- То есть ты думаешь?.. - С внезапным интересом спросил Предводитель.
- Да, думаю. - Подтвердил Тайновед. - Но само по себе произошедшее не столь уж и интересно. Гораздо интереснее - в была чём причина случившегося. Что, крысёнышу в это утро делать больше нечего было, чем играть в такие глупости? Не думаю. Из всех причин, которые могли бы его заставить внезапно этим воспользоваться я вижу только одну реальную. Если знать свойства оного - то из всех их самое важное при внезапной смене обстоятельств - это возможность скрыться от взора пребывающих в видимом мире. Мне так представляется.
- Так ты думаешь, что ему внезапно пришлось прятаться от кого-то? - С возрастающим интересом в глазах впился ему в лицо Предводитель. - Может - от парней Углука, когда они его обнаружили?
- Да нет, тут нам как раз уже известно, что парни были потом. После столкновения с Высочайшим. Здесь, я думаю, был кто-то из ихних. Возможно - кто-то из отряда созрел наконец попытаться наложить свою грязную лапу на.. Ну, в общем - понятно. И - поехало. Крысёныш сделал то единственное, что ему оставалось - ускользнул в невидимость. Там его чуть не сцапал за горло Высочайший. Вот он и заметался. Судя по тому, что второй был с ним, а остальные - разбежались, это был кто-то из людей. Эльф заведомо в такие игры играть не станет. Эльфы вообще от этого предпочитают держаться подальше. Это очевидно уже из того, что крысёныша в Заколдованном Лесу не выпотрошили. Эльфы - тёртые калачи, и знают что почём. Тут достаточно вспомнить судьбу кольценосцев.
- Ну, что там Кольценосцы, - недовольно заметил Предводитель. - там, понятно, меньшие кольца, которые обращают своих носителей в рабов своему хозяину. Но - хозяин-то.. Хозяин - дело совсем другое!
Тайновед внимательно взглянул в лицо Предводителю, на мгновение задумался, и потом осторожно продолжил:
- Хозяин, мне представляется, там может быть лишь один. Тот, кто эту силу создал. А вот удержит ли там вожжи кто другой? Сие никому не ведомо, кроме создателя оного. Соблазн велик - кто спорит. Но - вспомни судьбу сына короля отщепенцев, которому оно в руки на время попало. А ведь он был великий воин, и глубокий знаток тайных искусств. Нынче таких уж почитай, что и нету. Ни среди нас, ни среди отщепенцев. Вырождаемся потихоньку. И мы, и они. - И тут он печально вздохнул.
- Ну, - недовольно поёжился Предводитель, - на эту тему разные мнения, между прочим, имеются. И поискуснее тебя со мною люди среди нас найдутся. Вот, скажем - слыхал ты о Мастерах Скрытого Дома, там, в Великих Горах, на востоке? Нет? То-то же!
Тайновед бросил на него осторожный взгляд искоса, но ничего не сказал.
- Нет, брат, мы, западники, тоже не лыком шиты. Мы - лучшие из людей! Соль Среднеземья! Мы, собственно, тут и есть единственные люди, как ни смотри. Остальные - только подъяремный скот для нашего величия. А наше величие взирает в будущее. Которое - именно за нами! И - ни за кем другим!
- Ладно, - решил замять разговор Тайновед, - как бы то ни было, пока что у нас на носу война за Величайшего, и в этой войне всё ещё очень неясно. Особенно с провалом нашей попытки по овладению.. Ну, в общем - понятно. После всего произошедшего. Так вот - возвращаясь к случившемуся на водопадах, можно говорить, конечно же, и о цепи случайностей. А можно - об определённой роковой последовательности событий. Тут, я думаю, над нашими головами такие силы сталкиваются, о которых мы лишь гадать можем. А скорее - не можем и этого. Понятно, что Высочайший ведает обо всё об этом куда как больше нашего. Нам же сообщает лишь то, что считает необходимым для пользы дела. И - ни на гран больше. А мы поэтому и тыкаемся носом туда-сюда - как слепые котята. Но платим-то за всё именно мы. В конце-концов.
- Ну, а ты-то чем недоволен? Меньше знаешь - крепче спишь. - Издевательски искоса взглянул на него Предводитель, - За такой провал, а шкуру с тебя ж ведь не спустили? Не спустили. Так чего ж тебе скулить-то? А знал бы больше - может уже и спустили бы. А с того, кто меньше знает - с того и спрос меньше. Вон - твой порученец уж совсем пешка, а сорвал куш, как с куста, тем не менее в этом деле. Единственный из всех нас, между прочим!
- Ага.- Усмехнулся Тайновед. Только что - чудом живым из этой переделки выбрался. И то - ещё неизвестно. Но в общем, одно слово - Счасливчик!
- Да, кстати, а ты понял, что о нём там Командующий говорил-то?
Нет. Темна вода была во облецах. Понятно, что Комадующий нам лишь так, краешек показал того, что сам увидел в сознании у Высочайшего. Так что пока и гадать бессмысленно. Поживём - увидим. Пока нам важнее понять, что именно происходит на том берегу?
- А что ты-то думаешь об этом?
- Ну, что думаю? Я ж говорю - думаю, что это был кто-то из людей. За гномом эльф там присматривает. Эльфы ведь гномов любят, как те собаки кошек. - Усмехнулся Тайновед. И если уж по обстоятельствам они всё же пашут в одной команде, то думаю, что эльф гному ни на грош не доверяет, и глаза с него не спускает. Из оставшихся двух там командует тот - следопыт с севера. И вряд ли сыну Правителя Белгорода это особо нравилось. Командир отряда мог у крысёныша, думаю, отобрать то, что тот несёт в любую минуту. Попросту приказать - и тот бы отдал. Никуда бы не делся. Да под любым предлогом. Так что, я думаю, прыжок в сторону совершил именно тот, второй. Видимо - подловил двух крысёнышей, когда те отошли от отряда, да сработал не очень ловко. А когда один исчез внезапно - вот ведь для него неожиданность была так неожиданность, то и упустил обоих. Они - от него, да прямо к оркам и в лапы! Он крысёнышей-то отбить от орков отбил, но шум поднялся. В любой момент могли наскочить свои же. Тут он, видимо, и решил их, сцапав, и уже не давая выкинуть фортеля - отконвоировать подальше, чтобы без помех выпотрошить. Да не успел. Углук с парнями быстрее подсуетились. Ну - мне так видится.
Что ж - вполне возможно. Почему бы и нет? - Внимательно его выслушав задумчиво отозвался Предводитель, - а что нам это даёт в дальнейшем?
- Ну, во-первых остатки отряда, особенно этот следопыт, отныне вряд ли будут желанными гостями в Белгороде. Скорей уж наоборот. Там обоснованно будут подозревать реальную подоплёку событий. И - подозревать именно их в расправе с сыном Правителя. Так что - спешить они туда уже наверняка не будут. Потом - предмет нашего интереса либо у лошадников, либо - лежит пока в пепле. Второй случай, как справедливо заметил Командующий, самый для нас лучший. Если так - то нам и особо суетиться пока не следует. Рано или поздно это будет наша земля. И, судя по всему, скорее раньше, чем позже. А вот если это у лошадников... Тут - я даже и не знаю.
- Ну, лошадникам это только хлопот прибавит . - Довольно оскалился Предводитель. - Если сдуру воспользуются - по ту сторону их уже Высочайший ждать будет со своими Кольценосцами. И уж те своего не упустят. А если с этим будут выжидать, то пусть и хранят дальше. До срока. В Белгород не пошлют - насколько мне известно ни один его владелец с ним добровольно ещё не расстался. А если ещё, к тому же, и сцепятся с ведунцом тем - то и к лучшему. Думаю - к нему оно тоже вряд ли уже попадёт. В любом случае.
- Ну, если ведунец короля лошадников захватит, то он может и найти способ всё из него вытряхнуть. - Заметил Тайновед.
- Не без того, конечно же. Но - если дело запахнет жареным, то, в решающий момент Высочайший может послать и армию на тот берег. Когда они там истощат друг друга. По крайней мере - это будет уже не наша забота. Пусть уж думает Командующий. Это ему по должности положено.
- То есть - пока что будем только ждать и наблюдать? - Спросил Тайнойвед.
- Ну да. А что нам ещё остаётся? Тут главное - не прозевать, если какая щёлочка снова приоткроется. Ну.. Ты понимаешь ведь?
- Да, понимаю. - Недовольно поморщился собеседник под внимательным взглядом Предводителя.
- Ну и хорошо, что понимаешь, - хмуро сказал тот стараясь повнимательнее заглянуть в глаза Тайноведа, которые тот упорно держал опущенными вниз.
- Ладно, поживём - увидим. - Вдохнул тот. - Пойду, я наверное. Давай - до завтра!
Он встал, аккуратным движением поставил на стол чашечку, которою в продолжение разговора всё время вертел в пальцах правой руки, посасывая оттуда кофей малюсенькими, почти неощутимыми во рту глоточками, отсалютовал, и вышел из комнаты.
Широкая, низкая, полутороспальная кровать стояла справа от входа узкой, длинной больничной палаты с высоким, полукруглым сводчатым потолком. Слева от двери стояли лари со всяким барахлишком, а за низкой спинкой кровати - ближе к окну, примостилась низкая квадратная тумбочка. Вся мебель здесь была чёрного, полированного дерева, стены же палаты - ослепительно белые. Стрельчатое окно, свинцового, частого переплёта, в который были вставлены слюдяные пластинки, всегда оставалось совершенно тёмным - так что вообще было непонятно, к чему оно здесь. Палата днём освещалась двумя чашеобразными масляными лампами на высоких - выше человеческого роста тонких стояках из кованного, чернёного железа - одна рядом с дверью, а другая - у окна. Ночью же на тумбочке тлела небольшая, масляная же лампадка, чуть разгоняя мрак.
Владислав всё время лежал на правом боку, иногда чуть заваливаясь на спину, под которую ему было заботливо подоткнуто толстое, тёплое шерстное одеяло в льняном пододеяльнике. Под головой у него лежали искусно собранные несколько малых пуховых подушечек, а под телом - мягчайшая пуховая перина, в которой он попросту тонул. Придя в сознание утром третьего дня - чем он немало порадовал пользовавших его лекарей, Владислав, тем не менее, так и не смог сразу вернуться в нормальное, осмысленное состояние восприятия окружающего. В душе у него господствовала какая-то совершенно мертвенная оцепенелость всех чувств. Да, он мог уже нормально разговаривать, отвечать на вопросы, глотать пищу - поначалу постную и полужидкую, даже о чём-то размышлять себе потихоньку. Но над всем у него сейчас господствовало лишь одно мертвенное, полное равнодушие ко всему, рядом с ним происходящему.
Ему было совершенно всё рано и то, что он остался жив, и что выбрался, вроде бы наконец, благополучно из всей этой передряги. С полным безразличием он встретил и сообщение о личной благодарности Командующего, публично прочитанной перед общим утренним построением гвардии, и вручение ему тонкого кольца с небольшим изумрудом, ценность которого многократно превосходила стоимость материалов, пошедших на его изготовление, и которое сейчас лежало рядом с его кроватью, на тумбочке, в фарфоровом блюдце. Он даже не потрудился протянуть руку к увесистому кожаному мешочку, в котором ему принесли полагающиеся наградные, и общая их сума лишь мимолётно скользнула мимо его сознания, не оставив в ним ни малейшего следа.
Снадобье, влитое в него умелой рукой там, на водопадах, видимо не только навсегда закрепило в его сознании все события, произошедшие с ним с момента выезда их отряда на охоту, но они, события эти, кроме того, постоянно выступали наружу снова и снова, как бы совершенно затеняя для него сиюминутную реальность. Он как бы проваливался постоянно в свою память, и как бы непрерывно вновь и вновь возвращался туда, заново и заново переживая вживе всё, там произошедшее. Причём раньше, даже в самой реальности событий, всё тогда случившееся в тот момент, для него вовсе не было тогда столь же навязчивым, и таким преисполненным самых малейших подробностей и неотступным, как это происходило у него во время этих постоянных провалов в негаснущую память.
То он снова, лицом к лицу, оказывался в тёмном лесу с Гришнаком, то водную поверхность вокруг него резали всплески стрел, и он всё мучительно не мог выбраться на стремнину, сжимаясь, и каждое мгновение ожидая получить смертельный удар острия в голову. То ледяное течение упорно сносило его ко всё нарастающему грому воды, низвергающейся в чёрную бездну, а спасительный берег всё ещё оставался за непреодолимой полосой тёмной, мутной воды. То он, беспомощный, спеленатый, медленно плыл среди ледяных касаний каких-то теней в Теснине Духов. И каждое такое касание проникало ледяной струйкой в его тело, понемногу высасывая из него тепло крови, просачиваясь в полудрёму сознания и доводя его до полного умоисступления.
То - и это был самый ужасный кошмар, из ледяной тьмы наяву выступало смутно скрытое капюшоном, еле различимое лицо Кольценсоца, вперяющее в него свои, тлящиеся ледяной безжалостностью, пронзающие его как два кинжала глаза. Там, на перекатах, он лицо это если и успел заметить, то лишь мимолётно, на грани угадывания. Здесь же оно выступало из тьмы с ужасающей ясностью, видимое до малейшей чёрточки своих иссохших, изъеденных язвами щёк, щели рта, плотно сжатых чёрных полосок губ, чуть загнутых книзу, острого, голого подбородка, раскосых, как у Кима, глаз, из которых, как свет в тёмную комнату из дверной щелочки, истекало льдистое, тлящееся гнилостной голубизной сияние, высокий, гладкий лоб, обтянутый высохшей, пергаментной кожей, и серые, спутанные как пакля длинные волосы, обрамлявшие это всё, и ниспадавшие ниже еле угадываемых плеч.
Кольценосец, безмолвный, всегда - безмолвный, но, тем не менее, что-то в его сознание постоянно вливающий, словно бы влазящий туда, со стороны затылка, двумя невидимыми, холодными ладонями, с вёрткими как змеи, холодными, костистыми пальцами. Что-то ему беззвучно внушающий, в чём-то его убеждающий, к чему-то неясному, но невероятно жуткому склоняющий. Как некто - ненавидимый, пугающий, отвратительный, но с присутствием которого постепенно свыкаешься уже настолько, что попросту перестаёшь замечать его постоянное с тобою пребывание.
Иногда к нему приходили и лица тех - в лодках. Эти выплывали из белого, просвечивающего неясностью далёкого летнего дня тумана, и лица их были равнодушны, и выглядели слегка удивлёнными, словно бы они никак не могли понять, кто это перед ними, и как они вообще тут оказались. Из людей один, тот, что сидел во второй лодке, проступал гораздо яснее, но лицо у него было совершенно неподвижное, взгляд застывший, как у мертвого, хотя в глазах переливалась ясная и гордая возвышенная мысль, и какие-то смутные, неясные сожаления, вперемежку с чистым и безмятежным покоем. Второй же человек взирал на него яростно, с маской застывшего гнева, но, в то же время, и с какой-то тягостной, сожалеющей думой, которая всё никак не могла оформится в ясную и чёткую осознанность. Эльф, гном, и двое из полуросликов на него вообще почти не обращали внимания, лишь отгораживаясь от него взглядом, как от ненужной и досадной помехи. Третий глядел так же сердито и гневно, как и второй человек, но гнев его был хоть и яростен, но совершенно бессилен.
И лишь четвертый из них, тот, которого он тогда видел спереди, в первой из лодок - у этого четвёртого взгляд лучился лишь спокойным сочувствием, глубинным, внутренним пониманием, и какой-то пронзительно щемящей жалостью. Здесь Владислав как-то ещё острее почувствовал ту незримую, но прочную связь с этим полуросликом, смутное ощущение которой так мимолётно поразило его ещё тогда, на берегу. Что-то в этой связи было незримо ужасное, и, в то же время, словно делающее их более близкими друг к другу, нежели родственная кровь меж двумя единоутробными братьями одного отца. Это был какой-то скрытый рок единства судеб, который нельзя было ни разорвать, ни забыть, ни отречься.
Владислав с ужасом чувствовал, что произошедшее на водопадах словно бы протянуло в его сознании некую невидимую пропасть меж всем тем, что было в его жизни до этого, и тем, что будет с ним происходить теперь. Там, за недостижимым отныне дальним краем этой разверзшейся бездны для него навсегда осталась и вся его прежняя жизнь, и тень матери, и дед, и Княжество, и все его прежние друзья, знакомые и недруги. Там, за этой чертой, уже лежала какая-то совершенно для него чужая жизнь, всё ещё чреватая воспоминаниями, но воспоминаниями для него совершенно чуждыми. Словно ненароком позаимствованными у кого-то, безвозвратно оставшегося на чёрном дне реки, у тех водопадов. А он отныне был тем, чья жизнь рождалась вот только что, сплетаясь из кошмаров этих неотступных видений, и превращая его в какого-то совершенно нового человека, почти ничего общего с тем, прежним Владиславом уже почти не имеющего. Он с ужасом начинал осознавать, что ТОТ Владислав, с тем же успехом мог так никогда и не выбраться из уносящего его в пропасть потока. Ибо разницы для ТОГО в чудесном спасении ЭТОГО тела уже не было, оказывается, совершенно никакой. Он-то ушёл из него. И ушел, кажется, уже совершенно навсегда.