самый правдивый из ответов: «Для проверки», – но я понимала, что он же – самый нелепый из всех. Я молчала, и блондин принял это за признание моей вины.</p>
<p>
– Сама напросилась, – были его слова перед тем, как ладонь ловца скользнула на внутреннюю поверхность моего бедра.</p>
<p>
Кожу обожгло. Я дернулась, молясь лишь об одном: чтобы мой дар проснулся. Сейчас. Немедленно, когда он мне так нужен. Но сила молчала. А я отчаянно ненавидела весь мир. Наглеца, чьи руки смело гуляли по моему телу, сволочь–Грега, мать, что в своем желании избавиться от дара дочери сделала меня никчемной. Я даже пробудить собственную силу по желанию не могу, не то, чтобы защититься с ее помощью.</p>
<p>
По щекам потекли слезы. Я закрыла глаза и замерла соляной статуей, повторяя про себя: «Потерпи. Потерпи немного. Скоро все закончится».</p>
<p>
Все и вправду закончилось, и гораздо быстрее. Ловец вдруг резко остановился. Я слышала его прерывистое дыхание, чувствовала его запах: зимнего леса и мяты, ощущала тяжесть его навалившегося тела.</p>
<p>
– Твари глубины! – выругался он, и я вздрогнула.</p>
<p>
Открыла глаза и встретилась с его взглядом.</p>
<p>
– Я так не могу, – выдохнул он мне в губы. – Да, я та еще сволочь и мне плевать на всю высокопарную чушь о благородстве, но, смрад лабиринта, я не могу слышать всхлипы и видеть ручьи слез. Так что твоя взяла, лгунья. Я тебя не трону.</p>
<p>
С этими словами он отстранился, а я торопливо одернула юбку, стараясь не смотреть, как он заправляет рубашку в штаны.</p>
<p>
В горле стоял ком. Язык не слушался. Я медленной механической походкой дошла до стола, сгребла не слушающейся рукой деньги и, приблизившись к ловцу, запихнула ему купюры прямо в ворот рубахи.</p>
<p>
Прокаркать: «Подавись», – не было сил, но, сдается, он и так понял смысл. А вот того, что произошло дальше, я и предположить не могла.</p>
<p>
Ловец взял меня за плечи и притянул к себе. Не резко, но с силой, сопротивляться которой было бесполезно.</p>
<p>
Поцелуй был далек от целомудрия, чувственный, проникающий, пьянящий своей свежестью и остротой. Губы впились в губы, не нежно и осторожно, но и не яростно, неистово. Ловец познавал, изучал, будто извинялся и уговаривал, накрывая собой, словно волной, затягивая на самое дно.</p>
<p>
Я вздрогнула. Вздрогнула с ног до головы. Страх отступил. Но не отступила обида, и я укусила его нижнюю губу.</p>
<p>
Вместо того, чтобы отпустить меня, отпрянуть, выругаться, в конце–концов, этот ненормальный застонал. Застонал и … выдохнул мне прямо в губы:</p>
<p>
– Я привык держать свое слово. И не возьму тебя насильно, но… – он не договорил, но в оборвавшейся фразе мне послышались одновременно и обещание, и угроза.</p>
<p>
В этот момент дверь попытались открыть. Раздался недовольный голос старухи Фло:</p>
<p>
– И чегось закрылась-то?</p>
<p>
Горло все еще сдавливал спазм, отчего вышел хрип, едва ли слышный за дверью. Хозяйка же, как и многие старики, чуть глуховатая, разговаривала порою чуть громче.</p>
<p>
– Кажись, у нее что–то горит там. Харт, ломай дверь!</p>
<p>
Я лишь успела метнуть взгляд на сковородку с безвозвратно загубленной яичницей, как ловец щелкнул пальцами, и заклинание слетело с двери.</p>
<p>
Харт пролетел через всю кухню пушечным ядром, а вот оставшаяся стоять на пороге хозяйка мгновенно оценила ситуацию. Не укрылось от нее и мое заплаканное лицо, и смятый подол платья, и купюры в вороте рубахи блондина, и особо – подгоревшая яичница.</p>
<p>
Фло уперла руки в бока и, не обращая внимания на бородача, что стенал и потирал макушку, горячо и по-братски поздоровавшуюся со стеной, спросила, обращаясь исключительно к блондину:</p>
<p>
– Скажите, уважаемый, а вам нравятся девушки-идиотки?</p>
<p>
– Нет, – озадаченно ответил ловец.</p>
<p>
– А такие неумехи, что не могут и яичницы сготовить?</p>
<p>
Все еще не понимая, куда клонит старуха, незваный гость отрицательно помотал головой и добавил:</p>
<p>
– Не понимаю, к чему вы ведете?</p>
<p>
– Да к тому, что пытаюсь понять: на кой тогда нужно приставать к моей дурехе– племяннице?</p>
<p>
Дуреха–племянница в моем лице начала заливаться краской. И вовсе не из–за своего внешнего вида, как полагалось бы воспитанной леди. Нет. Мне было безумно стыдно перед Фло за сожженную яичницу.</p>
<p>
Донесшееся из коридора сонное мурлыканье и стук каблучков были предвестниками появления на маленькой кухне еще одной ранней пташки.</p>
<p>
– Че-е-го вам не спи-и-иться? – чуть растягивая слова и прикрывая рот ладошкой, протянула Марлен.</p>
<p>
Красавица как всегда была в неглиже, как всегда яркая и интересная во всех отношения. Она замаячила на пороге за плечом Фло. Но едва блондинка узрела ловца, как сразу же преобразилась. Так опытный работник паперти чует богатого и щедрого прихожанина. Так профессиональный пьяница улавливает аромат спрятанной бутыли браги, даже если рядом с ним разбили банку с хлоркой. Так хулиган шкурой ощущает местоположение батиного ремня в комнате, даже если тот надежно погребен под ворохом одежды.</p>
<p>
Марлен сразу же преобразилась: томный взгляд, выставленная вперед грудь, втянувшийся так, что грозил сломать позвоночник, живот. Для полной комплектации образа «соблазню, даже если ты будешь отчаянно сопротивляться» не хватало только фразы: «Я вся твоя».</p>
<p>
Девушка из кабаре вышла на охоту. Она походя оттеснила Фло и, войдя на кухню, со значением протянула, чуть грассируя для кокетства:</p>
<p>
– Вот уж не ожидала на собственной кухне, с утр-р-ра пор-р-раньше увидеть такого кр-р-расавчика,– и кокетливо начала накручивать локон на палец.</p>
<p>
Бородач, которого Марлен усиленно не замечала, перестал ловить светлячков перед глазами, но видимо, после удара головой у него все же «фляжка потекла», поскольку заявление девушки он принял на свой счет.</p>
<p>
– И ты тоже ничего так, – осоловело ухмыляясь, прогнусавил Харт, усиленно окая.</p>
<p>
Все взгляды сразу же сошлись на бородаче, потиравшем макушку.</p>
<p>
– Я вообще–то не тебя имела в виду, – Марлен, судя по изменившемуся тону, разозлилась, что ее охоту так нагло прервали.</p>