Он, содрогнувшись от ужаса и неожиданности, попробовал было отшатнуться от наплывающего на него видения, но это было уже не в его силах. Притяжение этих сияющих глаз, совершенно необоримое, вдруг как бы "выдернуло" его из тёмноты залы, и он осознал себя стоящим как бы в том же самом зале, но уже полностью заполненным сумеречным, палевым, совершенно поглощающим сознание светом, исходящим, при этом, непонятно откуда. Однако, бросив быстрый взгляд по сторонам, он понял, что зал, в котором сейчас оказалось заключённым его сознание (ибо тела своего он не ощущал, и не видел совершенно), был, всё же, не тем же самым, а несколько иным.
Ибо хоть он и был также в форме весьма похожего многоугольника, но, тем не менее - никаких дверей тут не было и в помине. Тут были лишь девять простенков, в каждом из которых помещался престол, но - не чёрный, а как бы целиком вытесанный из дымчатого, чуть просвечивающего изнутри палевым сиянием камня. Пол, стены, куполообразный потолок - всё было здесь точно таким же - дымчато-серым, исходящим тусклым опаловым сиянием.
На каждом престоле восседал человек, облачённый в кольчугу, панцирь, шлем, поножи, и высокие сапоги, но поверх доспехов у каждого был накинут просторный балахон серой ткани. Перед каждым из них, на подножии престола, меж колен, стоял прямой обнажённый меч серой, тусклой стали, и скрещенные руки их покоились на рукоятях этих мечей. Ладони рук были иссохшие, словно у мумий, но, при этом, чувствовалось, что сила в этих иссохших пальцах заключена огромная - столь цепко они сжимались на рукоятях.
Лица у них - также иссохшие, словно бы покрытые многочисленными червоточинами, были лишены хоть какого-либо живого выражения, и застыли в единой маске отрешённости, и как бы тщательно сдерживаемой, многолетней боли. Провалившиеся щёки, плотно сжатые, высохшие, бескровные губы, заострившиеся носы, ввалившиеся глазницы, из которых, тем не менее, продолжали сиять неудержимым исступлением их горящие глаза - которые и были той единственной жизнью, что ещё сохранилось в этих лицах.
Владислав пребывал здесь, лицом к лицу, с тем - он это постигал всем существом своим по исходящей от того сфере сознания, с кем он уже однажды имел случай столкнуться тогда - на Великой реке, когда они вместе учувствовали в охоте за Великим Кольцом - как он об этом узнал позже от Тайноведа. Сидящий перед ним Кольценосец взирал на него молча, изучающее, без малейшего чувства во взгляде - как на мелкое, надоедливое насекомое, случайно залетевшее в комнату на огонь свечи.
Справа от него, на престоле, над которым исходила ярчайшим палевым светом звезда, словно бы зависшая над его спинкой в воздухе, неподвижно сидел Кольценосец, на шлеме которого возлегал многозубчатый венец тусклого золота - единственная деталь в этом зале, отличавшаяся, по цвету своему, ото всего остального. Он сидел прямо, как и все остальные. Но глаза его были закрыты, а на совершенно мёртвом лице лежала печать неизбывной муки, и тяжкой, непреходящей боли. Палевое подножие престола было залито чёрной кровью, которая чуть видимо, но, при этом, неостановимо сочилась у него из невидимой раны на теле, и собиралась там непросыхающей лужицей.
Сознание Владислава словно бы погрузилось в непробиваемую ватность ненарушаемого, векового молчания, и в этом молчании начинало как бы постепенно растворяться, хотя чувства его были совершенно обнажены, и бились, внутри сознания, как находящаяся на пределе испуга и отчаяния дикая птица, внезапно для себя очутившаяся в тесной клетке.
Тишина, растворяющая его в себе, длилась, как ему показалось, чуть ли не целое столетние. И всё это время смотрящий на него в упор Кольценосец продолжал внимательно изучать его, словно бы снимая с сознания его слой за слоем, в стремлении достичь там самого последнего и окончательного дна.
Наконец - видимо удовлетворённый увиденным, он произнес тихим, шипящим, струящимся, словно бы извивающаяся змея по шелестящему пеплу голосом:
- Сегодня ночью. Когда все упокоятся. Мы ждём тебя здесь. Ты придешь к нам, сюда. Очень важно. Для тебя - тоже. А сейчас - иди. Тебя там ждут.
И здесь его как бы словно толкнули в лицо - он снова выпал в кромешную темень зала, пялясь в совершенно мёртвый, покатый бок древнего камня, чуть видимо отбёскивающий в практически полной темноте. Какое-то время он стоял, совершенно неподвижно, силясь сообразить - где он и что он. Потом сзади скользнул слабый отблеск света, и заглянувший в двери Тайновед недовольно пробурчал "Ну, чего ты там застрял-то? Идёшь ты, или нет?".
Тут Владиславу наконец удалось сбросить с себя оцепенение, он повернулся и прожогом рванул на свет факела в руке у Тайноведа. Но даже выйдя за двери, которые тот тщательно запер за ним, он всё никак не мог прийти в себя окончательно, и его била мелкая, неостановимая дрожь. Глаза Кольценосца всё никак не хотели отпустить его, хотя разум начал уже сомневаться - было ли то кратковременное видение реальностью, или ему это всё попросту только померещилось.
Когда они поднялись вверх по лестнице, то, с крайним изумлением, увидели, что дневного света в открытых окнах там нет и в помине. Верхнее помещение был погружёно во тьму. Тайновед, зажгя ещё один факел, и предав свой - Владиславу, не поленился сбегать на второй этаж - спрятать жезл и ключи обратно в тайник - он вовсе не горел желанием выносить их из башни.
Владислав же, оставшись один в темноте нижнего зала, всё тупо пялился в окружающую темноту, сознание же его продолжало непрестанно возвращаться в палевую безвидимость той ужасной, запертой - как он ощущал, совершенно безнадёжно и навсегда, в каком-то мрачном безвременьи комнате, в которой, словно в захлопнувшейся ловушке, пребывали сейчас те, кто много веков наводил беспредельный ужас на всех в этом подлунном мире. Он с дрожью думал, что никакая сила не заставит его второй раз опять зайти в то нижнее помещение под этой башней. Тайновед там или не Тайновед - но ноги его там больше не будет!
Тут спустился вниз наконец-то и сам командир, пихнул его невесело под бок, и они спешно покинули эту ужасную башню.
На улице уже действительно был глубокий вечер. Ледяной ветер предгорий гулял по двору Детинца, посвистывая в зубцах стен и бешен, и лишь открытые настежь окна трапезной теплились ярким светом множества свечей. Там они и застали всю братию, за накрытым столом, и на лицах сидящих проступило огромное облегчение, когда те их увидели.
- Я за вами ходил-то, в башню. Кричал там, звал. Но далеко заходить не решился. - Смущённо оправдывался Ладненький. - Ну, там, подумал - проголодаетесь, сами и придёте, чего там! Обед вот пропустили! Сейчас погрею мясо и хаш - и пошамете что есть-то, жрать ведь наверное хотите отчаянно, нет? - И он суетливо скрылся на кухне.
Тайновед не стал высказывать никому никаких упрёков - тем более, что он ведь и сам запретил им, без особых на то распоряжений, появляться в башне. Кроме всего прочего, произошедшее там наложило на его сознание отпечаток тяжкой усталости и непреодолимой угрюмости. Он, видимо, был совершенно разбит и вымотан духом. Владислава же, наоборот, аж распирала изнутри какая-то беспокойная сила - ему всё время хотелось вскочить, куда-то бежать, и что-то такое делать. Но, при этом, и на него также легла печать тяжкой, угрюмой задумчивости.
Чувствуя их настроение и вся братия в этот вечер не стала делать попыток к оживлению веселия. Ужин закончили в тяжком, неловком молчании. Кроме того, по мере сгущения темноты на дворе, свечение башни там - снаружи, всё усиливалось и усиливалось. И это свечение давило на них тяжким, усыпляющим образом. Все, кроме Владислава, чувствовали постепенно разрастающееся оцепление в теле, и необоримое желание добраться до кровати, и - рухнуть в неё, как раскрытую могилу, провалившись в темень тяжкого, беспробудного сна.
Поэтому, сразу же после ужина (ночью они постов уже давно не держали - расслабились убаюканные обманчивым спокойствием и безлюдьем вокруг города), все, чувствуя себя полностью разбитыми, разбрелись по спальням. Там народ заснул почти моментально, а вот Владиславу всё никак не удавалось провалиться в спасительное забытые. Он лежал в тяжкой полудрёме, лишь едва сомкнув вежды, и голова его словно бы всё больше и больше заполнялась изнутри палевостью этого проклятого света.
В самый глухой час ночи он внезапно вдруг сел на кровати, словно бы разбуженный тычком в спину. Рана в плече, о которой он уже успел почти забыть, вдруг запульсировала острой, тянущей болью. Он ошеломлённо оглянулся вокруг, пытаясь понять, что же его разбудило. В очаге дотлевали дрова, и пламя, огненной змейкой, чуть пробегало, время ото времени, по серому пеплу почти рассыпавшихся в прах поленьев. Вокруг стояла полная, почти могильная тишина. Тайновед лежал на своей кровати лицом кверху, закутавшись в одеяло почти что до носу, и тихо, едва слышно посапывал.
Владислав зачем-то встал, и начал медленно облачаться в верхнюю одежду. Он совершенно не понимал - к чему и зачем, но желание выйти наружу было совершенно непреодолимым. Он попробовал было разбудить Тайноведа, чтобы пожаловаться тому на происходящее, может быть даже - попросить о помощи. Но тот лишь беспокойно пошевелился, отрыл совершенно мутные глаза, и досадливо от него отмахнулся.
Двор оказался весь залит молочным светом почти полного лунного диска, висевшего в клочке совершенно чистого неба, стиснутого со всех сторон чёрными изломами горных хребтов. Нестерпимо ярко сияли звёзды в кристально чистом, стылом ночном воздухе. Владиславу вдруг стало совершенно ясно, что в башню придется идти - волей или неволей. Соперничающее в силе с лунным светом, палевое сияние, исходящее от стен башни, притягивало его - словно свет свечки ночную бабочку. И он совершенно ничего не мог здесь с собой поделать. Это был не осознанный выбор - никакого выбора ему, по сути, попросту и не оставили, это была непреодолимость неизбежности, совершенно не зависящая от его желания, или же нежелания. Он лишь смог помедлить немного перед самой дверью входа в башню, беспомощно оглядываясь назад - на спальный дом. Но - никто оттуда не вышел, никто его не окликнул.
В башне, на удивление, оказалось достаточно светло от лунного света. Во всяком случае -достаточно для того, чтобы наощупь продвигаться там, не натыкаясь постоянно на стены.
Он поднялся в рабочую комнату, полностью залитую холодным светом луны, всё ещё полунадеясь на то, что Тайновед, всё же, таки перепрятал жезл и ключи в какое-то другое место. Но - всё нашлось так же, как и было - в том же тайнике. Выгребя это оттуда, он какое-то время постоял у окна, глядя вниз, на залитую лунным светом долину, в каком-то совершенном оцепенении сознания. Потом его словно бы дёрнули за руку - он пришёл в себя, и отыскав на первом этаже факел, зажёг его, и начал спуск в подвал.
Когда он вышел там в коридор, то факел в его руке вдруг моментально задуло налетевшим неизвестно откуда пронзительно ледяным вихрем. Впрочем - там он оказался совершенно и не нужен, ибо лучащийся из внешней стены, явно усилившийся к его приходу свет позволял видеть там дорогу вполне отчётливо.
Он ещё помедлил перед дверью в залу, но когда сфера запрета покорно отступила перед жезлом в его руках, он, открыв замок, уже кинулся туда, как в омут - решительно и безоглядно.
Зала также оказалась наполненной багровостью переливчатого света, вполне достаточной для того, чтобы отчётливо видеть в её полумраке. Подойдя, на плохо гнущихся ногах, к шару на невысокой колонне, Владислав начал пугливо вглядываться в его угольно-чёрную округлость, чуть переливающуюся в отблесках тлеющих отовсюду багровых прожилок.
Сначала там ничего не было видно. Но вот - постепенно, шар начал, как бы изнутри, заполнятся тихим, бледно-голубоватым свечением, и потом, яркой вспышкой, как бы проглотил сознание уставившегося на него Владислава, словно бы моментально всосав его в себя. И он снова оказался предстоящим перед тем самым Кольценсосцем, всё так же неподвижно сидящим на своём престоле.
Там было всё по прежнему - палевый, неяркий свет, разлитый вокруг, словно студень, ватная тишина, кровь, сочащаяся из ноги у Предводителя, и невысыхающая чёрная лужи, в которою были погружены подошвы его сапог. Но теперь Владислав смог почувствовать и запахи, царствующие в этом жутком месте - запах леденящей затхлости, с чуть слышной ноткой давно истлевшей плоти, и - хорошо ощущаемый запах крови, но , почему-то, не свежей крови - а как бы застоявшейся, и уже начавшей потихоньку разлагаться.
Он по прежнему совершенно не ощущал своего тела - словно бы в этом палевом студне плавало лишь его обнажённое сознание. Поэтому он совершенно не догадывался, в какой именно форме он предстоит там перед взором Кольценосцев. Но то, что они его видели, и видели вполне ясно - не вызывало у него ни малейших сомнений. Он буквально кожей чувствовал, как на нём скрестились их внимательные, пронзающие до глубины души, совершенно недобрые взгляды - как только он снова проявился в этом их логовище.
- Мы рады здесь тебя видеть! - Зазвучал в его голове тихий, хорошо уже знакомый ему, голос. - Я тебя уже наблюдал, до этого, в деле. Это - хорошо. Ты - вроде не робкого десятка. Ты нам нужен. Тебя ждёт высокая служба. Слушай внимательно. Это важно. Очень. Древний просчитался. Мы - не уследили. Враги превозмогли. Хозяин сейчас пленён. Нужно его освободить. Это - важнее всего. Мы тебя направим. Мы тебе поможем. Мы тебе укажем. Ты освободишь Хозяина. Вы станете единством. Ты, ты - будешь новым Хозяином! Если - сможешь! Ели - окажешься достойным!
- Хозяин, хозяин.. Растерянно забормотал мало что понявший Владислав. - Кто, кто Хозяин. Высочайший? Его нужно освободить?
- Ты не говори. Не нужно. Ты только думай! - Перебил его Кольценосец с полным пренебрежением в голосе. - Я тебя всё равно услышу. И - пойму. Нет - Древний уже не Хозяин. Он - проиграл окончательно. И - всё утратил. Теперь имеет значение лишь Хозянин. Хозяин обитал в мире посредством Великого Кольца. Хозяин - это душа Кольца. Кольцо - только знак. Только способ соединения. Кольцо - это обручение с Хозяином. Кольцо - это слияние с Хозяином. Тот, кто обручён кольцом - в том Хозяин. Хозяин и владеющий Кольцом - тогда неразрывное единство.
- Древний - это Высочайший? - Поразился Владислав. - То есть как - утратил? Разве он не вернётся снова?
- Нет. Да. Он был - Высочайшим. Теперь он - никто. Он уже никогда не вернётся в ваш мир. Это неважно. Важен новый хозяин. Если ты сможешь, ты - им станешь. Да - именно ты. Но для этого нужно опять вернуть в мир Кольцо. Как - мы не знаем. Кольцо вернулось к истокам. Нужно пойти туда, где были его истоки. Там - там возможно и можно его обрести. Мы - не знаем как. Но мы знаем - где. И - мы сможем помочь понять. Сможем помочь обрести. Если это ещё возможно. Сможем помочь овладеть. Тогда - тогда Хозяин тебя примет. Тогда вы с ним сольётесь. Тогда - ты и будешь Высочайшим! - Голос Кольценосца всё стучал, и стучал в его сознании, завораживая, обволакивая, совершено лишая его собственной воли.
Владислав молчал, совершенно потрясённый только что услышанным. Хозяин! Высочайший! Кольцо! Могущество! Власть на миром! Никак не получалось всё это вместить в голову. Настолько это было пугающе неожиданно. И почему же - именно он?!
- А.. А почему я-то? - Пробормотал он, запинаясь. - Почему.. Почему вы не открылись командиру?
- Ты, он, другой - какая разница? - В тоне, звучавшем в его голове было лишь одно холодное, полное пренебрежение. - Ты первый отзывался. Ты - смог услышать. Почему - не ты? Важен - Хозяин. А кто его в себя примет - неважно. Пусть будешь ты. Ты оказался в этом месте в нужное время. У тебя открылась возможность. Если сумеешь ею воспользоваться - то будешь ты. Нет - будет другой. Пока что ты - тоже никто. Но у тебя есть возможность стать всем. Если сумеешь.
- И.. Что же мне делать-то? Для этого? Сейчас? - Всё никак не мог прийти в себя Владислав, у которого голова просто шла кругом, а мысли мешались. - Я.. Я должен сначала сообщить командиру, да?
-Нет - никому ничего сообщать не нужно. - Прервал его Кольценосец. - Ты будешь действовать пока один. Мы потом скажем - как и что. А сейчас - сейчас на очереди будет другое задание. Твоё первое задание. Не великом пути. Вы там, в крепости, зря расслабились. У врагов в отношении города чёткие планы. Они будут у вас. И очень скоро. Вы - не пересидите. Отразить вторжение сможем только мы. Но нам нужно выйти отсюда. Наружу. Для этого нам нужны тела. Тела твоего отряда. Все. Своё - можешь себе оставить. У тебя - другое предназначение. И потом - наш Предводитель сейчас всё равно не сможет отсюда выйти. Он тяжко ранен. И мука его - неизбывна. Поэтому он, пока что, хочет остаться здесь.