– Уйти отсюда, – она глубоко вдохнула, не обращая внимания на вновь ударивший в нос запах чумы, к которому она почти привыкла. – Слыхали, сестра? Я больше не буду докучать вам своим присутствием и марать это место колдовством.
Иоанитка гордо подняла голову.
– Мы лечим всех, – не без недовольства ответила она. – Даже таких, как вы.
– Идёмте же, – Жан махнул рукой, едва не сбив свечу у стены. Пламя заметалось и погасло.
Снаружи светило ласковое утреннее солнце, ничем не напоминая темень той ниши внутри. Даже привычная уже гарь казалась не такой противной, а люди – весёлыми и радостными, словно мор ушёл навсегда. Умом Жанна понимала, что это не так, что всё осталось прежним и это она сама радуется выходу из застенков больницы, а чума по-прежнему гуляет в Руайяне. Больница напомнила ей тюрьму Шато-Гайар, где колдунья провела лишь сутки – но и этого хватило, чтобы из замка она уезжала с неприличной для королевского эмиссара торопливостью, удивляясь, какой недоумок обозвал крепость «Весёлой».
– Признаться, меня удивил ваш визит, мессир, – сказала она, когда мрачное здание больницы исчезло за домами.
– Я бы пришёл гораздо раньше, если б этот болван Томас дал мне знать сразу, куда он вас отправил. Святой Рафаил! В эту темницу даже крестьянскую девку класть зазорно, она скорее Богу душу там отдаст, чем выйдет живой и здоровой. Что уж говорить о колдунье?
Жанна промолчала о том, что она, в общем-то, и была крестьянской девкой до того, как в её родную деревню приехали рыцари Рауля де Бриенна в поисках Изгоняющей. Да и ныне не лишилась прошлых замашек – например, умению плевать на учтивость и вежливость. Она была королевским эмиссаром, человеком без титула и земель, но на особом положении, отчего благородные неизменно скрежетали зубами, как только девушка попадалась им на глаза. И всячески пытались напомнить Жанне, что вылезла наверх она из грязи, а колдунья с усмешкой отвечала, что её долг – служить королю и ничего больше, чем раздражала аристократов ещё сильнее.
И, конечно, насчёт долга она лгала. Её просто устраивала такая жизнь.
– Неужто мессир Томас не хочет избавиться от одержимого? – вдруг услышала Жанна голос телохранителя, что повергло её в изумление. Она могла на пальцах пересчитать случаи, когда Эвен начинал разговор без неё. – Иначе с чего бы ему запирать мадемуазель Мируа в больнице для бедных?
– Думаю, он просто хотел унизить её, – отозвался Жан. – Ведь так?
– Ни на что более он неспособен, – проворчала Жанна, тут же вспомнив совет уезжать из города поскорее. С чего бы Чёрному Быку помогать ей? Или это очередная уловка? – Куда вы меня ведёте?
– В свой особняк. Мне кажется, он попристойней больницы, к тому же вашу рану осмотрит колдунья, о которой я говорил – а её нежные ручки куда как опытней, чем у этих монашек. Сомневаюсь, что хоть кто-то из них вообще умеет лечить людей. Я бы не доверил им даже скотину.
Жанна и сама уже видела знакомый дом. Здесь, на Зеркальной улице, располагались в основном дома зажиточных горожан, ныне пустые и мёртвые. Жанна шла мимо одинаковых дверей, расчерченных углём, вдыхала застаревший воздух, на редкость чистый для нынешних времён – ямы для трупов располагались на другой стороне города. Именно это больше всего понравилось ей в первое короткое пребывание у Жана.
Отель д’Олерон был небольшим двухэтажным домом, лишь для виду обнесённым покосившейся оградой. В Париже над владельцем такого отеля только посмеялись бы, но здесь, далеко на юго-запад от столицы, подобные дома были роскошью. Тем более что внутри обстановка не уступала и Нельской башне.
Берт распахнул ворота, приглашая гостей войти. Он по-прежнему улыбался – самым краешком губ, осторожно, словно боясь, что улыбка разозлит колдунью. Она действительно раздражала, но при первых же дуновениях злости Жанна вспоминала историю этого англичанина – и разум её остывал.
Пришедший вместе с ним в больницу юнец шагал позади, то и дело озираясь, а когда он смотрел прямо, Жанну обжигал его взгляд, едкий, как восточный перец. Лишь у самого дома ощущение пропало, и колдунья вздохнула с облегчением.
– Берт! – бросил Жан, едва переступив порог. – Наполни для мадемуазель Мируа бадью. Думаю, после нашей лечебницы для бедных ей вновь хочется помыться.
– Сделаю, – ответил тот. Голос у него был неожиданно приятный – Жанна привыкла, что такого рода люди обычно говорят чуть ли не рыком. Берт же высказывался мягко, бархатисто, совсем непохоже на свою внешность.
– Вы читаете мысли, мессир, – сказала она с улыбкой.
– Я не чародей и не ангел, чтобы мысли читать, – усмехнулся Солнечный рыцарь. – Да тут и дураку ясно, чего вы захотите, покинув чумную обитель. Но здесь заразе воли нет.
– Колдунья?
– Да. Увы, она сейчас в ратуше, – Жан развёл руками, – так что вы успеете искупаться. Хотя, право, я бы не сумел спокойно лежать в горячей воде, когда по Руайяну бродит одержимый.
– Когда этот одержимый – ваш брат, здесь нет ничего удивительного, – Жанна села в огромное дубовое кресло у камина, расслабилась и с наслаждением закрыла глаза. Кожей она ощутила, как рядом замер Эвен и наощупь взяла его за руку. – Но на вашем месте я бы ничего не опасалась. Сколько бы людей ни убил мессир Луи, чума всё равно заберёт больше. А если он прибьёт кого-нибудь из людей Эдуарда, это даже хорошо.
– Но разве его не утыкают стрелами лучники, если увидят?
– Кого? Эту хитрую бестию? – колдунья приоткрыла один глаз. – Он убил экзорциста и сбежал с верхнего этажа церковной башни! Если какие-то йомены сумеют его поймать, я в тот же день постригусь в монастырь.
– Я бы не стал зарекаться, – заметил Жан.
– Дозвольте мне сказать, мессир, – подал голос юноша. – Я могу взять Берта и расспросить горожан. Быть может, кто-то видел его.
Жан покачал головой.
– Эти люди расскажут вам, как одержимый угощал их вересковым пивом, лишь бы получить пару лишних денье[2], – сказал он. – О! Из-за этой проклятой лечебницы я вновь забыл о манерах. Мадемуазель Мируа... мой оруженосец, Шарль де Гидель.
Шарль изящно поклонился.
– Счастлив знакомству, хоть оно и случилось не в самое лучшее время, – заявил он. – Признаться, я никогда прежде не встречался со столь высокородными людьми...
– Высокородными? – Жанна фыркнула, не сдержавшись. – Что ж, может, вы и правы. Но не стоит думать, будто я принадлежу к числу дворян.
– А разве это не так?
– Конечно, нет.
Изумление на лице эсквайра было столь глубоким, что Жанна засмеялась уже в голос. Она-то хорошо знала, что только на первый взгляд похожа на дворянку. Всевышний смешал в ней черты матери-простолюдинки и отца-графа, получив в результате отнюдь не крестьянское лицо, но искушённый человек быстро вывел бы Жанну на чистую воду. Этот же паренёк был прост и наивен, как только может быть наивен оруженосец рыцаря, живущего на краю мира.
– Но тогда кто же вы? – наконец собрался с духом Шарль. Жан улыбался, небрежно прислонившись к стене.
– Я – эмиссар его величества Филиппа де Валуа, – хихикнула Жанна. – И никто больше. Даже королева не смеет мне приказывать – но и я всего лишь инструмент.
– Королева не смеет приказывать уже никому, – вздохнул Жан.
– Почему же?
– Она умерла. Вчера из столицы прибыл человек...
Жанна глубоко вздохнула.
– Хоть одна приятная новость за последние недели, – сказала она, закрывая глаза.
[1] Молитва святому Михаилу (лат.)
[2] Денье – средневековая мелкая монета во Франции
Глава 4
У неё были веские причины считать такую новость приятной.
Жанна ненавидела королеву как могла — тихо, не говоря об этом вслух. Они носили одинаковые имена, и одно только это бесило Жанну, не желавшую иметь ничего общество с «королевой-мужем», как её звали в народе.
Колдунья не без оснований считала, что именно Жанна Хромоножка подговорила короля отослать её на край мира в Руайян, только чтобы избавиться от ведьмы при дворе — хотя бы на время. Именно Хромоножка, улыбаясь, передала Жанне повеление отправиться сюда, а король ясно дал понять, что ему всё равно. Именно она уже подсылала к колдунье убийц, и Жанна подозревала, что Филипп знал об этом.
А теперь она умерла, и данное ей слово не значило больше ничего. Жанна могла уезжать восвояси — и всё же что-то держало её здесь. Колдунья, впрочем, хорошо знала, что: до сих пор она никогда не терпела поражения, и вовсе не желала, чтобы мессир Луи д’Олерон стал первым.
Отель пустовал. Жан не держал много слуг, да и вряд ли они остались бы здесь умирать от чумы. Вот и обходился одним Бертом да оруженосцем.
Когда Жанна вышла из купальни, Солнечного рыцаря нигде не было — лишь Берт сидел в кресле, точно так, как раньше колдунья. Лицо его было по-прежнему безмятежно, и на миг Жанна даже позавидовала ему.
— Где хозяин? – спросила она.
– Вверху, – сказал Берт. – Угол. Комната. Север. Восток.
Колдунья кивнула. Она начинала понимать этого человека.
— Эвен, — тихо сказала она. – Воспользуйся случаем и вымойся тоже.
Тот замешкался. Тогда, в первый раз, в бадью он не залез – не хватило времени. И если неприхотливому, прожившему полжизни в вересковых пустошах Шотландии рыцарю не в первый раз было обходиться без мытья, то Жанна не терпела грязь.
— Иди, – велела колдунья, и ему пришлось подчиниться.
Дом был старым. Деревянные стропила потемнели от времени, полы скрипели под ногами, и всё же здесь было уютно. Словно и не осталось беды, что гуляла под окнами, исчезли куда-то гарь и дым, заполонившие Руайян. Жанна медленно поднималась по лестнице — столь же старой, как и сам дом, и ей чудилось, что ступеньки сейчас вывернутся, треснут, вонзая острые сколы в ноги -- но затем странное ощущение пропадало, и она шла дальше.
Как и говорил Берт, Жан обнаружился в угловой комнате – он мрачно сидел перед небольшим ведёрком с водой, держа в руках бритву. Рядом примостился кусок ароматного мыла.
– А, это вы, – он поднял голову на скрип двери. – Кажется, я малость засиделся здесь, наверху, но так мне и надо. Слишком уж я доверился колдовству, никогда не думал, что чума заденет меня, и вот, пожалуйста: вчера умер последний в округе мастер-брадобрей.
– Разве это такая уж большая утрата? – хмыкнула Жанна, следя за игрой света на клинке бритвы.
– Святой Рафаил, да! Я слишком привык к чистому лицу, чтобы лишаться этого блага. И ведь чтобы побриться, нужно или ехать домой в Монтендр, или к англичанам обращаться, а уж этого я не сделаю никогда.
– Дайте-ка мне, – вдруг сказала Жанна. Солнечный рыцарь умолк, испытующе взглянул на неё – и протянул руку.
– Впервые в жизни меня будет брить женщина, – сказал он.
– Неужто боитесь? – колдунья улыбнулась и развела в воде мыло. От куска шёл приятный запах трав, и Жанна подумала, что стоит узнать рецепт. Кастильское мыло, приходившее во Францию с юга, явно уступало этому.
– Когда у горла острое лезвие, бояться стоит даже королю, – серьёзно сказал Жан в ответ и запрокинул голову. – И оттого, что за рукоять держится женщина, оно не становится менее опасным.
– Мне казалось, мужчины с оружием обращаются лучше.
– Бывают и исключения. Кто вас учил искусству бритья?
– Один из моих прошлых телохранителей, – Жанна принялась намыливать ему лицо. – Он был большой любитель каждое утро до блеска выскабливать щеки и очень страдал в походах – королём предписывалось не брать никого из прислуги, и брадобреев, значит, тоже. Тогда он обучил меня.
– И вы согласились?
– А почему нет? Он достойно вёл себя со мной. Не пытался, как многие другие, делать из меня служанку и помыкать. Простолюдинок при дворе не очень-то любят, разве что в постели.
– Как же вы попали к королю? – удивился Жан.
– Я исцелила королевского внука, – Жанна провела лезвием по его щеке и сбросила волосы в воду. – А до того была никому не известной дочерью крестьянки в Лангедоке. Одной из последних катаров.
– Катаров? Вы становитесь всё интереснее.
Жанна недоуменно уставилась на него. Слишком редко ей доводилось встречать человека, который не скорчил бы презрительную гримасу, узнав о её матери. Слишком мерзким считалось среди добрых католиков альбигойское движение, из-за которого Лангедок полвека походил на пустыню. Крестовый поход на эти земли унёс много тысяч жизней, и лишь ловкость да ум помогли прадеду Жанны спастись в то время.
– Это странно, – сказала она. – Обычно люди сразу утрачивают интерес, едва узнав, кто я и откуда.
– Ваш окситанский акцент я услышал при первой встрече, но не обратил внимания. Видимо, жизнь вдали от столицы делает нас проще.
– Для этого надо жить на краю света, – Жанна улыбнулась.
Бритва скользнула по лицу Жана последний раз.
– У меня нет зеркала, чтобы оценить вашу работу, – Солнечный рыцарь осторожно провёл пальцем по щеке. – Но чувствую себя превосходно.
– Вернёмся к делу, мессир. Я хочу призвать корвуса.
Жан вздрогнул.
– Никогда прежде не встречался с этими тварями, – признался он. – Но вам я верю.
– Разве ваша колдунья не знакома с ними?
– Она никогда не звала духов, – Жан обречённо вздохнул. – Она превосходно умеет лечить – но я не видел ни разу... Впрочем, будет лучше, если она расскажем сама. Идёмте же...
В маленьком зале царила тень. Полуденное солнце едва заглядывало сюда сквозь узкие окна, шесть темных стен окружали узор призыва в центре. Кто-то вырезал его прямо в полу, искусно начертав круг с восемью лепестками, а в нем – нужные символы и сплетения линий. Узор не совсем походил на тот, который предпочитала использовать Жанна, да и сложностью он превосходил её работы – зато сложность эта говорила наверняка, что призванный дух не посмеет выйти за пределы круга.
Но сейчас Жанна не смотрела на узор вовсе.
По другую сторону рисунка стояла женщина в вызывающем красном платье, высокая и красивая. Карие глаза насмешливо разглядывали колдунью, распущенные, чёрные как смоль волосы волнами спускались до затянутой в бархат груди. Тонкие губы замерли в фальшивой улыбке, изящные пальцы в ожидании сплелись на животе. Она была совсем непохожа на придворных дам, вычурных и благородных, и всё же проскальзывало в её глазах что-то такое, словно говорящее: смотри, я выше тебя.
– Кристина да Фиренце, – услышала Жанна. Тонкие губы слегка приоткрылись:
– Счастлива знакомству, монна, – пропела женщина с лёгким итальянским акцентом.
На груди у неё висел серебряный греческий крест в круге.
Колдунья, говорил Жан. Кристина действительно была колдуньей, и Жанна всерьёз подозревала, что она попросту скрывается здесь от чего-то страшного, совершенного у себя дома, на итальянской земле. Иначе и быть не могло.
– Мессир Жан сказал, вы призовёте корвуса, – Кристина медленно пошла вдоль круга. – Он сможет помочь?
– Откуда мне знать? – вздохнула Жанна. – Вороны никогда не говорят прямо.
– Я знаю, о чем вы думаете, – сказала итальянка, остановившись. – Почему я сама не призову одного из них.
Жанна не нашлась, что ответить. Чужая колдунья угадала её мысли так, что впору было заподозрить какое-нибудь чёрное заклятье с её стороны.
– Потому что я не умею, – просто добавила Кристина, внимательно следя за глазами Жанны. – Это не моя вотчина, монна Мируа. Я ответила?
– Начинайте, – сказал Жан. Солнечный рыцарь прислонился к стене, наблюдая за женщинами с искренним любопытством.
Жанна повела плечами. Как и всегда, ей не хотелось этого делать. Она вообще не любила общаться с тварями, что приходят с той стороны Грани – то ли сказывался дар Изгоняющей, то ли собственная неприязнь, то ли терзающие душу сомнения. Но волей-неволей приходилось это делать.
В её руках блеснул кривой нож. Лезвие впилось в запястье, испещрённое сетью белых шрамов – следами прошлого колдовства. Духов нужно звать кровью. И лучше всего – своей.
Алые капли упали в центр круга. Жанна не пела заклинаний, не танцевала, как многие другие. Дар подчинялся ей без пустых ритуалов.
Сквозь начертанные линии протиснулся тонкий жёлтый клюв, и Жан чуть пригнулся, настороженно глядя на него. Затем клюв подался вверх, разрывая рисунок, и вылез на камень пола, выпуская в мир чёрного ворона.