— Пусть будет майор. Давай бумагу, я сам напишу приказ. Готов даже отменить ссылку в качестве вознаграждения и ему, и этой… если Нимейн добьется успеха и продержится в должности посла не меньше трех месяцев. А мы за это время подготовим дипломата, знающего тариманский язык. Займись! Подбери провинциального барона или там виконта какого-нибудь из захолустья, в котором о кончине шести послов и их сопровождающих в Таримане и не слышали бы. Жду список из десяти смертников.
— Гвардейцев с послом до места назначения направлять?
— Не стоит, Триан. Я уверен, что тариманцам плевать на отсутствие полагающейся по статусу свиты. А двоих помощников, оставшихся в Тааримааде, — старательно проговорил удвоенные гласные в названии столицы Таримана король, — вполне хватит для выполнения мелких поручений. От лишних людей в этой дикой стране одни только лишние проблемы! А мне потом опять делать вид, что я их не замечаю, чтобы не сорвать подписания мирного договора, — поморщился Абернан.
Триан в очередной раз притворился, что пропустил откровения монарха мимо ушей. Он и сам прекрасно понимал, что Белавия сдает позиции Тариману, что даже гибель седьмого, а то и восьмого посла за неполные полгода не заставит его повелителя выдвинуть претензии или предъявить ультиматум. Опасно и невыгодно. Но все равно, ни в коем случае нельзя признаваться, что видишь слабость первого лица государства. Настанет момент, когда это могут припомнить. Нет, Абернан отнюдь не самодур, но бывают у него вспышки гнева, когда под горячую руку лучше не попадаться, да и мстителен он, если уж затаил обиду.
— Донесения Нимейна вы будете читать лично, как и от других послов этой страны, или попросить его писать на имя нашего министра внешней политики? — на всякий случай спросил секретарь, а заодно и тему сменил, чтобы не допустить новых откровений и признаний в слабости.
— Министру! — выпалил Абернан.
Но когда Триан поклонился и повернулся спиной, чтобы удалиться — была ему позволена подобная вольность, — послышался окрик:
— Нет, стой! Пусть оформляет донесения на тебя. Будешь зачитывать их мне и лишь тогда относить министру.
— Как прикажете, — повторно поклонился секретарь с невозмутимым выражением лица. Он понимал, что монарха и любопытство мучает, с одной стороны, и гордость душит, не позволяя наладить общение с попавшим в опалу графом. Ведь разрешить напрямую обращаться к себе — это не только привилегия, это уже первый шаг к смягчению отношений, первая ступенька на пути к прощению. И если бы на эту ступеньку шагнул сам майор… Но он даже в письме не принес извинения за то, что посмел перейти дорогу королю! Вот уже несколько лет живет себе спокойно в глуши, занимается унаследованными землями и хозяйством, воспитывает сына…
Глава 1
ПРИБЫТИЕ ГОНЦА
Под потолком небольшой комнаты, скудно обставленной темной массивной мебелью, ярко горели магические светильники, хотя за узкими длинными щелями окон только начинало смеркаться. И при этом почти слепящем свете практически не мигая сидел, склонившись над большой линзой, молодой человек. Закатанные до локтей рукава рубашки обнажали крепкие жилистые запястья, две верхние пуговицы на груди были вольготно расстегнуты для удобства. На лице застыло сосредоточенное выражение, даже маленькая складочка между бровей залегла. Отвлекаться ему было нельзя. С интервалом ровно в пятнадцать секунд по лежащему перед ним механическому хронометру юноша поочередно подхватывал пинцетом под линзой крохотные твердые горошинки трех минералов, в которых обычный обыватель не нашел бы никаких отличий, и закидывал их в колбу над горелкой. Работа требовала сноровки и недюжинной усидчивости. Не всякий выдержал бы три часа такой пытки, даже зная, что в итоге получит астерлис — универсальное лекарство, буквально за три дня заживляющее тяжелейшие раны, вплоть до смертельных. Маги так и вовсе через пару ударов сердца уже бегать начинали. Полезное зелье, но очень редкое и дорогое, доступное отнюдь не всем. Мало того что для него требовались редкие травы и минералы, так еще и не всякий специалист мог его изготовить. У лучших столичных аптекарей на одну успешную попытку приходилось две-три неудачных. Секунда промедления при добавлении компонента — и все, дело провалено. Но это у аптекарей, юноша в этом плане был значительно успешнее. В последние два года он не испортил ни одной заготовки. И при этом не возгордился, не преисполнился презрением к профессионалам.
Бросив последнюю крупинку и проследив, как бурлящее зелье меняет цвет с бурого на невероятно яркий изумрудный, парень выпрямился, расслабил напряженные мышцы, а потом с видимым удовольствием потянулся. Готово. Он потушил огонь и отставил колбу остывать на специальную подставку. Собственно, на столе на расстоянии вытянутой руки уже выстроился целый ряд склянок с различными составами. Были среди них и яды от вредителей, и снотворное для престарелой матушки кастеляна, и средство от радикулита, и еще множество всякого разного с непонятными пометками на наклеенных этикетках. Все свидетельствовало о страстной увлеченности хозяина комнаты алхимией. И только он сам знал, как же он ее ненавидит. Но молчал и не признался бы даже самым близким — приемному отцу и его возлюбленной.
Встав, парень сделал несколько приседаний, после чего подошел к стеллажу и вынул из подставки маленькую узкую пробирку с землисто-коричневой субстанцией. Как же ему все это надоело! Но надо пить, пора. К ужину хотелось бы спуститься из башни в нормальном виде. Домашние и слуги притерпелись к нему всякому, но прибывшего несколько часов назад и оставшегося до завтра гонца из столицы лучше не пугать.
Молодой человек приблизился к зеркалу напротив стеллажа и с грустной улыбкой посмотрел правде в глаза. Так надо, чтобы не забыть о своей ущербности, чтобы черпать в воспоминаниях решимость, настраивать себя на дальнейшее освоение ненавистной алхимии. Он многого добился. Теперь, выпив несколько граммов жидкости, он целых двенадцать часов выглядел почти нормальным. Зрячим.
«Бельмоглазый!» — дразнили его в детстве многие мальчишки, а девчонки испуганно шарахались. Кто бы только знал, как страстно он тогда мечтал о самых обыкновенных глазах — таких, как у окружающих. У него же вокруг крохотной точки зрачка было лишь белесое глазное яблоко. Почти все принимали его за слепого. Но он видел! И это служило еще одним поводом для насмешек со стороны других детей. Калеку они могли бы пожалеть, а зрячий урод жалости не вызывал, лишь любопытство, гадливость и стремление показать ему место — среди отбросов. К сожалению, отпрыски аристократов, с которыми он рос и воспитывался во дворце почти до тринадцати лет, знали, что он им не ровня. Всего лишь приемыш, найденный молодым графом Иберникским в кустах во время одного из рейдов против сектантов в самом начале военной карьеры. Не раз его «просвещали», что родители наверняка испугались появившегося на свет уродца и при первой же возможности выкинули в лесу. От обиды мальчик лез драться, неоднократно был бит превосходящими силами противника, но, как ни странно, не обратился к отцу с просьбой помочь, научить, куда целиться, не озлобился, хотя в результате все равно был вынужден заниматься и фехтованием — полагалось как аристократу, пусть и мало кем из подростков признанному. Оружием и единоборствами парень не увлекся, уже тогда понимая, что всех не побьешь, всем рот не заткнешь; он поставил целью изучить алхимию и найти способ сделать себе нормальный цвет глаз. Хотелось бы голубой, как у приемного отца, но…
Быстро проглотив противную вязкую субстанцию, молодой человек проследил, как вокруг зрачков медленно формируются темно-коричневые, почти черные круги. Что ж, он рад и такому цвету.
Зеркало послушно отобразило крепкого симпатичного кареглазого парня с растрепанной русой шевелюрой, которой в ближайшее время явно не помешала бы стрижка. Фиана уже недели две порывалась приблизиться к нему с ножницами. Но пусть лучше и дальше на отце тренируется, а то опять до короткого ежика доравняется. Н-да, ее увлечение самостоятельным приготовлением пирогов в прошлом году было значительно предпочтительнее. Кривые, но вкусные кексики, булки и другая выпечка устраивали и старшего и младшего графа, несмотря на неказистый вид. Но парень соглашался мириться с любыми часто меняющимися увлечениями возлюбленной отца, лишь бы пара была счастлива. Да и, честно говоря, он был благодарен Фиане за то, что та поспособствовала переезду из комнат в дворцовых казармах в поместье, тут ему значительно лучше. Еще бы сестренку получить… Может, тогда Фиана и на свадьбу, наконец, согласится, перестав винить себя в погубленной карьере отца? И ведь понимает же, что тут ему тоже неплохо, жизнь кипит: то разбойники заведутся, то людей для сбора урожая не хватает, то деревенские праздник затеют, в гости пригласят, то с соседями разбираться приходится из-за вытоптанных чужим стадом пастбищ. И подраться можно, и повеселиться — скучать просто некогда. А на службе у Абернана II разве что сражаться пришлось бы чуть чаще, да во всяких парадах и смотрах участвовать, наследника по таким же, как у них, поместьям сопровождать.
Интересно, а какие новости привез гонец? Тревожно что-то на душе, ведь пять лет о них никто важный из столицы не вспоминал. К добру ли? Не пришлось бы менять налаженную жизнь в поместье, бросать приятелей и стекающие сюда заказы на алхимические зелья от немногочисленных, но денежных и проверенных клиентов. Парню нравилось зарабатывать наличные расходы самому, не обращаясь каждый раз к графу. Нет, приемного отца он любил как родного, но, согласитесь, в восемнадцатилетнем возрасте приятнее иметь собственный источник дохода и ни от кого не зависеть. Хотя многие из знакомых детства назвали бы подобное стремление плебейским, у аристократов зачастую десятки родственников жили на подачки главы семейства.
Бывали моменты, когда мысль о том, что настоящие родители бросили его, сильно огорчала, вводила в депрессию и заставляла относиться к себе чересчур самокритично и требовательно. Хотелось доказать всему миру, что он тоже чего-то стоит, обратить на себя внимание. Но конечно же ни внимания, ни известности за свои недолгие лета парень не приобрел — не успел, зато уважение определенного важного круга лиц честно заработал благодаря старанию и усидчивости. Пусть он не был доблестным воином, как отец, не являлся героем чьих-то грез, о нем не шептались по углам, пусть. В основном его все устраивало. Да и граф ни разу не дал повода усомниться в своей любви, воспитывал как родного, и, кажется, даже давно перестал замечать «бельмоглазость». Это и понятно, любовь ослепляет, привычка замутняет взор. Нимейн даже лично выбранное красивое аристократическое имя Никоэль сократил до ласкового Ник или Нико. И никогда не забывал о дне рождения отпрыска, назначенном наугад на подходящую дату, насколько разбирался тогда в младенцах. Вот и два месяца назад целый праздник устроил, пригласив соседей с дочерьми в тщетной надежде, что хоть одна из них приглянется. На дополнительном обучении фехтованию он не настаивал, удовлетворился малым, преподав минимальные необходимые навыки самообороны и убедившись, что после алхимических занятий в неподвижности парень не пренебрегает физическими упражнениями и полосой препятствий, которую соорудил у себя для отряда воинов. Ни разу не пожалел об отсутствии магического дара у приемного сына, оказал поддержку в освоении алхимии, достал книги, нашел первых поставщиков минералов, выделил помещение… Найденышу грех было жаловаться на судьбу и отношение к себе. Нимейн являлся сразу и отцом, и лучшим другом, несмотря на разность интересов.
— Мастер Никоэль, — раздался голос кастеляна с лестницы, и в дверь негромко постучали три раза, деликатно привлекая внимание. — Его светлость спрашивает, спуститесь ли вы к ужину или можно садиться за стол без вас?
— Сейчас приду, — отозвался молодой человек. — Вернан, а гонец с нами? Не отбыл ненароком?
— Тут он, — ответил слуга, заглядывая в комнату. — Я лично хотел вас предупредить, чтобы не возникло неудобной ситуации. Чужой человек все-таки.
— А ты, случайно, не в курсе, какие новости он привез?
— Граф унес письмо в кабинет и там обсуждал содержание с госпожой.
— Я буду очень разочарован, если ты скажешь, что не услышал ни слова.
— Ну разве что случайно и всего два слова, — с заговорщицкой улыбкой протянул кастелян.
— Ты же знаешь, что я не выдам. Говори.
— Послом вашего батюшку назначают.
— Что? Куда?! — не сдержался и повысил голос молодой человек.
— Самому интересно. Не хотелось бы, чтобы вы переезжали в другую страну, бросив поместье, — честно признался слуга. — Лучше бы граф отказался.
— К сожалению, королю не отказывают. Отец обязан выполнить приказ, иначе это будет государственной изменой. Одно дело — личные противоречия и обиды и совсем другое — служба.
— Да-а, беда, — вздохнул Вернан. — Может, хотя бы вы вместо его светлости останетесь? Или собираетесь с семьей на чужбину?
— Посмотрим. Мне надо поговорить с отцом.
— Тогда спускайтесь. Ужин через пятнадцать минут, — сверился кастелян с карманным механическим хронометром.
— Хорошо, иду. Вернан, снотворное для матушки прихвати, пожалуйста. Остальные склянки я сейчас тоже спущу вниз и завтра утром разнесу заказчикам. Конечно, если будет время самому мотаться по соседним поместьям и в курьерскую службу.
— В свою комнату на другой конец дома вы сейчас не успеете. Разве что бегом.
— Ничего, на буфет поставлю. Там их все равно никто не тронет, горничные привыкли.
— Только рубашку поправьте, мастер Никоэль. Давайте я вам помогу опустить рукава.
— Опять эти формальности, — поморщился молодой человек, но позволил расправить ткань на левой руке, пока правой застегивал пуговицы на груди и укладывал воротник, как положено.
— Батюшке-то вашему и госпоже все равно, сами не любят церемоний, но гость… Мне он не слишком понравился, — откровенно сообщил Вернан. — Нос сильно задирает и на слуг сверху вниз смотрит. Эстею в углу зажал, мне нагрубил, когда я вмешался. Нехороший человек, гнилой.
— Плохо дело, — протянул молодой человек, продолжая приводить одежду в порядок. А сам тем временем задумался: может, и не стоит спускаться к ужину? Новость он уже знает, обсудить назначение и планы с отцом не поздно и после, в кабинете, не в присутствии же чужого человека объясняться. Так стоит ли портить себе аппетит? Гораздо проще сбежать в деревню, в таверну.
— Плохо, и не говорите, — согласился кастелян. — Гонец-то уже два раза нашу госпожу себе под нос шлюхой успел назвать. Извините, что я так прямо, сам я так не думаю.
— Как он посмел?! — вскинул голову парень. Из-за сильных эмоций состав крови немного изменился, и это тут же отразилось на эффективности выпитого алхимического состава — цвет глаз поблек, радужки словно выцвели. Но все быстро вернулось в норму, когда Никоэль взял себя в руки. Кому-то это явление могло показаться причудливой игрой света, однако и он сам, и часто наблюдающие за ним слуги знали, что все не так просто. — Вернан, я лично прослежу, чтобы этот тип больше не смел и рта раскрыть! Фиана не заслуживает оскорблений, тем более от какого-то придворного хлыща.
— Осторожнее, мастер Никоэль, не доведите дело до дуэли. У гонца с собой шпага, и, судя по всему, управляется он с ней неплохо, оружие ему ничуть не мешает. Поверьте, я уже насмотрелся на друзей и подчиненных графа.
— Не волнуйся обо мне. Три капли из склянки с буфета — и грубиян просто не сможет меня вызвать, голоса не будет, — усмехнулся молодой человек.
— Это из той, что вы собирались отослать сыну глуховатой баронессы?
— Говори уж прямо — глухой горлопанки. Я с ней общался всего один раз, так до сих пор с ужасом вспоминаю. Она имеет нехорошую привычку притягивать к себе голову собеседника, придвигать губы к уху и орать изо всех сил. После одной капли лекарства звук для окружающих становится комфортнее, уже не оглушает, — заметил Никоэль, аккуратно подхватывая и распределяя свои склянки, чтобы не уронить по дороге вниз. — После трех же капель на сутки обеспечена полная блаженная тишина.
— Все равно не рискуйте понапрасну. Граф сам способен поставить на место любого обидчика госпожи.
— В том-то и дело, что при отце гонец вряд ли рискнет высказаться. Сколько я себя помню, при дворе при нем все всегда приторно улыбались и расточали лживые комплименты. Даже мне! У этих аристократов отменное чутье на неприятности, инстинкта самосохранения у них не отнять. Ладно, я готов. Буду следить, чтобы гонец ни в коем случае не остался наедине с Фианой и не ляпнул чего-нибудь оскорбительного.
— Вас тоже могут оскорбить, — предупредил слуга, распахивая дверь.
— Плевать! Я не гордый, про меня пусть говорит, что хочет.
— Неправильно это, мастер. Вы лучше большинства этих хлыщей. И как вы не поймете? Вам бы еще несколько уроков у графа взять…
— Ну-у, худо-бедно я и сам могу махать шпагой, — напомнил Никоэль, начиная спускаться по довольно крутой лестнице вдоль наружной стены квадратной башни. — А лучше мне и не надо, только глупцы рвутся рисковать жизнью из-за каких-то слов в отношении себя.